оно, конечно, волшебное, но в сравнении с нашим - жалкая
подделка. Сам посуди: дальше ста верст оно лик не кажет, а ежели
что и видно, то молчит, как рыба, из которой его, собственно
говоря, и делают. А уж связаться по нему можно и не мечтать!
Правда, ежели вблизи него о ком подумать, то оно того
безответного в зеркале покажет. Ну а толку-то? Разве что за кем
подглядывать можно. Одно слово - мурлюкская забава!
куда это наша Машенька намылилась.
эдакую ерундовину гасят, что ураган свечу. Нешто, думаешь, я не
пробовала? Тьфу, никчема! Давно бы выкинула, да неудобно. Де Бур
когда-то на Солнцеворот подарил.
связи простодушного камергера с Повелительницей драконов. - А
скажи-ка мне, подруга дорогая, через это зеркало с той стороны
подглядывать никак невозможно? Ведь не ровен час лжегерцогиня и
за тобой подслеживала сквозь эту штуковину?
силы. За сто верст глядеть, вот и вся забава.
эта же дорога, но в тот день, когда мы лишь направлялись в
столицу. - Сто верст. Тоже не безделка, во всяком случае, если
предположить наличие у Повелительницы драконов подобной техники,
а я в этом не сомневаюсь, становится понятно, каким образом
колдунья голубка с известием у отеля прихватила.
оставалось.
видишь, дымы над деревьями. До них версты две будет. Так вот это
Бугорки и есть.
расположившееся на обширной лесной расчистке, радовало глаз, слух
и обоняние и ненавязчиво, но упорно манило остаться здесь,
забросив к чертовой матери все столичные треволнения. Толстая
Фёкла, проживавшая в аккуратном домике с двуглавыми петухами на
венце крыши, и вовсе поразила меня тем, что при ближайшем
знакомстве оказалась не толстой, да, если вдуматься, и не Фёклой.
Во всяком случае, я женщин с таким именем представлял себе
несколько иначе. Оставалось констатировать, что у старика
Громобоя губа явно не дура.
улыбчивой женщины о том, как поутру гостевал у нее грозный
драконоборец, не узнав, впрочем, ничего особо ценного, кроме
разве что сообщения о том, что старый воин приезжал как всегда в
одиночестве, без спутников, а уж тем паче спутниц. И хотя
радушная хозяйка пыталась говорить обо всем сразу: о погоде, о
видах на урожай, о деревенских новостях, все же рассказ о заезжей
знаменитости занимал в ее повествовании главное место.
"Фёклушка, сердечко мое, проводи-ка меня до лесной тропки.
Путь-дорога мне предстоит неблизкая, не ведаю, когда и обратно
ворочусь". - Мягкий голос женщины звучал убаюкивающе нежно, так
что я едва не пропустил бесценной информации, слетевшей с ее уст
с той же беззаботностью, с какой золотоносный поток катит в
волнах драгоценные песчинки.
плавной речи. - Вы хотите сказать, что знаете, по какой тропе
Громобой Егорьевич отправился в лес?
не знать, когда я его до той тропы провожала? Во-он, за яром дуб
видите? - Она указала на поросший малинником овраг, отделявший
деревню от дремучего леса. - Покрученный такой, как старый дед.
Там он в пущу и вошел.
скакуну Феррари, - вы нам очень помогли. Поехали, - скомандовал
я, вскакивая в седло. - Егорыч тщательно позаботился, чтобы мы не
сбились с пути.
даст погоне потерять след, нашли подтверждение примерно через
полверсты от лесной опушки. Словно в насмешку над нами хитрым
лисьим хвостом с перекинутой над тропой ветки свисал длинный
кусок дорогой узорчатой тесьмы, той самой, Элизеева подарка.
ветерком яркую ленточку, спросил Вадим.
против колдуньи тяжеловато придется, вот и вытягивает нас
подальше от столицы, чтобы уболтать с ней идти. Мол, раз уж все
равно поехали, что возвращаться? Снявши голову, по волосам не
плачут. Потому и тропу за собой помечают.
вдруг кто отвяжет?
заводе. Ежели висит на дереве тряпочка или, скажем, тесемка, так,
стало быть, оно и надо. Либо то подношение лесным духам, либо
беду кто в узел завязал. Тогда уж и подавно следует держаться
подальше от того места. Ну что, тронулись? Встретим Громобоя
Егорьевича, скажем спасибо.
уже то слева, то справа, чуть в глубине среди ветвей, так, чтобы
не сразу попасться на глаза. Уж и не знаю, чья это была выдумка,
однако сработала она безупречно. Быстроходным преследователям
пришлось сбросить скорость до минимума, чтобы не пропустить
драгоценные метки. С той же целью находчивые беглецы развешивали
указатели у развилок, вернее, много дальше этих развилок,
заставляя нас разъезжаться в поисках условного знака, затем вновь
возвращаться к перекрестку, чтобы вместе продолжить путь. Одним
словом, погоня эта больше всего походила на игру в
"казаков-разбойников".
вынырнула из чащобы, являя взору широкое пшеничное поле, поросшее
золотыми колосьями, склонившимися под тяжестью зерна. В тени
деревьев, откровенно отлынивая от работы, дремало человек десять
крестьян в вальяжных позах, да несколько крестьянок напевали
что-то заливисто-лиричное, плетя венки мерно сопящим кавалерам.
взглядом картину всеобщей расслабухи, поинтересовался я.
вышло солнышко в зенит и работать не велит.
неуместное в общем-то недоумение.
пригожий? Как же такую радость небесную потом да ломотой
поганить? Лежат себе люди, празднуют, слова нежные земельке
шепчут за то, что она им так густо уродила. А она радуется и того
пуще родит. Опять же, ладной песней светило балуют, а оно им
колосок к колоску золотом обливает. Благодать!
я.
солнечный славят. Днем, вот как сейчас, лик его пресветлый
воспевают. А к вечеру, когда по домам время идти,
печалуются-убиваются, что опять оно от нас за Хребет уходит. И уж
так тому убиваются, что как же на другой день не возрадоваться,
когда его снова увидишь?
- Ну а когда убирать урожай?
как работать! Ты, Виктор, не сомневайся, каким-нибудь чудом
урожай обязательно соберем. А и то сказать, все брать негодяще,
все-всешеньки лишь разбойник отбирает. А коли даже и не соберут
того, чтоб зиму протянуть да по весне поле засеять, государь-то
заступник на что? Спишется, гонцов разошлет, тут тебе и из
Субурбании зерна подвезут, из-за Хребта подтянут... Одним словом,
не даст пропасть надежа Базилей Иоанович.
воспринимать услышанное.
меня с сожалением, точно на безнадежно больного. - Оно, конечно,
не без того, расходы имеются. Но сам посуди, от короля народу и
праздник, и хлеб, и послабления. А его величеству за то от
простого люда низкий поклон и всеобщая любовь. Это, знаешь ли,
убитыми енотами не измеришь!