Чтение 3–й страницы книги ~Карл, герцог~

- Что-то ты долго, - сонный Хасан накрыл бедро краем ковра и зарылся в мятые шмотки.

Гибор идет к нему без улыбки. Её правая рука поддерживает левую грудь, словно лунка корсета, а указательный палец левой, скрестной, трет сосок на правой. Это заставляет мужчин становиться губками. Угольный черный треугольник её лобка - словно стяг на копье. На том будущем копье, которое отчасти губка.

Хасан присаживается у белых ног Гибор. Хасан пробует ребром ладони растворенную устрицу Гибор. "Ух ты, какая мокренькая шерстка!" - шепчет он.

Гибор глотает презрительную улыбку - это не та золотистая жидкость и не та белесая жидкость с грибным запахом. "Это просто пот", - промолчала Гибор, наблюдая, как Хасан наливается желанием, словно помидор алым соком. Как помидор в ускоренной съёмке.

- Поди сюда, моя любовь.

"Любопытно, - думает разводящая ноги ромбом Гибор и склоняется над Хасаном в индийской танцевальной фигуре, - как мужчины глупеют по мере того, как хотят. Кажется, член, для того чтобы набухнуть, должен высосать всю рабочую жидкость из мозгов".

Гибор присыпает скачку скучающим "давай-давай!" Бедра Хасана шлепают о землю. "Если бы лошади скакали ногами вверх, по небесному своду, их крупы шлепали бы об облака точно так же", - замечает насаженная Гибор, извиваясь и ускоряя движения.

Хасан хрипит, стиснув зубы, и белки его глаз, словно два молодых месяца, выскальзывают из-под век, сливаясь в один и восходя к ночному небу на радость Альбин-Амади Зегресу. "Да", - дышит Хасан, "да" - скачет Гибор. Она уже забыла о Хасане, она помнит лишь об Альбин-Амади. И вот пальцы Хасана сжимаются, словно когти сокола на рукавице ловчего. Он стонет, пыхтит, царапает Гибор спину.

- Мне хорошо, - Хасан поводит под случившемся жирную недвусмысленную черту.

Отлежав обязательные две минуты, Хасан встает, запахивается, поправляет кушак. Снимает с персиковой ветки колчан, лук, скатывает ковер, смотрит на Гибор - когда это она успела одеться?

- Миленький, позволь твой лук. И одну стрелу, - добавляет она.

- Ну, возьми, - Хасану в общем-то не противно исполнить вот эту, вот конкретно такую блажь.

Гибор упирает ножку в скатанный бревном ковер, споро натягивает лук.

Она вкладывает стрелу пустоголового Хасана, целит в небеса юго-западнее молодого месяца. Звездный купол чуть приподымается над Гранадой, тетива вскрикивает и стрела ринет в темноту.

- Поехали? - Хасан еле жив, ему хочется на лошадь.

- Поехали.

Стрела летела мимо стен, садиков, садов, беседок. Очень скоро она нашла алькасар дворца Альгамбра.

И пока Альбин-Амади Зегрес любуется молодым месяцем, по пояс высунувшись из окна, стальное острие стрелы входит промеж его тонких бровей в то самое место, где индианки малюют красную родинку.

В ту ночь, когда ворота рая были распахнуты перед Альбин-Амади Зегресом босой ногой лучницы Гибор, мученицы Гибор, в венец той же ночи Гвискар и Гибор любили друг друга впервые и, стало быть, взаимоудивленно.

Когда в таком естественном деле, как любовь, что-то делается в первый раз, выходит нервически и замедленно. Рука не то чтобы ласкает, но пробирается словно лазутчик. Плоть не то чтобы трепещет, но дрожит. Зрачки всегда расширены, даже если ясный день истошно бел. Мужчина и женщина напряжены, словно ремни на заплечном коробе рудокопа, жилы на шеях - словно прихотливые плечи греческой буквы, выпирающей из-под второго слоя палимпсеста.

И всё равно обычно получается скорее хорошо, чем плохо. В первый раз мужчина всегда скор на расправу. Во второй, который обыкновенно торопится по непросохшим следам первого, женщина помогает мужчине кончить, прохаживаясь указательным пальцем по мошонке. Естественно, помощь оказывается слишком действенной.

В глазах Гвискара - две маленькие воронки, как два зародыша тайфуна. Глаза Гибор - две луны, ставшие черными.

Они присмотрели друг друга, следуя в Сантьяго-де-Компостела в свите герцогини Бургундской. Гвискар, и.о. конюха, был хорошо сложен. Гибор, горничная Изабеллы, была как лимонный леденец - никто не возражал ее попробовать. Они подружились и скоро поладили. В один из таких дней Гвискар угостил Гибор семечками. Он не знал, что в местности, которой они следовали, хозяйничал брюшной тиф.

Они слегли в виду приюта св.Бригитты. Точнее, не нашли в себе сил подняться с постели после одного из тех взаимных поцелуев, после которых волей-неволей сплевываешь один-два-три коротких курчавых волоса. Так их и обнаружили.

Препоручив Гвискара и Гибор своему давнему протеже Жануарию, который вот уже шесть лет систематически подметал и подбеливал темные закоулки ее души, Изабелла двинулась дальше. Лекарства от брюшного тифа Жануарий, что не удивительно, не знал.

Когда Муса колотил цепным молотком в ворота госпиталя, Жануарий заметил двух ангелов, спустившихся за душами Гвискара и Гибор.

Они неуверенно пересекали внутренний двор. Похоже, ангелы просто не знали точно, где искать тех, за кем они пришли.

Жануарий, проводив сожалеющим взглядом ультрамариновые хламиды гостей, поспешил к Мусе.

"Отошли с миром", - заключил Жануарий по поводу Гвискара и Гибор, отпирая ворота. Как оказалось вскоре, заключил преждевременно.

А когда Муса ушел, излив на Жануария всю отстоянную в мыслительных бурдюках смесь, Жануарий понял, что весьма опрометчиво дал вольницу Гвискару и Гибор, позволив им умереть от брюшного тифа.

"Если кому-то и резать Зегресов, так это не мне, а им. Такую работу должны делать глиняные люди".

Жануарий наскоро затворил ворота за Мусой и со всех ног бросился туда, где лежали Гвискар и Гибор, заключившие друг друга в объятия вместо последнего причастия.

Жануарий успел как раз вовремя. Еще не раз он мысленно будет возносить хвалу вымороченной топологии госпиталя св.Бригитты, где могут замешкаться даже ангелы.

Звуков, голосов, шорохов не было. Но всё происходившее можно было бы увидеть, если бы нашелся такой отважный дурак-вуайер, у которого не пересыхало бы от увиденного в мозгу.

Жануарий отвесил земной поклон гостям, изложил свою просьбу и кратко описал то, что творится в безбожной Гранаде.

Жануарий рассказал о Зегресах и Абенсеррахах и назвал свои обстоятельства.

Жануарий замолвил за Гвискара и Гибор слово перед двумя в ультрамарине.

Гвискар с Гибор свалились на землю, уже побывав одной ногой на небесах. Словно пара жертвенных желудей, которых пресыщенная рука смахнула с алтаря.

Правда, именовались они теперь не "человеками", а "глиняными человеками".

Как ни странно, Гибор и Гвискар были Жануарию весьма и весьма благодарны.

"Спасибо в карман не положишь", только чуть длинней и гораздо вежливей сказал своим благодарным пациентам Жануарий и тут же предложил им возможность отличиться.

"Перебить Зегресов?" - спросила Гибор.

"А кто это?" - поинтересовался Гвискар.

Когда Жануарий объяснил, вопросы окончились.

Людей было много, и все они чувствовали себя неуютно, когда эти двое с крыльями за спиной ринулись с обрыва, а ведь там не два фута - как бы не двести.

Но, вопреки опасениям и, честно говоря, ожиданиям, под нездоровое улюлюканье, они тем не менее взмыли - Икару с Дедалом привет! - и, описав восходящий круг, вернулись на глазах у всего честного народа, дабы приземлиться в том же месте, откуда минуту назад стремглав бросились вниз.

И солнце не растопило воск, что скреплял перья их рукотворных крыльев - ведь солнца в тот день не было. Они выглядели счастливыми - мужчина и женщина. Он поцеловал её в сладкие губы - типа спасибо, что составила мне компанию. Она поцеловала его в ответ - типа не за что, было довольно весело и почти не страшно.

Они обратились к публике, а публика не отрывала от них взоров, и каждому кавалеру хотелось быть в роли Гвискара, а каждой даме - в роли Гибор, ведь и действительно это была славная чета.

Трудности в том, чтобы побыть эту самую минуту на их месте, вовсе никакой не было, ибо приглашали они всех желающих испробовать на себе греческое чудо и цену назначили не слишком высокую, но никто, однако же, не рвался. Это понятно.

Тогда они совершили ещё один полет, а потом ещё один, и всем на это посмотреть было в диковинку и в удовольствие, а им, видно, в радость было полетать.

Дело это и вправду новое среди магометан, ещё не ясно, позволительное ли, а уж христианам так точно нельзя - впрочем, христиан особенно и не было видно. Кроме этих самых летунов, которые точно были не мавры, а кто - бог весть.

Уже ближе к вечеру сыскался один смельчак, который со своей юной невестой отважился совершить сей чудесный полет. Однако по приземлении поцеловаться с бесстрашной спутницей ему не случилось - обоих тошнило беспощадно.

А под конец, привлеченный неизвестно чем больше - рекламой Хасана или доброй молвой - появился Али Зегрес, человек знатный и весомых добродетелей. С девушкой, которая ему жена, Фатима, и с десятком мавров, которые ему слуги.

Вот он появляется и каждому уже очевидно, кто здесь будет первой пташкой, кто первым орлом, кто взмоет в небо. Гвискар пригласительно уступает ему своё место, а поскольку лететь одному нельзя - таково устройство крыльев, такова их конструкция - то и Гибор, хоть и не без сожаления, уступает место его спутнице.

Вот Фатима, дрожащая от страха, Али, трепещущий от возбуждения, стоят у обрыва, ими любуется публика, а они любуются городом и Альгамброй. Гвискар прилаживает последние застежки на крыльях. Али подмигивает Гибор - девочка что надо, но придется потерпеть до вечера. Гибор подмигивает в ответ - давай-давай. Все напряглись в ожидании чуда и вот чудо свершилось - Али Зегрес со своей женой взмыл, как и подобает человеку его достоинств и храбрости, - взмыл в небо, словно ястреб или даже дракон.

Казалось, будто они летели очень долго, хотя на самом деле всё заняло считанные секунды и черные ветви деревьев в безбрежном персиковом саду, что лежал под обрывом, окрасились их кровью, чего уже никак нельзя было разглядеть с высоты в двести футов. В то же время всем показалось, что они не рухнули вниз, беспомощно колотя переломанными крыльями, словно убитый влёт свиристель, а попросту сели передохнуть.

Иным же показалось, что Зегресы, напротив, воспарили к самому солнцу, сбросив с себя тленные одежды, которые теперь покоятся внизу в персиковой роще, словно оставленные за ненадобностью водолазные костюмы. Так оно и было на самом деле.

Спустя сутки несколько десятков молодых мавров во главе с Мусой вломились в приют св.Бригитты.

Гарцующие басурмане ничуть не походили на благодарных клиентов, хотя все, что требовалось от Жануария, было исполнено в срок. И Жануарию стало не по себе от плохих предчувствий.

Живописное стадо лошаденогих, саблеблещущих Абенсеррахов во главе с роскошным Мусой обступило Жануария. Муса заговорил.

- Ты убил кого просил я, но ещё ты убей Фатара, пойми это, и трех братьев Магомы убей. Если не убьешь, будет ещё хуже, чем если бы ты не убил и остальных. А если убьешь - ничего плохого не будет.

- Хорошо. Убью и Фатара, и братьев Магомы.

К вящему неудовольствию мавров-клакеров, этим дело и кончилось. Братва сожалела о сговорчивости Жануария, которая испортила весь базар: ни тебе сапогом в рыло, ни тебе саблей по черепу. Муса скучный, не умеет сделать из наезда спектакль.

- Выходит, это ещё не конец?

- Выходит, так, - неохотно согласился Жануарий. - Остались ещё Фатар и братья Магомы. Они тоже должны умереть.

- Этому твоему Мусе - ему что, скучно, да?

- Он не мой и ему да, скучно, - Жануарий понимал и даже отчасти разделял ленивое раздражение Гвискара, которому, понятное дело, не нравилось быть машиной для вспарывания животов. Но, чтоб не питать его горячую желчь своими словами, отвечал нарочито скупо, смиренно дожидаясь, пока Гвискар выдавит из себя недовольное "Ну ладно, завтра или послезавтра я этим займусь".

- Если скучно, есть рецепт, - пел соловьем Гвискар. - Пусть Муса соберет своих дармоедов, построит их "черепахой" и пойдет на Велес Красный. Средство проверенное. Первая кровь - и скуки как не бывало! А то сильно умный. Сначала - пяток заказных, а потом вдруг возьми ему замок с Фатаром и братьями Магомы. А дальше что - Гвискар, собирай пожитки и бегом воевать португальского короля? Он ведь, ясное дело, тоже родственник Зегресов по линии праматери нашей Евы?

Жануарий, сложив руки на груди, помалкивал. Он понимал, что несвойственная Гвискару болтливость напала на него потому, что убивать Фатара он не хочет. Ему боязно.

Фатар - матерый человечище. Он наверняка попытается сжечь гвискарову тень, как только сообразит, что перед ним стандартный глиняный человек, который не пойдет на компромиссы, не купится на деньги и перебьет всех, кого поймает. Фатар будет прав. С големами - только так. Фатар и сам их помощью, по слухам, не брезговал. А удастся Фатару подловить глиняного человека или нет - это уж зависит от Гвискара.

Ещё Гвискару немного лень. Уж очень энергоемкое и утомительное мероприятие - призывать мятежный замок к повиновению.

И, наконец, Жануарий чувствовал, что за его благодеяние Гвискар и Гибор уже расплатились своими услугами. Его докторский кредит исчерпан. Теперь и в будущем только взаимозачет, бартер, рука руку моет (с юридически закрепленным количеством мытийных процедур и мыла с каждой стороны).

- Хорошо, Гвискар. Что ты хочешь за это дело?

- Я? - указательный палец Гвискара уперся в его собственную грудь так, будто поблизости был ещё один кандидат на штурм Велеса. - Я, то есть мы с Гибор, хотим, чтобы ты нас обвенчал, - торжественно объявил Гвискар. Чувствовалось, что этот маленький шантаж был продуман загодя в одном из недавних альковов.

- Это совершенно невозможно, - наотрез отказался Жануарий.

- Почему?

- Я не имею духовного сана. Это раз. У вас с Гибор никогда не будет детей. Значит, венчать вас всё равно что готовить весельную лодку к катаниям со снежной горы. Это два. Любой клирик скажет вам то же самое. Это три. И я не советую обращаться с этой просьбой к клирикам, ибо ведомство имени синьора Орсини ещё не поразила губительная зараза либерализма. Это четыре, - устало выдохнул Жануарий.

- Постой, а почему у нас не будет детей? - к вящему удивлению Жануария, Гвискар был обескуражен, опечален и обозлен именно предпосылкой к аргументу номер два. - Ты нам об этом не говорил!

- А вы об этом меня не спрашивали, - отрезал Жануарий. - Поэтому проси что-нибудь другое. Что-нибудь, что мне по силам.

- Тогда, взамен Фатара и братьев Магомы, я прошу у тебя ребенка.

- Разве я похож на беременную женщину? - поинтересовался Жануарий.

Судя по ходу желваков, его челюсти только что смололи в пыль невидимую пулю. Жануарий демонстративно перевел взгляд с Гвискара на воробьиную стайку, полоскавшуюся в пылище. Может, если на него не смотреть, он выкажет большую сообразительность. Жануарий не ошибся - прохладное, широкое, нежданное лезвие кинжала уперлось в его сонную артерию, а белая рука Гвискара легла ему на затылок. Выказал.

- На беременную ты не похож. И всё-таки, нам нужен ребенок.

- Возьмите любого ребенка и назовите своим!

- Нам не нужен любой. Нам нужен наш, - настаивал Гвискар, усиливая давление кинжала.

- Возьмите любого младенца, который вам приглянется, и он до гробовой доски будет уверен, что он ваш сынок, или дочурка. Или вас смущает безнравственность такого поступка? Это же нехорошо - воровать чужих детей? - ощерился Жануарий, косясь на Гвискара.

- Нет. Меня смущает, что если наш ребенок будет человеком, то мы с ним едва ли уживемся, - пока Жануарий переживал за свою шкуру, в душе Гвискара зудели экзистенциальные проблемы. Насколько Жануарий мог судить по голосу, Гвискар был не на шутку озадачен своим футуролого-пропедевтическим прогнозом.

- Гвискар, по-моему, ты слишком увлекся. Ты хочешь ребенка, но понимаешь, что ребенок едва ли уживется в обществе двух големов. Чего же ты хочешь?

- Проще простого. Наш ребенок должен быть таким же как мы.

"О Боже!" - хотел вскричать Жануарий, но не вскричал. Он немного поразмыслил - со стороны это выглядело так, будто он считает воробьев, - затем властно отвел руку Гвискара с кинжалом и, словно гинеколог, которого занесло в кинозал, где крутят любительскую порнографию, ответил:

- Убери, мне надоело. Если ты настаиваешь, я научу тебя, как сделать, чтобы у вас был ребенок, чтобы он был големом и чтобы вы были довольны как слоны. Правда, вам и самим придется попотеть - я не собираюсь колесить с вами по миру, пока вы разыщете подходящую кандидатуру в сыновья. Вы сделаете всё нужное сами.

Конь его был бел, попона черна, в переметной суме, окрашенные темным багрянцем заскорузлой крови, безмолвствовали четыре головы. У седла была приторочена великолепная симитарра. Девиз на ножнах: "Магома, Зегресы, Эра Аллаха Великомощного".

Гвискар был одет в шаровары, тунисскую кольчугу до колен, приколотая к черному тюрбану изумрудной брошью зеленая же шора застила лицо до самых глаз.

Его заметили издалека.

- Магома возвращается!

Стены и три разновысокие башни Велеса Красного - скалы, напоенные геометрией, отлившиеся в бастионных углах, расчерченные жесткими тенями и прямоугольниками бойничных провалов, тел абсолютно черных, пожирающих излишек солнечного света и вражьего любопытства, скрывающих отблески белков сарацинских глаз, - многоочитые стены и башни Велеса Красного узрели и узнали Магому издалека и только заливистый лай Джибрила не отразился жидким эхом в хаосе скал, поставляющих фрактальный фон для мавританского замка. Потому что Джибрила не было с Магомой, потому что с Магомой не было Магомы, потому что с Гвискаром не было никого больше.

Магома возвращался и Магома молчал. Он кивнул двум привратникам - чистым джиннам, заросшим длинным черным волосом в той мере, когда телу уже не требуется кольчуга - и привратники, дикие йеменские кочевники в туманно-генетическом прошлом, растворив ворота Велеса Красного, пали пред ним ниц, целуя тень тени Магомы, святого рыцаря, строгого пастыря, сократителя неверных.

Гвискару было наплевать на то, что чьи-то коричневые губы обсосали всю его тень - плевать, впрочем, менее, чем могло бы показаться, ведь в его тени воплощалось куда больше Гвискара, чем собственно во плоти - поэтому симитарра блеснула дважды и трижды не из оскорбленных чувств, отнюдь.

Зарубив правого привратника без труда - двойной проблеск кровопролитного металла - Гвискар безропотно принял боль в левом бедре. Второй привратник оказался чуток, второй привратник не мог не видеть краем глаза, как его коллега воссоединился с пухнущей от крови пылью - и когтистые лапы, впившись в бедро фальшивого Магомы, рванули его из седла.

Гвискар понял, отчего у привратников не было оружия. Будь он, Гвискар, просто человеком, ебической силы демон Зегресов оторвал бы ему ногу по самый копчик. А так она осталась при нем, он не вылетел из седла, но конь, заржав и захрипев, упал на привратника и вместе с ним упал Гвискар. Привратник с ревом в глотке и хрустом в переломанных ребрах ворочался под навалившейся тушей, когда в тройном проблеске гвискарова сабля утешила раненого. Первые два удара неловко отпружинили от его проволочных волос, но третий наконец-то решил задачу отыскания нормали к сферической поверхности и череп привратника, неохотно крякнув, раскрылся. В нем симитарра и осталась - сломанная, ненужная.

В глухом дворике крепости Гвискара встретили стрелы. С ним не было ничего кроме переметной сумы, но и она оказалась доброй эгидой. Три стрелы он принял в неё, четвертую - в левую руку, пятую - в левую руку, шестую - в левую руку, седьмая воткнулась в разодранное привратником бедро.

Дверь - первая любая какая угодно дверь, - брякнув вырванным запором, распахнулась перед Гвискаром. Удар из ступенчатых сумерек опрокинул его на спину. Удар копья, как он заключил, взбежав глазами по тисовому древку в красные облака среди фиолетового неба.

- Так его не убить! - услышал Гвискар.

Нападающий, видимо, не верил - копье, вырванное с профессиональным хаком из его груди, на мгновение показало незапятнанный наконечник и не воткнулось Гвискару в глаз. Потому что Гвискар, вполне уже собрав в небытии черепки расколоченного тела, умерев и возродившись, откатился в сторону и копье поразило звонкую каменную пустоту, подзвученную изумленным воплем воина.

В быстроте сравнимый с фальконетным ядром, Гвискар перехватил копье, выкручивая-вырывая его из рук жадины, а когда тот оказался силен, оковкой сапога раздробил ему колено. Теперь он обладал копьем, прежний владелец которого остался на пороге, рядом с отброшенной переметной сумой.

Гвискар подымался по винтовой лестнице. Левую руку он запустил в свалявшуюся шевелюру Магомы, под головой которого не хватало тела, и если бы не копье в правой, был бы, наверное, похож на Персея.

Двое с мечами догнали его снизу, предварительно разувшись, осторожно ступая босыми ступнями, чтобы ни одним звуком не выдать своё приближение. Но волна кровавой разгоряченности, опередив их на несколько шагов, догнала Гвискара быстрее.

Арабы с ужасом пробудившихся в саркофаге, заблудившихся в саркофаге и вновь сновидящих в саркофаге, встретили вполне осмысленный, вполне осмысленный смертью взгляд головы своего бывшего господина. Гвискар приколол их, как снулых по осени ленточниц-ночниц, но булавка сыскалась одному лишь, а другой, выбракованный, покатился по трём-ом-ом ступенькам и всё.

Лучшая из трех ног Гвискара была для руки коротковата и он, перевооружившись одним мечом вместо одного копья, оказался на галерее, переполошив лучников окончательно.

К обломкам предыдущих стрел сразу же прибавились новые, пока ещё целые. Но не это испугало Гвискара - в конце галереи мелькнул пестрый силуэт, мелькнул и исчез.

В глазах Гвискара остались длинные неоновые треки, они долго не хотели иззмеиться в ничто, и Гвискар плохо видел, что тот, а что этот, куда падает и зачем так истошно вопит выброшенный через перильца во двор лучник, а куда идет он сам, Гвискар, и дважды поскользнулся на чужой крови, чего с ним раньше не случалось.

И хотя он разогнал их в основном головой Магомы, самый намек на сходство с Персеем исчез окончательно. Из галереи в небольшой висячий садик с фонтаном, разбитый на крыше и уводящий всё далее вглубь замка, вырулил языческий идол: измазанный красным от рожи до пят, попорченный стрелами верных в угаре иконоклазии, жадный до жертв и безбожно блистательный.

Гвискар припал на колено, и неприятельская альфанга, обозначив полукружие горизонта над его головой, высекла плотничьи брызги из ствола скрюченного фисташкового дерева. Он поднялся, мгновение назад коленопреклоненной ногой отталкивая проткнутого прочь и подавая меч на себя, сделал три шага вперед и был вынужден вновь остановиться - в радужном одеянии, колеблемый и дробимый фонтанными струями, Гвискару явился силуэт коренастого карлика.

Гвискар не знал, кто перед ним, потому что видел его второй раз в жизни - первый случился едва не минуту назад, в галерее, мельком, вдалеке. Не знал и знал вместе с тем совершенно точно - это Фатар, Разбивающий и Создающий. О нем говорил Магома в лицо Гибор, о нем шептала Гибор в ухо Гвискара, о нем справлялся Гвискар у Жануария и в ответ услышал: "Убить его быстрее, чем увидеть".

Чтобы убить Фатара, Гвискару нужно было сейчас немногое - полтора шага вперед.

- Кто он? - спросил Фатар.

Ответ прозвучал откуда-то снизу - Гвискару почудилось, что говорит его левое бедро.

- Гвискар, глиняный человек.

Гвискар скосил глаза к источнику этого откровения. Говорит голова Магомы в его левой руке, конечно. И он не может сдвинуться с места, конечно, потому что трещины, без которых нет и плит на дорожках любого сада, трещины тонкими и цепкими корешками врастают в тень его ног и держат крепко.

Гвискар сорвал злость на вещательной голове Магомы. Её раскроенные остатки упали вниз, к хищным трещинам, и те, послушные Фатару, но глупые, как и вся безмозглая природа, поймали их, ослабив хватку на гвискаровой тени.

В один прыжок он оказался в каменной чаше фонтана. Но Фатара в радужном струении уже не было - мокрые следы и несколько впереди них семенящий быстро-быстро карлик тянулись от фонтана и исчезали меж двух последних деревьев сада.

А секунду после хлопнула дверь в бронзовых узорочьях и дьявол меня прибери, сказал Гвискар, если я понял, на что ушло мое время между последним взмахом меча и этим мгновением, этим мвением, эиммением.

Гвискар отыскал Фатара, а Фатар соблаговолил быть отысканным спустя четверть часа. У двери, сплошь составленной из перевитых литых виноградных лоз, Гвискар рубился с троими. Двоих он убил, а последнего до поры до времени помиловал. Ему нужен был поводырь, ему нужен был передний браток, ему нужно было обмануть Фатара.

Коридором, низкий потолок которого арочно обымал головы впереди идущих, прошли двое. Гвискар руководствовался искренними признаниями своего спутника, а его спутник - искренней верой в то, что нельзя врать демону, каким представлялся отчасти справедливо неистовый Гвискар.

Двое - один спереди, другой за ним следом, вперив острие кинжала в спину первому - вошли в заветную дверь, которая драматично всхлипнула.

Гвискар был в сердце Велеса Красного и он настиг Фатара. Фатар ждал его без страха, потому что знал и силу, и слабость глиняных людей. Путей к их убийству куда больше, чем к созданию. Фатару были известны не менее восьми, но самым простым и действенным представлялось сокрушение их тени, отложившейся от тела на что-нибудь подходящее. Шелк, нафт, порох. Под рукой был только порох, да и то немного.

Когда дверь провозвестила появление Гвискара и Гвискар влетел во мрак колдовской обители в своей мокрой, окровавленной, изодранной одежде, Фатар был готов. Он знал, что теперь у него не будет союзника в лице, в голове умерщвленного Магомы и придется всё свершать с проворством лепездричества.

Фатар был верен себе. С семи ярчайших светильников упадала, обманчиво и сладостно шурша, толстотканная шора, свет проявлял незваного гостя во всём его подозрительном великолепии, а десница Фатара уже сообщила огонь пороховой западне на полу.

Шипящая дуга расползлась по крупицам, обращая серое в черное. Тень врага была сожжена без остатка. Враг повалился лицом вперед, исторгая хрип, недостойный глиняного человека.