Чтение 18–й страницы книги ~Все лорды Камелота~

Я поклонился и вышел, оставив герцога вволю любоваться новой игрушкой. Конечно, Ллевелин был незаурядным полководцем и одним из виднейших государственных деятелей своего времени, но я был готов держать пари, что сейчас в нем проснулся обыкновенный мальчишка. И, забыв о Мордреде, Ланселоте, короне Британии и обороне Адрианова вала, он терзает своих приближенных предложением открыть подаренную шкатулку или же расколоть ее ударом боевого топора. Пожалуй, будь на его месте Лис, тот бы непременно превратил это занятие в аттракцион и нажил бы на желающих испытать свою силу немалое состояние. Но герцога подобные вопросы не занимали, и он просто по-детски радовался диковинному подарку.

Несомненно, у коллег был резон предполагать, что, обретя такую замечательную вещь, Ллевелин не преминет воспользоваться ею по прямому назначению, вложив волшебные пергамента Мерлина в "волшебную шкатулку Оберона". Верны ли наши расчеты или нет, предстояло выяснить ночью. Пока же солнце еще не достигло зенита, и впереди был долгий августовский день.

Я возвращался в апартаменты, где ожидали меня соратники по тайной войне. Шел, обдумывая услышанное сегодня и вспоминая вечерний прием. Все, о чем мы беседовали, пожалуй, не выбивалось из общего ряда политических интриг и военных предуготовлений. Наверное, кроме одного. Кроме той реакции, которую вызвало у герцога сообщение о спасении молодой королевы Гвиневеры и о ее желании уйти в монастырь.

Вряд ли юная красавица с мягкой, чуть застенчивой улыбкой и удивленно-задумчивыми голубыми глазами интересовала Стража Севера сама по себе. Насколько я мог видеть, герцог не питал особой любви к прекрасному полу, рассматривая очаровательниц, воспетых галантными трубадурами, лишь с точки зрения их политического веса. С этой точки зрения Гвиневера была фигурой сыгранной.

Утратив благосклонность короля еще при жизни Артура, открыто признав связь с Ланселотом и теперь не пожелав воспользоваться ее плодами, - в глазах Ллевелина она должна была бы утратить всякую привлекательность. Однако не утрачивала. Вопрос "почему" оставался открытым. Возможно, конечно, он надеялся использовать живую супругу короля Британии как дополнительный козырь в игре против Мордреда. Архиепископ Эмерик, сто восьмым псалмом Давида изгнавший из богобоязненной паствы паршивую овцу Мордреда; сам Ллевелин, возможно, являвшийся вполне натуральным Пендрагоном; леди Гвиневера, способная обвинить Мордреда в преступном посягательстве на святость брачных уз; я, "джокер", могущий подтвердить под присягой камланнскую подмену; и конечно же десятки лендлордов, готовых военной силой поддержать притязания на престол Стража Севера - против такого покера трудно было что-то противопоставить.

Так что даже если, паче чаяния, пророчество и будет собрано, даже если в результате его прочтения Мордред, а наверняка именно его Ллевелин видел основным своим соперником, претендовал на королевский трон, вряд ли он занимал бы его дольше, чем пал последний из его защитников. Когда бы таковые оказались.

Если мои предположения действительно были верны, значит, можно было не сомневаться, что очередным ходом престолоблюстителя Камбрии и Нортанумбрии должно было быть изъятие несчастной королевы из монастырской тиши и препровождение ее поближе к Камелоту. Наверняка мнение Гвиневеры на этот счет ни в малейшей степени во внимание не принималось. А зная повадки рыцаря золотого дракона, вполне можно было предполагать, что придуманная им для этого случая каверза наверняка угрожала если не ей - красавица нужна была Ллевелину живой, - то уж, во всяком случае, обители кающихся грешниц.

Я спешил поделиться своими предположениями с Магэраном и Сабрейном, тем самым оставив верным друзьям королевы и впредь заботиться о ее благополучии.

- Господи, - выслушав меня, печально проговорил сэр Магэран, - что, опять?! В конце концов подкладывание соломки в местах ее падения не входит в наши прямые обязанности. - Он посмотрел на Сабрейна, ища поддержки.

Похоже, его напарник тоже не был в восторге от перспективы вновь спасать вдову Артура. Впрочем, вдову ли? Как ни крути, Артур числился без вести пропавшим, а стало быть, формально Гвиневера продолжала оставаться супругой при живом короле.

- Послушай, - со вздохом начал Сабрейн, обращаясь не то ко мне, не то к высшим силам, - через считанные дни мы должны быть в Камелоте. А эта красавица, то есть я, конечно, ничего не хочу сказать, она и впрямь пленительно хороша, но у нее же семь пятниц на неделе! И все почему-то в понедельник.

- Который, как известно, начинается в субботу, - вставил молчавший до того Лис.

- Верно, - не задумываясь, кивнул Сабрейн. - То есть жизни она не знает напрочь, и каждый раз, столкнувшись с ней лицом к лицу, удивляется непередаваемо. По-моему, она до сих пор считает, что отсутствие перин в лесной чащобе это все наши коварные происки. Дурной звезды дитя! А одна история с яблоком чего стоит?

- Какая такая история? - переполошился Лис, чувствуя, что пропустил нечто важное. - Она откусила яблоко и заснула? А потом пришел Артурыч и ка-ак лобзанет ее с размаху! Она глазками блым, а над нею морда ред, а в душе полный блу. Ну, она похлопала-похлопала очами и решила податься в монастырь. - Лис, довольный своей историей, оглядел собравшихся. Все недоуменно молчали. - А... ну... Это было в другой раз. А может, даже и не с ней, - поспешил откреститься от своих слов мой друг. - Так что там за плодово-ягодная история?

- Да история-то известная, - поморщился сэр Магэран. - Когда Мордред запустил слух, что у Ланселота с Гвиневерой большая любовь, та не нашла ничего лучшего, чем собрать всех, имевшихся в Камелоте рыцарей Круглого Стола, устроить им небольшой банкет и объявить, что она верна его величеству буквально до гробовой доски. Тут-то Мордред в вазу с фруктами отравленное яблоко и подложил. Потом поговаривали, что он Гавейна хотел отравить. Сами знаете, Гавейн был большой охотник до яблок, но я думаю, Мордред предоставил выбор жертвы случаю. Конечно, лишить оркнейскую партию главы и самому на нее опереться - идея неплохая, но могу вас уверить, все случилось не так.

Если бы Мордред этого желал, они бы с Морганой придумали что-нибудь похитрее. На беду, яблочко попалось сэру Пинелю, одному из ближайших соратников самого Мордреда, что позволило ему с пеной у рта заявлять, что королева - отравительница, а убить она желала никого иного, как его самого. Что было дальше, вы, конечно, ведаете...

Не знаю, как Лис, но я-то об этом знал точно. Мне было положено, так сказать, по семейным обстоятельствам. Дело в том, что Артур, вынужденный под напором сторонников Мордреда заключить несчастную королеву до суда в башню, приставил охранять ее моих кузенов Гарета и Гахериса. Подозреваю, что именно Мордред сообщил отсутствующему в то время при королевском дворе Ланселоту о творящемся в Камелоте непотребстве.

Неистовство овладело первым рыцарем Европы, очертя голову помчался он освобождать любимую. Ни Гарет, бывший близким другом короля Беноика, ни его брат Гахерис не притронулись к оружию, когда перед ними появился впавший в буйство Озерный рыцарь. Да и мог бы Гарет, посвященный некогда в рыцари самим Ланселотом, поднять меч на своего воспреемника? Они увещевали его, пытаясь объяснить, что вовсе не желают зла Гвиневере, а лишь охраняют ее от козней Мордреда. Но он не стал их слушать, и кровь их лежала теперь на Ланселоте.

С той поры для всех оркнейских рыцарей гербовый щит Ланселота, три червленые правые перевязи в серебряном поле считались напоминанием о безвинно пролитой крови принцев и ранах Гавейна, полученных им в Арморике.

Мне было за что требовать с Ланселота вергольд [Вергольд - штраф за пролитую кровь], но судьба Британии сейчас была важнее судьбы моих несчастных родственников.

- После того как Ланселот увез королеву, драка завязалась нешуточная, - продолжил Магэраном. - Причем такое впечатление, что о самой виновнице всех этих событий даже позабыли. Оставили ее в уединенном замке и пошли выяснять, кто более оскорблен в лучших чувствах. Вам-то что, вы оперативники - пришли, надебоширили, ушли. А мы - стационарные агенты. По-ока добились положения при дворе короля Артура, по-ока выбились в доверенные люди Мордреда, а тут на тебе: трах-тара-рах! Все вокруг носятся, головы друг другу рубят, никаких условий для работы! На Мордреда ставить глупо...

- Во всяком случае, считалось, что глупо, - поправил его Сабрейн.

- Именно так. У нас сын Морганы преспокойненько погибает на Камланнском поле, в то время как Артур, в сопровождении неизвестных дев, уплывает бог весть куда на корабле-лебеде. Мы решили, что с ним пора прощаться, а тут он как раз захватил замок, в котором Гвиневера отсиживалась.

Тут-то его бес в ребро и боднул. Оно понятно, ей чуть за двадцать, ему около тридцати, она красавица, а он уже всерьез примеряет себе на голову тот самый венец, который ты некогда его папе презентовал. Ну, Гвиневера, понятное дело, ни в какую: люблю Ланселота, верна Артуру. Вот мы и подумали, что, пожалуй, ежели доставим барышню не важно к кому, к мужу ли, к возлюбленному, устраиваться на новом месте нам будет куда как проще. Как ни крути - подвиг. Спасли королеву из грязных лап коварного изменника.

Сначала думали отсидеться в одном укромном месте, пока все не уляжется само собой, а тут на тебе! Приказ из Департамента - собрать этот мерлиновский пазл, будь он неладен! Пришлось мне тащиться обратно к Мордреду, плести ему про паломничество, которое затеяла Гвиневера, убеждать сюзерена, что пора бы подготовиться к свадебному пиру, поскольку невеста возвращается со дня на день... А дальше, пока не раскрылся обман, дублировать втихаря пророчество и делать ноги почти с космической скоростью.

Чисто уйти не удалось, Мордред заподозрил подвох и снарядил погоню. Делать нечего, вспомнили мы о корабле-лебеде и о девах, которые Артура забирают. Ну и подумали, не найдется ли там местечко для законной супруги государя. Что было потом, в общем-то известно. Пришли на Камланн - опоздали. Отправились к архиепископу Кентерберийскому, - Магэро покосился на Лиса, - почтеннейший Рейнар чуть мне антенну не приделал, синяки неделю сходили. В убежище возвращаться - опять Гвиневеру через всю Англию переть. Тем более надоела она хуже пареной репы. И то ей не так, и это не эдак. "Ах, зачем вы меня спасли! Ах, сердце мое разбито навсегда!"

Одну ее бросать жалко, неплохая, в сущности, женщина. А с собой таскать, все равно что ядро на ноге. На наше счастье, Ланселот высадился. Ну, с ним, сами видели, она тоже особо церемониться не стала. Но это уже не наша забота. Жалко, конечно, такую красоту в монастырских стенах гноить, но тут уж свобода воли и ничего не попишешь.

- Вот-вот, - подхватил слова друга Сабрейн, - а теперь ты говоришь, что Ллевелин интересуется нашей бедной послушницей. И я хочу спросить, хорошо ли это?!

- Вряд ли, - покачал головой я. - Зная манеру действий герцога, можно предположить, что именно вас как близких друзей королевы он пошлет убеждать ее искать покровительства под рукой Стража Севера. Но это еще полбеды. Хуже другое. Он наверняка позаботится о том, чтобы вместе с вами или же кроме вас в монастырь, где укрылась Гвиневера, отправились люди, в задачу которых будет входить обеспечение положительного ответа ее величества. Даже если для этого придется сровнять святую обитель с землей. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

- Вполне, - кивнул Магэраном. - Но, может, все еще обойдется?

- Вряд ли, - покачал головой я. - Ведь кроме всего прочего, держа в руках Гвиневеру, Ллевелин может вить веревки из Ланселота. И я очень сомневаюсь, чтобы он упустил этот шанс.

* * *

Тягостное время безделья тянулось, будто волы по раскисшей дороге, все ближе подкатываясь к тому часу, когда нам предстояло начинать заключительную фазу операции по изъятию у Ллевелина находящихся у него частей пророчества. Для этой цели нашей команде следовало разделиться, чтобы сполна сыграть свои роли. Мы с сэром Магэраном направлялись на вечернюю трапезу к его светлости, Лис и Сабрейн отвечали за проникновение в личные покои герцога и дальнейшую выемку содержимое дубликатора. В наши обязанности входило произнесение надлежащего количества здравиц Ллевелину, его семье, дружине... Короче, количество выпитого, гарантирующее герцогу крепкий здоровый сон. Лис шел в покои, Сабрейн обеспечивал его отход.

На наше счастье, организация караульной службы в эти времена была поставлена из рук вон плохо. Если в походе у пустого шатра военачальника с грехом пополам выставлялся стражник из тех, кто в данный момент был непригоден к "строевой службе", то охранять пустую спальню в часы отсутствия в ней герцога здесь попросту никому не приходило в голову.

Была еще одна немаловажная деталь, за которую нам следовало благодарить римских патрициев с их врожденным индивидуализмом. В отличие от местного населения, спавшего вповалку на сене или же на покрытых мехами лежбищах, пришедшие на смену римской знати герцоги и короли Британии ложились спать на собственные уединенные ложа, предпочитая теплу блохастых друзей человека жар тел юных служанок или же, как в данном случае, полные каминной золы серебряные грелки.

Вечернее пиршество было в самом разгаре, и реки вина послушно всасывались ненасытными берегами баронских утроб, когда на канале связи прорезался Лис.

- "Послушай, Капитан, шо за дикие места? Пока отвернули бочонок пива, пол-лагеря оббегали, шо бешеные собаки". - Он включил изображение. Перед моим затуманенным взором возник крепыш Сабрейн, самозабвенно трясущий зажатый между ладонями костяной стаканчик.

- "Сережа, скажи, пожалуйста, чем это вы там занимаетесь?" - недоумевая, поинтересовался я.

- "Объ-яс-ня-ю". - Рейнар перевел взгляд на соперника нашего приятеля. - "Мы завязываем дружеские контакты. Мы завязываем их этаким элегантным бантиком на том самом бочонке пива, в поисках которого, как бешеные собаки..."

- "Стоп-стоп-стоп!" - взмолился я. - "Если можно, медленнее и конкретнее. Мы тут, знаешь ли, уже приложились".

- "И неоднократно, - развил мою мысль Лис. - Пажи на сегодняшний вечер остаются без работы, бокал вина на сон грядущий здесь уже никому не понадобится. Ладно, объясняю для господ рыцарей: перед коллегой Сабрейном стоит нелегкая задача проиграть, как это по-нашему, вахмистру ночной стражи это самое пиво. Причем проиграть так, чтобы вышеозначенный вахмистр проникся к нему нежной дружбой и пригласил в караулку выпить за здоровье тех, кто нездоров. Пока что все идет успешно. Так что можешь не волноваться, нынче ночью у стражи будет куда как более содержательное занятие, чем выполнять свои обязанности".

- И пусть во всех землях, где только известно имя Артура, будет ведомо, что славное рыцарство, бывшее его любимым детищем, готово сталью мечей своих и пламенем сердец отстаивать дело нашего короля. - Доблестный сэр Магэран поднял над головой чеканный кубок. - За Круглый Стол! Слава сынам отважных!

Гул одобрения был прерван лишь необходимостью опрокинуть содержимое кубков в луженые глотки, в знак солидарности со словами пылкого оратора.

- Ну, как там наши? - Магэро сел на свое место.

- Собираются подпоить стражу.

- "Капитан, шо ты на нас наговариваешь? Где ты видел ту стражу, что можно напоить одним бочонком пива? Ну ладно, предположим, они выставят свой ответный. Но ты прикинь: каких-то два бочонка, и це-елая стража! Посидим, потрындим, ля-ля за тополя, а уж кто куда выходит после обильного пивопи-тия, так это ж м-м... возле любого пивного бара тебе каждый кустик ответит".

Магэро ткнул меня под столом ногой:

- Сейчас твой тост.

- Господа! Доблестные рыцари, отважные бароны, словом все, кого я вижу за этим столом...

- "Ценное уточнение!" - встрял Лис. - "Судя по количеству выпитого, твои слова относятся к крайне узкому кругу ограниченных лиц".

- "Отстань!" - огрызнулся я. - Я поднимаю этот кубок...

- "И с удовольствием его выпиваю!" - с придыханием эстрадного гипнотизера подытожил мой напарник.

Справиться с этим было невозможно, оставалось лишь надеяться, что Лис, оскорбленный в лучших чувствах отсутствием реакции с моей стороны, угомонится сам, и потому я продолжал, делая вид, что закрытая связь испорчена напрочь.

- ...За того, кто стоит во главе воинства правды. За того, в ком род Пендрагонов нашел своего славного защитника и, я готов сказать, продолжателя.

- "Хорошо припечатал!" - констатировал Лис. - "Ты только посмотри, как он напыжился!"

- "Рейнар, ну что за глупости? Какое "посмотри"! Как бы ты его видел, если бы я на него не смотрел?"

- "И то верно", - милостиво согласился Сергей.

- ...За Ллевелина! За знамя Пендрагонов и Камелот!

Я рухнул на скамью, чувствуя, что еще полчаса возлияний в том же темпе, и Годвину придется потрудиться, чтобы дотащить своего рыцаря до отведенных нам покоев. Едва я уселся, над моим плечом протиснулись руки расторопного кравчего с кувшином, и в опустевший кубок ударила тугая алая струя прекрасного аквитанского вина. Кувшин исчез, и я судорожно вцепился в кубок, точно надеясь при помощи столь зыбкой опоры удержать вертикаль.

Можно было сколько угодно осуждать Ллевелина за его манеру решать вопросы, в частности, вопросы, связанные с порядком престолонаследия, но с одной из основных добродетелей всякого уважающего себя сюзерена - с щедростью по отношению к вассалам и союзникам - у герцога было все в порядке. Ежевечерние пиры, задаваемые им в честь храбрых соратников, золотой дождь, щедро наполнявший кошели лордов, кони и доспехи, преподносимые в дар рыцарям, все это поневоле возводило Стража Севера в королевское достоинство. Он уже был первый среди равных, и лишь золотого венца на челе еще не хватало для того, чтобы из пьяных восхвалений титул нового Пендрагона вышел в официальное именование "последнего защитника Камелота".

- Милорды! - Ллевелин, гордо расправив плечи, поднялся со своего места во главе стола.

Я невольно улыбнулся, отметив тот факт, что яростный ревнитель Круглого Стола предпочитает подобную мебель совершенно иной формы. Шум голосов стих, и гости, пьяно облокотив отяжелевшие головы на все еще сильные руки, вперили взгляды в великого вождя, ожидая ответного слова.

- "Ладно, Капитан", - бросил Лис. - "Вы там еще чуток друг друга порасхваливайте. Только, если можно, Не очень долго, потому как бочонок мы уже торжественно продули, в смысле, проиграли, и щас пойдем его распивать. Оттуда я по-тихому валю в покои отца народов и буду ждать, пока он вернется и задрыхнет. Ждать, очевидно, придется на стропилах, а там, между прочим, комары тучами. Так шо, ежели мое обескровленное тело обнаружат при генеральной уборке перед коронацией, виноваты в этом будете вы и ваша неуемная страсть к беспробудному, я бы даже сказал, темновековому, пьянству".

Лис был прав. Начинать операцию до того, как герцог вернется в свои покои и уснет, было нельзя, поскольку отследить его перемещения у нас не было никакой возможности. А встретиться нос к носу со Стражем Севера, скажем, при выходе из его опочивальни, было бы делом, мягко говоря, странным для верных соратников его светлости.

В моем затуманенном алкоголем мозгу невесть откуда всплыла история о некоем ниндзя, посланном убить знатного японского вельможу и избравшем для этого куда как более экзотическую позицию. Снабженный дыхательной трубкой и копьем, этот воин-тень занял место в выгребной яме в отхожем месте княжеского дворца. Уж не знаю, каково было удивление бедолажного дайме [Дайме - князь (япон.)], когда вместо желанного облегчения он получил в зад копьем. Могу лишь сказать, что это удивление было последним. Я решил было не говорить Лису о своих странных ассоциациях, но тут мне в голову пришел вопрос, никогда до сих пор не интересовавший меня в трезвом состоянии. Как удалось отчаянному туалетному охотнику отличить задницу высокородного князя от того же места какого-нибудь захудалого самурая?

Картинка столь странного выбора настолько живо встала у меня перед глазами, что я был вынужден рухнуть лицом на стол, дабы скрыть приступы гомерического хохота, душившие меня с маниакальной жестокостью. В самом деле, грешно смеяться, когда над твоей головой мужественный полководец и тайный претендент на освободившийся трон с высоким пафосом произносит прочувствованную речь о доблести, благородстве и чести.

- Пойдемте, сэр Торвальд, пойдемте. - Годвин, который с другими оруженосцами, дожидался на лавках у стены, подскочил ко мне, подставляя плечо, чтобы я мог опереться.

Я сделал какое-то странное движение головой, выражая согласие, поскольку кивать мне мешала столешница, а говорить - приступы истерического смеха, сдерживаемые из последних сил. В одном Годвин был несомненно прав - на сегодня мне было более чем достаточно.

* * *

Проснулся я глубокой ночью от настоятельного вызова напарника.

- "Капитан, сколько можно спать?! Не спи - замерзнешь!"

- "А? Что? Почему замерзну?"

- "По кочану! Ты посмотри только, шо этот конь педальный вытворяет".

Я напрягся, пытаясь собрать разбредшиеся по лабиринтам извилин мысли воедино. Удавалось с трудом. Картинка, данная Лисом, не прибавила никакой ясности. На широком, покрытом балдахином ложе молодецки храпел Ллевелин. На ровной слабоосвещенной поверхности стояла шкатулка-дубликатор, распахнутая моим другом для лучшего обзора. Чего там только не было! Золотые броши с рубинами, фибулы с изумрудами, перстни, печати, массивные золотые цепи, россыпи сапфиров, но только не искомые клочки мерлинского пергамента.

Лис сплюнул от досады, открывая поддон и высыпая в шкатулку точные копии герцогских украшений и драгоценностей.

- "Ну! И шо с этим куркулем прикажешь делать?" - негодуя, поинтересовался Сергей.

- "Надо забрать дубликатор", - сквозь сон передал я.

- "Капитан, с тобой все ясно. Вопросов больше не имею. Щас мы сдернем дубликатор, а утром Ллевелин прикажет перерыть все вверх дном, ища, куда же это его любимая шкатулочка запропастилась. Первыми, кого по этому поводу потянут на дыбу, будут стражники. Те, на трезвую голову порывшись в своих чердаках, вспомнят, что никого посторонних, кроме нас с Сабрейном, поблизости не было. То есть, может быть, конечно, были, но они не видели. А теперь угадай с трех раз, что дальше будет с нами?"

Догадываться отчего-то не хотелось. Обычно от картин, нарисованных воображением на эту тему, плохо спалось по ночам.

- "Ладно, сэр, отсыпайся, - пожалел меня Лис. - Сейчас чего-нибудь придумаю. - Он начал оглядываться в поисках этого самого "чего-нибудь". - "Спи, Капитан, толку от тебя сейчас, шо от морского котика при ловле летучих мышей".

Я поспешил повиноваться. Сквозь подступающий сон по не выключенной Лисом связи до меня доносилась удалая песнь Сабрейна и слова моего друга, отнюдь не касавшиеся художественной ценности исполняемого произведения: "Отлично! Я пошел!" Не знаю уж, приснилась ли мне перебранка Лиса с караульным, засевшем в том самом месте, где бесстрашный ниндзя подстерегал свою жертву, - Лис требовал освободить помещение, караульный не соглашался ни в какую. Потом откуда-то до меня доплыл гневный окрик Лиса: "Сабрейн! Где тебя, черт побери, носит? Сэр Магэран уже обыскался..." Больше я не помнил ничего.

- Вставайте, граф, рассвет уже полощется! - приветствовал меня Лис дежурной цитатой, немилосердно пиная в бок.

- А? Что? - Я вскинулся, поднимаясь на локте и пытаясь открыть глаза.

- Ну, шо "а", то "а". Я только хотел уточнить: мы сегодня планируем куда-то ехать, или же отпуск на зеленых холмах Англии продолжается?

- Ты о чем? - вяло спросил я, все еще не находя разумного объяснения собственному пробуждению.

- Он еще спрашивает! - возмутился Лис, невзирая на вчерашние похождения и ночное бдение под кровлей Ллевелиновых покоев, выглядевший вполне бодро. - Морда аристокрачья, вставай быстро! Ты шо, забыл, что нам за первосвященником тащиться? Там этот ваш преподобный Эмерик на болотах уже небось воет, шо та собака Баскервилей без овсянки, а мы ему никак почетный караул трех сортов войск подогнать не можемь Давай поднимайся, не заставляй примаса ждать!

Стеная и охая, я начал вылезать из-под шкур, за время ночного сна ставших мне близкими, точно моя собственная кожа. Немилосердный Рейнар, очевидно подозревавший, что без его окриков я вновь завалюсь спать, вещал громогласно, как утреннее радио.

- Погода солнечная, осадков не предвидится, направление ветра юго-восточное... - в отличие от радио выключить его не представлялось никакой возможности.

- А где Годвин? - поинтересовался я, делая слабую попытку нащупать свою одежду.

- Я послал его за опохмелином, - бодро отозвался Лис, на секунду прерывая метеосводку. - Давление атмосферного столба на некоторые отдельно взятые головы явно повышенное.

Я слабо застонал. Отогнать навязчивый кошмар было нереально.

- Кстати, Лис, - спросил я, наконец беря себя в руки, находя штаны и обретая утерянную, казалось, навсегда, способность внятно изъяснять свои мысли. - Мне приснилось, или со шкатулкой Оберона вышел швах?

- Какой там приснилось?! - возмутился Сергей. - Этот грязный койот, этот лось почтовый, этот фуцик попуканный сдублировал в нем всю свою голду и прочую радость ростовщика. Ну ничего, думаю, я его ужучил.

- Господи, что ты с ним сделал? - переполошился я.

- Ровным счетом ничего. Ну надо же было объяснить проклятому феодалу, шо просто так для частного обогащения отдельно взятых Стражей Севера, шоб ему в следующем рождении караулить земную ось на полярной шапке, такие вещи не дарятся.

- И ты?.. - с замиранием сердца спросил я.

- Ну, я взял...

В это миг дверь открылась, и Годвин, волокущий в одной руке кожаное ведро с водой, а в другой булькающую флягу, нерешительно переступил порог.

- Ладно, после договорим, - отмахнулся я, нетерпеливо протягивая руки к спасительной емкости. - Распорядись пока запрячь коней да засыпать в переметные сумы овса на дорогу.

- Да уж голодными не оставлю.

Лис вышел из спальни, и оруженосец, вопросительно глядящий на то, как содержимое сосуда перекачивается мне в горло, нерешительно поинтересовался:

- Будете умываться, сэр?

Спустя примерно полчаса мы с Годвином уже во всеоружии спустились во двор замка. Там у взнузданных и оседланных коней нас поджидал Лис, оживленно беседуя с коллегами, так же, судя по снаряжению, готовыми тронуться в путь. Жестикуляция моего друга была явным признаком того, что тема разговора тревожила его не на шутку.

- Ну хорошо, - услышал я конец беседы, - значит, все разъехались, кто вскрытие делать будет? Выходит, зря мы весь этот "цирк с конями" устраивали?

Насколько я мог понять, речь шла о необходимости вновь открыть шкатулку и об отъезде всей имевшейся в наличии агентуры из Кэрфортина. Я подошел и поклонился.

- Уезжаете?

- Как видишь, - вздохнул Магэран. - Ты словно в воду глядел: чуть свет Ллевелин вызвал нас к себе и велел отправляться за Гвиневерой. А чтобы мы или же она вместе с нами случайно не заблудились по дороге, их светлость выделил еще десяток головорезов в сопровождение. Ладно, - он махнул рукой, - выкрутимся.

- Тише, - шикнул Сабрейн, - вон он сам идет. Действительно, Ллевелин широким шагом пересекал двор, двигаясь в нашем направлении.

- Принесла нелегкая, - буркнул Магэран, слегка пришпоривая коня. - Обойдемся без последнего "прости". До встречи в Камелоте.

- Даст бог, раньше. - Я помахал вслед удаляющимся всадникам.

- А, Торвальд, ты еще здесь? - Ллевелин, казалось, не заметил неучтивости наших новых соратников, а возможно, и самого их присутствия. - Рад, что ты еще не уехал. - Он положил руку мне на плечо. - Вот вышел пожелать тебе доброго пути. - Герцог замолчал, очевидно, осознавая нелепость собственных слов. Мое невольное удивление было тому прямым свидетельством. - Послушай, - Страж Севера понизил голос так, чтобы быть слышным лишь мне, - этот твой подарок, - он замялся, не находя слов, - это сокровище... В общем, не стоит о нем говорить никому. Вокруг очень много завистников.

- Эта шкатулка сотворена могуществом Оберона, - торжественно изрек я, - и она ни при каких обстоятельствах не изменит своему господину.

- Вот-вот, - не замедлил отметиться Лис. - Как только она истинному хозяину понадобится, он ее тут же и изымет.

- Возвращайтесь скорее! - Ллевелин похлопал Мавра по холке. - Если я выступлю из Кэрфортина, полагаю, вам не составит труда отыскать меня на марше.

- Куда ж ты от нас денешься, голуба! - беззвучно обнадежил его мой напарник. - Мы с тобою до Круглого Стола будем неразлучны, как до гробовой доски, шо тот рыцарь со своей прекрасной дамой.

- Непременно, сэр, - поклонился я. - Но время отправляться в путь. - Я вскочил в седло. - До встречи, милорд! Лис, расскажи, будь добр, что ж ты все-таки учудил, что Ллевелина так и распирает от желания поделиться с ближним своей радостью?

- Да ну, ерунда, - отмахнулся Сережа. - Там на столе чернильница была, пергамент. Ну, я ему черкнул на память что-то вроде инструкции по пользованию дубликатором: "Как увеличил я богатство твое, так и могущество увеличу, коли станешь ты хранить здесь то, что для тебя дороже злата". По-моему, его таки проняло.

- Валлиец! - вздохнул я.

Глава 22

Колхоз - дело добровольное. Кто

хочет - запишем, кто не хочет -

расстреляем.

Неизвестный комиссар

Дорога к лесному убежищу благочестивого отшельника была для нас уже хорошо знакомой, почти обыденной. Признаться, никогда прежде мне, да, вероятно, и Лису, не говоря уже о Годвине, не доводилось столь часто посещать резиденции иерархов Церкви. Но тут уж, как говаривал Лис, с волками жить - по-волчьи жрать. Мы ехали не спеша, радуясь покою и теплу последних летних дней. Лис, пребывавший в прекрасном расположении духа, горланил очередную похабную песню, и над холмами громогласно раздавался его зычный голос: "Ах, что за прелесть эта Лизка, авантюристка, скандалистка! Шо тот дракон, летящий низко, она меня бросает в дрожь!"

Я, стараясь отвлечь внимание юного подопечного от столь невоздержанного проявления загадочной славянской души, внушал Годвину, что, невзирая на то, что архиепископ Кентерберийский то ли по недоумию, то ли из-за привратного воспитания отрицает наличие души у всего, что только ни есть вокруг, как-то: животные, камни, деревья, и, более того, ставит под сомнение наличие души у женщины; невзирая на то, что он верует в Единого Бога и считает демонами всех иных богов, он, в сущности, неплохой человек, с которым лучше договариваться, чем враждовать.

Юноша согласно кивал в ответ, отвечая, что люди, боящиеся окружающего мира, нуждаются в едином боге, как овцы - в пастыре. Люди же, открытые миру сердцем, беседуют с наядами в ручьях, принимают за столом своих богов и ищут их помощи, как ищут помощи друзей в тот час, когда не справляешься сам.

- Они говорят, что Христос есть Бог любви, высокой любви к ближнему, - горько вздыхал Годвин. - Я готов признать это. Почему бы нет? Но разве может вера в такого Бога утверждаться силою оружия? Монахи, именующие себя воинами духа, песнопениями и обрядами своими пытаются бороться с древними богами, точь-в-точь как завоеватели саксы с бриттами, испокон веков живущими на острове...

Я усмехнулся, не став рассказывать оруженосцу, что до бриттов здесь жили белги, впрочем, тоже в незапамятные времена, пришедшие на остров свирепыми завоевателями. Да еще мало ли кто - англы, юты; сменяя друг друга, все они боролись с захватчиками отчин и дедин, в свою очередь завоеванных этими самыми отцами и дедами. Мне отчего-то вспомнился Сендрик Саксонец, герой романа Вальтера Скотта "Айвенго", потомок саксов, с которыми сражался король Утер, мы с Артуром и после нас еще не один век иные воители. Как этот "коренной" британец не любил захватчиков норманн!

- Боги нашей земли всегда рады тем, кто приходит сюда с миром. Когда солнцеликий Митра - бог легионов, явился на остров, разве не приняли его в свой круг Кернуннос и Ана? [Ана - богиня источников] Разве стал враждовать с ним Тоуторикс? [Тоуторикс - бог войны и силы] Или Таранис обрушил на него свои молнии? [Таранис - бог-громовержец] Зачем же приходящие в наш дом бряцают оружием духа? Или не знают они, что, убив душу острова, они получат мертвые камни, норовящие рухнуть на голову убийц, дремучие чащобы, готовые проглотить путника в болотной бездне, и диких зверей, жаждущих извести жатву и скот поселян?

Я невольно вздохнул, вспоминая Англию в том виде, в каком ее оставил, отправляясь сюда. Аккуратно подстриженные газоны, не меняющие своего вида уже добрые две сотни лет, изящные парки, заповедные леса, которые в задумчивости можно пройти насквозь в течение часа, не встретив не то что зверя, но даже звериного следа - наследники весьма своевольно распорядились доставшимся им мертвым островом. Впрочем, мертвым ли? Рогатый бог чащоб Кернуннос, превратившийся в лоне святой первоапостольной Римской католической церкви в святого Корнелия, да и покровительница ручьев и источников Ана, ставшая волею божественных судеб святой Анной, вряд ли изменили языческому нраву из-за нелепой прихоти победителей. Как бы то ни было, Годвин относился к благочестивому отшельнику куда как более терпимо, чем тот к доброму Карантоку, собрату, отступившему от догмы.

Годвин умолк, окончив свои горькие пророчества о судьбе Британии, и некоторое время мы ехали, не говоря ни слова.

- Скажите, сэр Торвальд, - ехавший подле меня оруженосец нарушил молчание, видимо, не находя ответов терзавшим его вопросам, - каково это - быть рыцарем Круглого Стола?

- Рыцарь Круглого Стола - лучший, самый доблестный и самый честный среди прочих рыцарей. - Я невольно вспомнил рыцаря Круглого Стола Мордреда, изменившего государю, Ланселота, убившего своих безоружных собратьев, Ллевелина, оставившего без помощи короля Артура и подставившего под удар отца своей жены, да и себя самого со всей этой тайной войной - что и говорить, незамутненные зерцала рыцарской доблести и чести! И, вспомнив, поспешил добавить: - Во всяком случае, так это замышлялось. Вообще же, - я набрал в грудь воздуха, собираясь процитировать статью устава рыцарства, - щит рыцарей должен быть прибежищем слабого и угнетенного, мужество рыцарей должно поддерживать всегда и во всем правое дело того, кто к ним обратится.

- Но разве можно в таком случае быть рыцарем и государем одновременно? Ведь правда того, кто расчищает и выжигает лес для того, чтобы растить на зольниках хлеб, ничуть не меньше правды того, кто пасет в этом лесу свиней. И точно так, как пахарь обездолит свинопаса, так и свинопас обездолит пахаря, пустив свое стадо пастись на выжигах.

- Ремесло государя - тяжкое ремесло, - развел руками я, уклоняясь от ответа. - Из всех правд он почитает справедливой ту, которая наиболее выгодна... - если это мудрый государь, то державе, если нет, то короне.

- В этом и есть умение правителя?

- Умение правителя есть талант, подкрепляемый мудростью и силой. Научить править, как мне кажется, невозможно. Но если хочешь, я расскажу тебе историю.

Годвин согласно кивнул.

- У одного тирана некогда спросили, как удается ему держать в повиновении свое огромное царство. Вместо ответа он велел слуге принести бойцового петуха, отличавшегося весьма драчливым нравом, и ощипать его так, чтобы на теле не осталось ни единого перышка. Когда приказание было исполнено, он отпустил несчастную птицу на волю.

- И что петух? - заворожено спросил юноша.

- В тени ему было холодно, на солнце невыносимо жарко. Обескураженный задира носился по двору, как сумасшедший, не находя себе места. Тогда тиран велел слуге подать ему мешок зерна и, взяв оттуда одну горсть, высыпал ее у своих ног. Забыв дикий нрав, петух устремился к сапогам тирана и не отходил от них более до самого вечера, пока не был сварен в котле, - подытожил я сказанное. - Вот тебе и весь секрет власти.

- Как это - весь?! - возмутился ехавший рядом Лис. - Ничуть не весь. Не обманывай мальчика!

- Ты о чем? - удивленно спросил я.

- О петухе и о тиране. Ну, то есть с петухом-то как раз все ясно, его схарчили на ужин и имя его до нас не дошло. Но не надо забывать, что у тирана был ближний слуга, которому он приказывал ощипать птичку, принести зерно ну и, в конце концов, сварганить супчик.

Так вот, дождавшись ночи, доверенный слуга проник в покои тирана, положил ему на лицо тот самый мешок с зерном и уселся сверху. И сидел так до того времени, пока его любезный сюзерен не перестал дрыгать августейшими пятками. Как он потом объяснял, пересаживаясь с мешка на освободившийся трон, его до слез опечалила скорбная участь петуха и этаким образом он заметил за поруганную честь петушиного племени. Отсюда мораль: можешь сколько угодно ощипывать и подкармливать имеющуюся в твоем птичнике живность, но остерегайся тех, кто по твоему указу дергает перо, раздает зерно и варит для тебя похлебку. Тут уж не стоит дожидаться, пока жареный петух клюнет.

* * *

Мы не были у преосвященного Эмерика чуть менее двадцати дней. С тех пор обиталище безутешного богомольца изменилось коренным образом. От самых скал, окружая поляну с хижиной, высилась каменная ограда высотой едва ли не по грудь, сложенная из грубого необтесанного камня, подобранного могучим Бэдивером в округе.

Душа вчерашнего рыцаря, открывшаяся свету божественной истины, впитывала его с таким восторгом, что бьющая через край сила моего добродушного кузена должна была найти выход, и если уж не в безудержной рубке, то в созидательном трудовом порыве. Когда мы подъехали к внешней ограде, Бэдивер, обнаженный по пояс, поигрывая весьма рельефной мускулатурой, тащил на плече довольно толстое бревно к дожидающейся яме. Десятка два таких столбов уже высились над поляной, подозрительно напоминая проглядывающимся контуром обводы крепостной башни.

- Помогите-ка! - Бэдивер сбросил бревно комлем в яму и, стараясь придать ему вертикальное положение, стал спихивать ногами уложенные вокруг нее камни. - Чертовски неудобно одному.

Мы с Лисом перепрыгнули через ограду и, оставив коней на попечение Годвина, бросились на помощь боевому товарищу.