Чтение 24–й страницы книги ~Боевая машина любви~

Завладев луком, Эгин поднес стрелу к губам и прошептал Слова Легкости. Он вложил стрелу в лук, опер его о землю и, сконцентрировав на этом движении всю свою силу, тщательно прицелился и натянул неподатливую тетиву.

Тетива тяжело вздохнула, выпуская стрелу.

Спустя полминуты стекло высокого окна второго этажа со звоном осыпалось вниз. Раздался оглушительный женский визг и тяжелая мужская ругань. Музыка смолкла.

- Что ты натворил! Что ты наделал, сучье твое отродье! - всплеснул руками караульный. - Что же мне теперь делать! Что же делать!

- Стой не рыпайся, - Эгин еще раз провел перед глазами караульного ладонью. Лишить караульного воли было не так сложно, поскольку лишать его было практически нечего.

Довольно скоро двери замка распахнулись.

На улицу выскочила весьма недурная собой молодая особа. Ее милое личико было недовольным, брови были гневливо сдвинуты над переносицей, а с губ слетала весьма темпераментная ругань.

- Холера вас разнеси! За что вам придуркам плачено? Застудить меня хотите, малохольные?

- А вот и госпожа... - прошептал караульный и сел на ступеньки своей будки.

Застудиться госпоже было действительно раз плюнуть.

На ногах у нее были батистовые туфельки для танцев, кисейное платье было декольтировано до последнего предела, завитую головку венчала диадема.

Вслед за ней на улицу высыпали разномастные гости - небритые мужики, пестующие свои аристократические животы, молодые стервы, в которых легко можно было узнать девиц на выданье, стройные пижоны, обернутые в пестрые шелка.

- Почему ворота открыты? Что за оборванцы? - продолжала разнос барыня.

Оборванец Эгин сделал три шага навстречу и низко, на северный манер, поклонился.

Его губы тронула улыбка в которой мужская напористость, нежное равнодушие и светская угодливость были смешаны в пропорции, считавшейся в Пиннарине идеальной.

- Меня зовут Эгин. Я хочу, чтобы вы пустили меня и моего слугу переночевать. Ибо того требуют законы гостеприимства.

- Подумаешь! Имела я ваши законы гостеприимства и спереди и сзади! Впрочем...

ГЛАВА 18. ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ РАБОТА

"Из всех владетелей Фальмских к наибольшим дерзаниям расположены бароны Маш-Магарт."

Аллерт велиа Семельвенк

По староордосскому тракту к Виноградной Заставе Пиннарина приближалась повозка, запряженная двумя мулами.

На козлах сидел Лараф.

На месте возницы Лараф находился впервые в жизни. Править мулами он тоже не умел. На то, чтобы надеть на животных конскую упряжь, он потратил почти час. Вожжи едва не вываливались у него из рук, спина чудовищно затекла от непривычной позы. Повозка ехала очень медленно, завязая в каждой второй луже.

Все окна Виноградной Заставы были ярко освещены. И от этого пронизывающего ночь маслянистого света Ларафу сделалось не по себе. Не то, чтобы в самой по себе Заставе или в свете ламп, отражающегося от стекол, было нечто из ряда вон выходящее. Просто Ларафа наконец-то нагнала жуть, которую он старательно подавлял в себе последние сутки.

"Отстань!" - огрызнулась книга, когда он втайне от Шоши и Зверды полез в нее за инструкциями.

Разумеется, никакой "тайны" в отношении Зверды не получилось. Стоило Ларафу потянуться к книге, как мул с белым лбом, которого в соответствии с его необычной мастью на Севере Варана непременно звали бы халзанным, повернул к Ларафу свою большую голову и сердито сверкнул глазом.

"Ничего-ничего, сверкай себе", - зло подумал Лараф, и, расхрабрившись, раскрыл книгу. "Болтать-то небось не можешь, скотиняка!"

Второй мул - поменьше и более толстоногий, шел рядом с халзанным старательно и даже сосредоточенно. Движения его были довольно неуклюжими, шаг - чересчур тяжелым, но в целом все выглядело достаточно натуралистично. Особенно, если не присматриваться.

Ларафу вдруг вспомнились недавние пререкания барона и баронессы относительно трансформации, которая обоим представлялась унизительной.

"Уж если обязательно с копытами чтобы, так лучше лошадьми!" - басил Шоша.

"Да вы как конь и трех лиг не пройдете! Конь-то не спотыкливым должен быть. Шаг должен иметь уступчивый, широкий. А у вас он какой?"

"Нормальный шаг! Сноровки моей на двоих достанет!" - заверял Шоша.

"Да сноровка-то у вас, барон, черепашья!" - издевалась Зверда.

Так или иначе, было решено трансформироваться в мулов - они, дескать, и более медлительные, и более круглые. От них ни стати, ни шага не требуется.

Затем, почти до самых сумерек гэвенги привыкали к мульим шкурам. Учились ходить, фыркать, тянуть за собой тяжесть. Лараф тем временем разбирался со сбруей.

Так началась новая авантюра - проникновение в Пиннарин. Отчего-то она представлялась Ларафу еще более опасной, чем предыдущие. Правда, своими мыслями его никто не попросил поделиться.

Отчего-то Лараф был совершенно уверен в том, что офицер Свода, сидящий на Заставе - брат-близнец сегодняшнего пар-арценца и сможет тут же с головой выкупить весь кортеж.

У самой Заставы рыжий мул-Шоша вдруг стал подволакивать правую заднюю ногу. И даже у Зверды в движениях появилась какая-то усталая корявость.

Хвосты же у обоих животных висели отвесно вниз - ровно и неподвижно. Словно были перебиты палкой или сделаны из витой пеньки и пришиты к задницам суровой нитью. Уши же халзанного напротив непрестанно бегали туда-сюда, словно бы ходили на хорошо смазанных шарнирах.

К счастью, Лараф почти не разбирался в мулах - в Казенном Посаде не было ни одного. Иначе он волей-неволей обнаружил бы еще десяток несообразностей и занервничал еще пуще.

- Вечер добрый, - холодно бросил рах-саванн, стоящий у ворот, и принял у Ларафа его подорожную. - А... из Казенного Посада?

- Из него родимого. Как живет столица? - заискивающе спросил Лараф.

- Живет. Нас переживет, - офицер сложил подорожную Ларафа вчетверо.

В этот момент рыжий мул присел на задние лапы, словно собака. Из-под его задницы, словно из прорвавшегося бурдюка, со свистом вырвалась струя мочи. Золотистый ручеек споро потек по грязи к самому сапогу офицера.

Халзанный мул подернул ушами и повернул свою крупную голову в сторону рыжего. Ларафу показалось, что халзанный сейчас лопнет от возмущения.

Рах-саванн никогда раньше не видел, чтобы мулы справляли малую нужду сидя. Он так и застыл с подорожной в руках.

- Эй, что с животиной-то? - вслух спросил офицер, уставившись на мулов. Струйка мочи тем временем, успела обогнуть его сапог и прожурчать дальше. Истечению, казалось, не будет конца.

- Да шли только что вот... гоп! а тут барсук во-от такой выскочил на дорогу. Так перепугались бедняги, что прямо вижу сбрендили, - язык Ларафа заворочался с невероятной прытью. - Барсук-то сами знаете. Даже вымя корове откусить может. А уж мулу и голову оторвет - не побрезгует! Он как захрюкает - так и у быков сразу крышу сносит!

И так далее. На косноязыкого Ларафа снизошло его косноязыкое вдохновение. Он нес какую-то чушь про барсуков, про пасти на барсуков, про мулов и про раскисшие зимние дороги. Он выложил все, что мог вспомнить и приплести к случаю.

К его счастью, офицер, не спавший вторую ночь из-за внезапной болезни своего сменщика, не очень-то его слушал. О существовании барсуков в пиннаринских лесах он слышал первый раз, но мало ли, чего только на свете не бывает.

Рыжий мул окончил справлять нужду. Он поднял измазанный грязью зад с земли и сконфуженно фыркнул. Халзанный нетерпеливо ударил копытом, на лошадиный манер. Это тоже удивило офицера.

- Они езженные у тебя или что вообще? - спросил тот.

- Да езженые, только устали, родные!

- Ну-ну, - с сомнением сказал рах-саванн, но все-таки возвратил Ларафу подорожную. Ничего странного ни в парне, ни в его бумагах, ни в полоумных тварях, наконец... - Что за уродины - не пойму?

- Уродины - это вы верно подметили, милостивый гиазир. Зато дюжие!

- А что в повозке?

- Гроб.

- Чей?

- Одного барона фальмского. Санкута. Его родичи попросили меня переправить.

- Разрешение?

Лараф вынул разрешение, припечатанное печатью канцелярии Свода. Это сразу впечатлило офицера и избавило Ларафа от многих лишних вопросов. Мулы следили за происходящим, высоко задрав головы.

- Место назначения?

- Дипломатическая гостиница. Там меня нагонят бароны фальмские, - оттарабанил Лараф все, что велела Зверда.

Барон фальмский Шоша довольно фыркнул.

Офицер вынул Зрак Истины, бросил через него беглый взгляд на гроб и повозку. Чуткие креветки в Зраке не изменили цвета и не всполошились. Это окончательно решило дело.

- Ладно, Шилол с вами, - устало махнул рукой офицер.

- Здоровьечка вам. И всяческих радостей, - пролепетал Лараф, все еще не верящий в успех.

Повозка с гробом Санкута двинулась к Пиннарину.

Теперь оставалась сущая ерунда. Возвратная трансформация и Большая Работа. Очень Большая Работа.

Они шли по Желтому Кольцу Пиннарина - Зверда, Шоша и Лараф. При свете луны всякий мог видеть их усталые, недовольные лица.

Дешевое мужское платье мешком висело на Зверде и трещало на пузе у Шоши.

На Ларафе тоже был кафтан с чужого плеча. Тот, в котором он выехал из Казенного Посада, стал похож на напитанную кровью губку. Пришлось его зарыть вместе с остальным барахлом.

Найти подходящий пустырь для возвратной трансформации оказалось непросто. Пустыри в Пиннарине были гораздо большей редкостью, чем сады или парки. Вслед за тем они довольно долго закапывали, точнее прикапывали и забрасывали всяким мусором гроб с останками Санкута.

К счастью, час был поздний и никому не пришло в голову поинтересоваться, что за трухлявую лодку закидывают землей и прошлогодними листьями трое подозрительных личностей. Пустырь этот имел странное название Пустырь Незабудок.

После того, как самые неотложные дела были сделаны, Зверда и Шоша только и делали, что грызлись.

Зверда ядно распекала Шошу за инцидент на Виноградной Заставе и просто так, для профилактики.

Шоша огрызался и платил Зверде той же монетой. Лараф, который счел за лучшее не встревать, узнал помимо прочего, что из-за того, что Зверда левша, у Шоши не все ладится с ней в постели.

Разговор баронов, равно как и ночной Пиннарин, содержал в себе много интересного. И, если бы у Ларафа оставались какие-то силы на то, чтобы различать интересное и неинтересное, он бы непременно так и сделал.

А так, немилосердно навьюченный поклажей, он тихо тащился в арьергарде у баронов Маш-Магарт и мечтал об одном - о том, чтобы завалиться наконец спать. "Откуда у них столько шмоток? Что в этом тяжеленном бочонке? Гортело? Румяна для Зверды? Что в этом бауле? Кирпичи?" - в отчаянии рассуждал Лараф.

Зверда и Шоша и не подумали взять у Ларафа хотя бы часть вещей. "С нас на сегодня хватит", - отрезала Зверда. Лараф не посмел перечить. Не посмел он и спросить, куда именно они идут.

"Не иначе, как ко дворцу", - решил для себя Лараф.

Фасады становились все богаче, дома - выше, улицы - шире. Больше становилось и мужчин в незнакомой форме. О том, что это солдаты Внутренней Службы, провинциал Лараф, конечно же, не догадывался.

"Не вздумай шарахнуться в сторону", - процедила Зверда, когда Лараф едва не упал без чувств при виде трех вооруженных мужиков с внушительными мечами, которые двигались им на встречу в узеньком переулке.

Когда Баронам Маш-Магарт наскучила грызня, Зверда снова принялась пичкать насквозь пропитавшегося потом Ларафа руководствами по поводу его грядущего эрхагноррата. Приходилось слушать внимательно.

Наконец они остановились у крыльца высокого здания с белыми статуями крылатых девушек у входа. Груди у девушек были совершенно голыми.

Правда, ниже пупка у них были оперенные птичьи штанишки, оканчивающиеся значительными птичьими когтями, втиснутыми в греовердовую тумбу. Это несколько разочаровало Ларафа.

"Обитель блаженства", - было написано над входом.

"Бордель что ли?" - оживился Лараф.

Но здание было всего лишь гостиницей. Причем, дорогой гостиницей.

Лараф видел, как Зверда расплатилась за день вперед и даже сосчитал монеты.

На эту сумму семейство Гашалла, включая прислугу, могло пропитаться по меньшей мере месяц.

"Ну и обдергаи!" - возмутился Лараф. Столица оказалась такой огромной, такой чужой и вдобавок такой дорогой, что вдруг Ларафу мучительно, нестерпимо захотелось домой. В свою убогую комнату. Назад в прошлое.

Он машинально посмотрел на Зверду, ища в ней жалости к себе. Или хотя бы презрения.

Но Зверда глянула на него так, что Лараф понял: в прошлое дороги нет. А презирать баронесса не в настроении.

- Сейчас ты должен раздеться догола и лечь.

Зверда занималась довольно странным делом. Она рассыпала по полированному полу снятой комнаты муку. Или нечто, похожее на муку.

Эта "мука" находилось в одном из мешочков, которые лежали в тяжеленной переметной суме, которую Лараф мужественно волок от самого пустыря. Пол становился белым.

- Раздеваться догола?

- Да. И побыстрее.

Лараф стал послушно раздеваться. Когда все, кроме штанов было снято, он решил подождать.

Зверда рисовала на "муке" семиконечные звезды. А в это время Шоша, усевшись на огромное ложе, на котором, вероятно, и четыре пары не пихались бы локтями, сливал в золоченый ночной горшок, извлеченный из под ложа, вонючие жидкости из тонких конусообразных флаконов. Горлышки флаконов были запечатаны сургучом. Жидкости были вязкими и имели резкий запах.

Зверда была увлечена работой. Сначала она засечками наметила стороны света.

Затем, воспользовавшись прутиком бересклета, который выломала еще во время последнего "привала", стала рисовать на "мучном" полу знаки.

"Небо" - узнал один из знаков Лараф, этот знак был в книге.

"Тело" - этот знак Лараф тоже узнал.

Но знаки "жизнь", "изменение", "основа", "возвращение" и "последнее возвращение" Лараф не узнал и узнать не мог. Его магическая грамотность не простиралась столь далеко.

Зверда справилась очень быстро. Лараф даже не успел замерзнуть - в апартаментах было довольно-таки прохладно.

Чувствовалось, что для Зверды Большая Работа - это нечто привычное и даже скучное. "Вроде как Анагеле вышивать", - подыскал подходящую аналогию Лараф.

- Ну, ты готов, мать твою? - вдруг гневно вскинулась Зверда в сторону Ларафа. - Или ты стесняешься своим хозяйством просветить? Так я могу отвернуться.

Лараф стал стягивать штаны. Как назло, лопнула шнуровка и пришлось разорвать пояс. Наконец, он справился. От прохлады и смущения "хозяйство" Ларафа словно бы скукожилось и стало еще менее внушительным (так казалось мнительному Ларафу) и скрылось в густых кущах лобка. Оглядев себя, Лараф едва не заплакал от стыда и отчаяния. Зверда, естественно, и не подумала отворачиваться.

- Не нервничай. Видала я и не такое, - деловито бросила она. - Теперь эликсир. Что там у нас, барон?

Шоша нехотя встал с кровати и вразвалку подошел к Зверде, неся в руках золоченый ночной горшок. На дне горшка виднелась весьма густая субстанция темно-бордового цвета. Субстанция пахла черной редькой.

- Пить? - предположил Лараф, содрогаясь от отвращения.

- Дурак, натираться! Ты должен втереть это все в ноги, в руки, в голову. Без остатка. Постарайся, чтобы в глаза не попало. Не то будешь слепым гнорром.

Пока Лараф втирал в свое тело бордовую гадость, которая оказалась жирной и теплой на ощупь, Шоша и Зверда стояли у окна. Из окна, между тем, был виден зубчатый край ограды дворца Сиятельной.

Шоша и Зверда держали совет, поминутно указывая в сторону стены. Их лица были нервными и сосредоточенными. Беседа шла, насколько разбирал Лараф, о расстоянии до дворца.

Он догадался, что "Обитель блаженства" бароны Маш-Магарт предпочли только из соображений близости ко дворцу. Насколько он мог заметить, рачительность, если не скаредность, в ряду остального человеческого, тоже не были чужды гэвенгам.

- Я тебе говорю, восемьсот шагов - это нормально. Работа терпит, - убежденно шептала Зверда.

- А вдруг Лагха сейчас не в своем флигеле? А у Сиятельной, например?

- Да там от любого флигеля до нас не больше восьмисот шагов. Я сама все промерила! Вот этими самыми ногами!

- А вдруг он еще не спит? Рановато для гнорра-то?

- Спит. Я его распорядок изучила. Насколько у него он есть, конечно.

- Ну тогда легкого нам! - сказал после многозначительной паузы Шоша.

- Легкого! - отвечала Зверда.

Бароны обернусь к Ларафу. Их взоры горели таким странным голубоватым огнем, что Лараф едва не выронил горшок из рук. И вроде бы навидался он за тот день всякого, а привыкнуть к гэвенгам так и не смог. "К такому не привыкнешь", - догадался Лараф.

- Ложись, - потребовала Зверда и указала в то место на полу, где не было никаких знаков.

Перед тем, как последовать требованию Зверды, Лараф не удержался и бросил прощальный взгляд на книгу, которая лежала рядом с пустыми флаконами на необъятной кровати.

Сам факт близости своевольной подруги добавил Ларафу уверенности.

Вместе с тем, начала действовать бурая гадость. Искристое тепло разлилось по телу, мышцы стали более податливыми и силы в них стало вроде как больше.

Стоя возле черты, отделяющей расписную скатерть Большую Работы от остального пространства комнаты, Лараф, наслаждаясь новыми ощущениями в теле.

- Да не стой же как истукан, Лоло! Это опасно! Ты можешь умереть! - в голосе Зверды Ларафу послышалась настоящая тревога и даже страх. То есть чувства столь несвойственные баронессе.

Это убедило Ларафа получше любых аргументов. Он зайцем впрыгнул за черту и улегся, как инструктировала его Зверда, на нужном месте. Широко раздвинув ноги и раскинув руки наподобие гарды меча.

- Умница, молодчина! Разожми кулачки, мой сладкий, - снова услышал Лараф голос Зверды. Но на этот раз он доносился не от окна, где стояла баронесса. А откуда-то сверху. Из черноты потолка.

А эта чернота тем временем становилась все более неровной, комковатой. В ней, казалось, стали появляться трещинки и островки синего и фиолетового. В какой-то момент на потолке словно бы зажглись темно-бурые звезды. Правда, очень скоро они погасли - как и не было их никогда.

Теперь Лараф не видел ни Зверды, ни Шоши. Он не видел, как они вынули из ножен свои мечи и, переглянувшись, стали рядом. Плечом к плечу возле черты.

Он знал, что все происходит правильно, хотя и не слышал шелеста заклинаний и уханья знаков, которые срывались со своих посыпанных мукою мест и падали куда-то далеко-далеко вниз. На первый этаж гостиницы, что ли?

Вдруг Лараф почувствовал, что его тело словно бы повисло на крюке, который зацеплен чуть ли не за нижний край его ребер.

Сначала было довольно-таки больно, но затем боль куда-то ушла и осталось что-то вроде легкой щекотки. Тело становилось все легче и переносить висение уже не составляло труда.

Вдруг Ларафу показалось, что у него оторвалась нога. Может быть просто онемела? Он хотел посмотреть на свою ногу и окончательно убедиться во всем самостоятельно, но не смог оторвать голову от пола. Да и не от пола уже, а от какого-то твердого воздуха - Лараф чувствовал, что пола под ним уже нет.