Чтение 17–й страницы книги ~Светлое время ночи~

- Овель.

Теперь уже и в глазах Зверды блеснули искорки старательно скрываемого интереса.

- Редкое имя, - сказала она. - Если не ошибаюсь, в переводе с древневаранского означает "легкая"...

- Гм... Овель? - оживился Шоша. - У нас был один... как это сказать... приятель. Так его жена тоже Овелью называлась. Тоже в Своде служил...

"Уж не Лагха ли был этим приятелем?" - пронеслось в мозгу у Эгина. Он вежливо улыбнулся и поощрительно кивнул барону. Все понятно, мол, приятель в Своде служил...

- Разве офицерам Свода разрешено жениться? - с сомнением осведомился воевода Лид своим высоким тенором.

- Да не в Своде тот приятель работал. А в Доме Просвещения, - непринужденно поправила мужа баронесса Зверда.

Но несмотря на то, что непринужденность была сыграна Звердой со всей возможной виртуозностью, теперь Эгин был готов давать руку на отсечение - баронесса врет.

- Мы были в Варане совсем недавно, гостили, - Зверда заговаривала Эгину зубы.

- А совсем скоро Варан будет гостить у нас, - заржал Шоша.

Эгин поднял на Шошу изумленные глаза.

- Да-да, - подтвердил захмелевший Лид. - Со дня на день ваш хваленый Свод высадится близ Белой Омелы, что на восточном побережье. Будет воевать Вэль-Виру. Только поутру птицу от ваших получили. Гнорр сам во главе войска будет.

"О Шилол!" - внутри у Эгина похолодело от дурных предчувствий.

- А что, Эгин, слабо вам к нам присоединиться? Нам умелые воины нужны. Я хорошо заплачу. Да ведь и воевать за правое дело будете, а? - предложил Шоша.

- Видите ли, барон... Здесь есть два обстоятельства... Во-первых, после ранения воин из меня неважный. А во-вторых, с бароном Вэль-Вирой, а точнее, с его придворным лекарем гиазиром Адагаром, я связан узами гостеприимства, поскольку изволил гостить в Гинсавере до того, как направил своего коня в Маш-Магарт...

- Ну, дело ваше. Право народов не возбороняет чудакам вроде вас и с нами родычаться, и с наперсником вражины нашего. А жаль, - разочарованно протянул Шоша. - Мое дело предложить...

- Мой вам совет, гиазир Эгин, - не унимался Лид. - Возвращайтесь лучше на родину. Скоро здесь жарко станет. Вам не то что по гостям ходить, а жить не захочется.

К счастью для Эгина, на дальнем конце стола зачинали здравицу. Ратники вставали по одному и поднимали свои кубки, горланя "долгие лета".

- Долгие лета! - воскликнул Эгин, вливаясь в общий хор и тоже встал.

Зверда бросила на Эгина красноречивый взгляд. Эгин сделал вид, что взгляда не заметил. Он пил свой кубок до дна, думая о том, что такого количества вранья за день ему и в худшие годы - годы службы эрм-саванном Опоры Вещей - изобретать не доводилось. А еще он думал о новом гнорре Свода Равновесия.

Следующим утром Зверда, Шоша и четверо телохранителей отправлялись к горе Вермаут. Пятая лошадь несла на себе пустой бочонок, сработанный, насколько в этом разбирался Эгин, из первосортного дуба и окованный новенькими медными обручами. Эгин тоже собрал свои вещи, якобы для путешествия в Уяз-Намарн.

- Так что, гиазир Эгин, понравились вам наши владенья? - не отставал от Эгина Шоша, падкий до лести.

- Маш-Магарт - самый величественный и прекрасный замок из тех, что довелось мне когда-либо видеть.

Как ни странно, Эгин не преувеличивал. И пышный чистенький Семельвенк, и монструозный Гинсавер со следами неуемных военных приуготовлений своего загадочного хозяина Вэль-Виры проигрывали перед резиденцией баронессы Зверды, как крепкие крестьянские кони перед племенным скакуном.

- То-то же, - Шоша был доволен. - Так что милости просим. На обратном пути из Уяз-Намарна заезжайте! Кровушкой оленьей угостим. Так небось и не отведали?

- Да как-то не довелось...

- А то, может, попробуете? - Шоша потянулся за флягой, которая висела у него на боку. Зверда посмотрела на мужа как на буйнопомешанного, а затем бросила на Эгина взгляд, который можно было перевести как "не обессудьте".

Но Шоше не довелось угостить Эгина. Поскольку тут к нему подбежали двое челобитчиков и начали сбивчиво объяснять барону суть своего безотлагательного дела - ночью кто-то зарезал кого-то в дружеской потасовке. Шоша хмурился, для сообразительности почесывая затылок. Телохранители обступили барона и челобитчиков - им тоже было интересно. Эгин и Зверда, каждый на своем коне, улучив минутку покинули Шошу и неспешно направились к воротам замка.

- Жаль, что все так скомканно получилось, Эгин. Но нам правда нужно на Вермаут.

- Что ж, дела есть дела. Между нами говоря, баронесса, я не в Уяз-Намарн еду, - вдруг разоткровенничался Эгин. - Я еду в Гинсавер. Просто не хотелось лишний раз смущать вашего мужа. При упоминании о Гинсавере у него каждый раз настроение портится.

- Что вы хотите, мы же воюем, - пожала плечами Зверда.

- Но я-то не воюю!

- Все верно. Да только если бы вы знали, что за человек этот Вэль-Вира!

- Не имею честь быть знакомым. Говорят, он оборотень...

- Если бы только в этом состояла его подлость, мы бы поладили, - уклончиво отвечала Зверда.

- Но ведь оборотень - это уже само по себе достаточно отвратительно! - Эгину сразу вспомнился Дрон и его жутковатые выходки. - Это же искажение естества вещей! Вы, наверное, знаете, что ждет в Варане того, кто сведущ в обращениях. Разве обращение - это хорошо?

- Это, конечно, не хорошо... - вздохнула Зверда.

Эгин обернулся в сторону Шоши. Челобитчики втолковывали барону что-то важное, оживленно жестикулируя. К счастью, слов было не разобрать. "Значит, у нас есть еще немного времени для того, чтобы попрощаться", - решил Эгин.

С какой стороны подступиться к этому прощанию, он не знал. С самого утра на душе у него было тяжело. Мысль о том, что Зверда еще долго будет недоступна для его жадных взглядов, буравила его мозг ледяным буравчиком. К баронессе он успел накрепко прилепиться своей несвободной душой. Даже об Овель, которую он вчера чесом записал в свои жены, он уже не вспоминал.

- Послушайте, госпожа Зверда, мы говорим об обращениях, в то время как я не сказал вам самого важного... - вдруг решился Эгин.

- Вот как? - Зверда тронула за холку свою лошадь Вербелину и та послушно остановилась. Зверда, снова нарядившаяся в мужское платье, казалась теперь собранной, строгой, чуждой сентиментальности. - Говорите свое "важное".

- Госпожа Зверда, я хотел поблагодарить вас за драгоценные часы, проведенные с вами рядом. И за ту прогулку в занебесье. Пожалуй, больше всего на свете я боюсь, что мы не увидимся больше. Слова прощания застревают у меня в горле, мне не верится, что мы прощаемся...

- Мы увидимся снова, если вы хотите этого, - полушепотом сказала Зверда, опасливо косясь в сторону Шоши.

- Я хочу. Но, боюсь, ваш муж...

- Забудьте о Шоше... Решения, касающиеся меня и моего тела, принимаю я.

- Но ведь третьего дня вы говорили...

- За эти три дня многое успело измениться...

- Что например?

- Например, мое отношение к вам.

- Оно стало хуже?

- В том-то и дело, оно не стало хуже. Для меня это сюрприз. Обычно мужчины разочаровывают меня после второго дня знакомства. Вы - не разочаровали. Так что - не передумали встречаться?

- Я не передумал. Я хочу вас видеть. И я, кажется, лю..., - Эгин чуть не выпалил "люблю", но Зверда резко метнулась вперед и положила палец ему на губы точно так же, как тогда ночью - вербный прут.

- Забудьте это слово. Меня нельзя любить.

- Но почему, госпожа Зверда, почему?

- Люди должны любить людей. Это закон земли, - Зверда сказала эти слова таким тихим шепотом, что вначале Эгину показалось, что эти фантастические слова ему померещились. Но переспрашивать было некогда - Шоша дал своему мощному коню шенкеля и уже рысил к ним.

- Милая госпожа, госпожа Зверда, я умоляю вас о встрече!

- Если вы обещаете не произносить слово "любовь", то причин не видеться у нас не будет.

- Я обещаю, Зверда, обещаю! - торопился Эгин, ведь Шоша был уже совсем рядом. За ним трусили четверо мордоворотов и конь с бочонком на боку. Челобитчики били барону благодарственные поклоны.

- О чем это вы там секретничаете, греховодники? - поинтересовался Шоша своим густым басом, переводя дыхание.

- Я обещала гиазиру Эгину "Фальмский Толковник", который так ему полюбился. И, надо же, забыла!

- Мне, право, не ловко... Такая редкая книга! Даже в библиотеке Свода такой не было, - решил подыграть Зверде Эгин.

- Нашел чем удивить! В библиотеке Свода не было! - отмахнулся Шоша. - Да там и учебника по землемерии скоро не сыщешь с вашей, как ее там, Опорой Писак.

- Опорой Писаний, - поправила барона Зверда.

- Да какая разница, главное, что фанаберия одна. Так за чем же дело стало?

- Да ни за чем. Вот я как раз и уговаривала гиазира Эгина, чтобы он вернулся в замок и забрал "Толковник" себе, - пояснила Зверда.

- А то и вернулись бы, - согласился Шоша, вспомнивший вдруг о том, что щедрость - фамильная добродетель баронов Маш-Магарт.

Настойчивость Зверды в отношении злосчастного "Фальмского Толковника" удивила Эгина. Да и щедрость Шоши ему оскорбить не хотелось. Поэтому он, скрепя сердце, попрощался с баронами и, чмокнув открытую ладошку Зверды, повернул коня к подвесному мосту.

Возвращаться - плохая примета. Но Эгин был твердо уверен: если не взять сейчас "Фальмский Толковник" - будешь казнить себя всю оставшуюся жизнь.

ГЛАВА 13. КНЯГИНЯ ОВЕЛЬ

"Сиятельная Сайла была такой умной женщиной! А умерла, как дура."

Госпожа Далирис

- Встань, человек.

Лараф и так стоял. Куда он может встать еще? Кто это? Почему он не чувствует ни испуга, ни радости, ни тепла, ни холода?

Его окружали четыре стеклянистых чуда высотой примерно в полтора его роста. Насколько он вообще мог доверять своим чувствам в этой переливчато позвякивающей, подозрительно искусственной реальности.

- К-т-о? - прошевелил Лараф губами. Впрочем, он охотно допускал, что губы его оставались плотно сомкнуты. Как можно судить о чем-либо, когда нет чувств, а значит - можно заподозрить - нет и тела вместе с мозгами.

- Ты слаб даже для человека. Каждое лишнее движение выбросит тебя за борт, даже мы не удержим тебя, твое Ледяное Тело расшибется вдребезги. Ты прекратишься, ты исчезнешь отовсюду, даже из чужой памяти, даже из собственного прошлого. Поэтому не говори лишнего и слушай.

Рот одного из пришельцев, имевший вид сильно растянутой в стороны пунцовой звезды, с ужасающей частотой деформировался, так что его границы вырождались в размытое дрожащее марево, как крылья шмеля. Да и в целом, существо своими отрывистыми мелкими движениями походило на крупное прямоходячее насекомое. Но - сотворенное не то из стеклянных, не то из ледяных, не то из алмазных пластинок.

"Кто!? Зверда? Гэвенги? Подруга, это ты???" - но Ларафу достало ума промолчать. Если какими-то навыками мага он успел овладеть, так это был навык слушаться человеческих голосов в нечеловеческих обличьях. Как показывал опыт общения с гэвенгами, ослушание в таких случаях зачастую тождественно небытию. И хорошо когда временному.

- "Семь Стоп Ледовоокого" вернулись к тебе не потому, что Зверда умна и искусна, хотя Зверда и умна, и искусна. Книгу возвратили тебе мы. Ты должен быть нам благодарен.

"Я благодарен, Шилол в вами".

- Не спрашивай - "как" и "кто". Ты должен расправиться с врагом, не зная пощады. Это даст тебе сил, ты сможешь понравиться нам. Не думай больше ни о чем. Стремись лишь к тому, чтобы запомнить нашу встречу. Только память может спасти тебя. Только память. А теперь - спи, человек.

- Спи, человек.

Аютцы, вооружавшие своих морских хищников с ласковыми именами дальнобойными "молниями", о защищенности кораблей почти не беспокоились. По их мнению, бой с любым вражеским кораблем должен был происходить на дистанции примерно в морскую лигу. Ни варанские, ни тем более терские и харренские метательные машины такой фантастической дальнобойности не имели.

Запас плавучести, сэкономленный на медной броне и усиленном рангоуте, аютцы с радостью отдавали роскошным излишествам. Оттого архитектура "Лепестка Персика" была привычным к минимализму варанцам в диковинку.

За время плавания от Пиннарина до Урталаргиса Лараф успел четырежды споткнуться о высоченные пороги кают, дважды заблудиться в лабиринте коридоров и один раз крепко перепугаться: в тошнотворном поскрипывании переборок из красного аютского кедра ему почудился стрекот жука-мертвителя.

Офицерские каюты на "Лепестке Персика" по своим удобствам могли соперничать с дворянскими домами средней руки. Лараф принял персональную ванну, посетил свой персональный гальюн с водяным сливом, перекусил в персональной столовой и направился в зал для совещаний, который находился на одну палубу ниже.

На полдороге Лараф спохватился и опрометью бросился назад. Проклятый бунт, Хуммерово мироздание - он забыл свою подругу! Забыл подругу!

И это не все, что он забыл. Сновидческий разговор с четырьмя неведомыми сущностями забылся напрочь. От него не осталось ничего, совершенно ничего.

В пятый раз споткнувшись о порог - Шилолов "Лепесток Персика"! - Лараф очутился в своих апартаментах. "Все книги лгут, но я - не книга", - пульсировала в его висках фраза из "Семи Стоп Ледовоокого", которой завершилось их вчерашнее общение.

Лараф погрузил не-лгущую не-книгу в невзрачную торбу, которую он, как знаменитый своим эксцентризмом гнорр, мог таскать с собой повсюду, не утруждаясь оправданиями. Любому офицеру из его окружения было вольно подозревать в ней магическую суму с тем набором сверхъестественных свойств, какие позволяло воображение. Погрузил - и поспешил на совещание.

Лараф еще находился на границе сна и бодрствования, поскольку сумбур предыдущих дней не отпускал ему на отдых и пяти часов в сутки. Поэтому его сознание, за неимением лучшего содержимого, было заполнено Хуммеровой смесью из непреклонной решимости убивать и обрывков впечатлений последних дней.

"Княгиня исчезла! Княгиня в заложницах у мятежников! Княгиня на волосок от гибели!" - от этого панического звона закладывало уши и в коридорах Свода Равновесия, и в каютах боевых кораблей.

На эту тему Лараф имел длительное общение с "Семью Стопами Ледовоокого". "Бунт должен быть раздавлен сегодня. Любой ценой. Без колебаний, без промедлений", - это решение, принятое Ларафом без участия самого Ларафа, теперь требовалось навязать военному совету.

За бортом гудел невеселый затяжной ливень. Настроение у всех колебалось между подавленным и отвратительным. Йор, Иогала, два десятка аррумов Свода и офицеров "Голубого Лосося" прервали обсуждение специфики урталаргисских укреплений и вяло поприветствовали своего гнорра.

Как только Лагха занял кресло во главе стола, Йор покосился на Иогалу и сказал то, что ему хотелось говорить сейчас меньше всего:

- Милостивый гиазир, мы только что прощупали Урталаргис и получили подтверждение: Сиятельная княгиня все еще жива, но она по-прежнему находится в заложницах у Сонна. Княгиню содержат в Приморском форте. Бывший пар-арценц находится там же.

- И что теперь? - Лараф задал вопрос обыденным тоном, но все прониклись: гнорр зол, как шершень.

"Что теперь? Да если бы кто-то знал!" - эта коллективная мысль посетила каждого члена совета.

Ах как славно было во время предыдущего государственного переворота, когда гнорр, ни у кого не испрашивая совета, все роковые решения принял сам и притом мгновенно! Три года назад Лагха Коалара был воплощением счастливой звезды, величия и безупречности, он не терпел, когда пар-арценцы лезли к нему со своими бесценными рекомендациями.

Но в последнее время гнорр сменил стиль властвования. Он требует от своих подчиненных инициативы. Он хочет, чтобы каждый аррум работал в полную силу, и притом не только своим клинком, но и головой. "Вот и спрашивал бы у аррумов, а не у меня", - мысленно буркнул Йор, по привычке перекрывая подлинный срез своих мыслей несколькими картинками обнаженных плоскогрудых девиц, стриженых под мальчиков.

- Мы полагаем, нам следует согласиться на условия Сонна и начать переговоры, - сказал Йор, лучше других понимавший: сейчас грянет буря.

"Если ты их еще не начал тайно, скотина, - подумал Лараф. - Хотя это вряд ли."

- Чтобы что? Мы ждем подхода резервов? Или вы придумали как вызволить княгиню из плена? Вот вы, вы, Йор, имеете какой-либо план? Может, вы по-прежнему полагаетесь на своих агентов?

За последние дни вся агентура Йора в урталаргисском уезде была уничтожена. Последний человек пар-арценца, сохранивший верность, успел отправить почтового альбатроса. Донесение гласило: "Все наши убиты. Сайла жива под надежной охраной. Слухи множатся. Гнорр - нелюдь. Сонн обещает отменить Уложения Ж. и Б."

Точное содержание этого лаконичного послания, написанного в предсмертной горячечной спешке, Йор предпочел от гнорра утаить. Но скрыть общий смысл он не имел права.

- Нет, мой гнорр. К сожалению, вся боевая плеяда Опоры Единства в Урталаргисе погибла. Лазутчики - тоже.

- Тогда на что мы надеемся?

- Мы надеемся на вас, - предельно откровенно озвучил мнение всех присутствующих Дойв окс Вормлин, командир Отдельного морского отряда "Голубой Лосось" в высоком флотском ранге сигуанора.

Лараф согласно кивнул. Одновременно с этим его правая ладонь проникла в торбу, лежащую у него на коленях, и легла на книгу. "Семь Стоп Ледовоокого", ставшие вдруг мягкими, как глина, полностью поглотили его пальцы, а затем и всю кисть. Видеть этого никто не мог, но последствия дали себя знать очень скоро.

- Это правильно, сигуанор. На меня надо надеяться, в меня надо верить. Однако о княгине придется забыть. Интересы Князя и Истины неизмеримо выше жизни женщины по имени Сайла исс Тамай.

- Гнорр, но Князь - это и есть Сайла исс Тамай! - вырвалось у Дойва окс Вормлина. Флот традиционно недолюбливал Свод Равновесия, зато обожал варанских князей, особенно если те являлись особами небесного пола, то есть княгинями.

- Нэйяр, что есть Князь и что есть Истина в сердце каждого аррума? - потребовал Лараф от ближайшего офицера Свода.

Ответ на этот вопрос сообщался только офицерам Свода и только при Втором Посвящении. Разглашение ответа при посторонних являлось должностным преступлением. Сам Лараф узнал обе формулы позавчера, когда листал прихваченные с собой в поход "Высокие Уложения" Свода Равновесия. Но Нэйяр, конечно, не мог ослушаться приказа гнорра и был вынужден поделиться этой тайной с Дойвом окс Вормлином:

- Князь в сердце каждого аррума есть потаенный внесловесный образ, который переносится аррумом на каждого верховного сюзерена Варана в качестве предмета сверхчувственной любви. Истина же есть результат упомянутой сверхчувственной любви.

Эту формулу не мог толком понять никто, не прошедший Второго Посвящения. Лараф, например, "та-акой галиматьи" не понимал. Однако "Семь Стоп Ледовоокого", играющие в данный момент на его сознании как на духовом органе, успешно извлекали из него правильные звуки.

- Сайла исс Тамай - простая, смертная женщина, - отчеканил Лараф. - А вовсе не то, что вы сейчас услышали, сигуанор. Так-то вот. Перед нами же - беззаконный бунт, во главе которого стоит искусный чернокнижник. Все это ясно, как ослиное очко.

- Мы не можем себе позволить, чтобы за нашими правителями прятались государственные преступники, - с напускным глубокомыслием, будто бы про себя, пробормотал Нэйяр.

Йор не смог сдержать облегченного вздоха. До сего дня он был уверен, что любовная связь с княгиней заставит Лагху принять какое-нибудь чудовищно нелепое решение. Например, предложить Сонну его, Йора, голову. В качестве платы за примирение и за возврат княгини в гноррскую постель. Йор недооценивал амбиции Сонна, Йор переоценивал сластолюбие гнорра.

- Что ж, это и впрямь ясно, - развел руками пар-арценц. - После того, как Сонну удалось использовать в своих целях шептуна, от него можно ожидать других, ужасных, воистину ужасных неожиданностей.

- Д-да, - неуверенно согласился Иогала. - Такой прецедент может быть очень опасен. И все-таки, мой гнорр...

- Я. Отказываюсь. Принимать. В этом. Участие.

Это сказал Дойв окс Вормлин, сигуанор. Он поднялся, глядя гнорру точно в переносицу. Его полутораручный клинок завис над столом горизонтально, словно бы раздумывая: вернуться в ножны или рубануть гнорра во имя Князя и Истины. Лезвие покоилось абсолютно неподвижно, словно влитое в прозрачный кристалл воздуха, оно не подрагивало и не ходило из стороны в сторону - сигуанор, косая сажень в плечах, был самым искусным мечником флота.

На покрывшемся испариной лбу Дойва окс Вормлина скрестились два десятка взглядов. Помедлив полмгновения, пятеро других офицеров флота молча вскочили со своих мест и стали за спиной Дойва, вцепившись в рукояти своих мечей.

"Пропало государство! Всех не перевешаем!" - Йор перепугался едва ли меньше, чем во время схватки с Сонном. Испуг, однако, не помешал ему обнажить "облачный" клинок. В зале запахло не только ливневой свежестью, но еще и - авансом - кровью.

Лараф жестом остановил пар-арценца.

- Не надо. Дойв окс Вормлин всего лишь следует присяге, - произвела на свет глотка побледневшего гнорра.

"Подруга, ты - умница! - восхитился Лараф. - Тебе бы книги писать!"

Мысль о том, что книге следует писать книги, не показалась ему странной. Перед его внутренним взором с изумительной, привораживающей четкостью раз за разом проскальзывал быстрый клинок Дойва окс Вормлина, который вскрывает ему, Ларафу-гнорру, сонную артерию. А Йор и все достохвальные аррумы не успевают, всякий раз не успевают уложить Дойва или хотя бы отвести его удар. Потому что несгибаемое намерение сигуанора опережает все самые смелые их ожидания.

Своим единственно уместным и вместе с тем тошнотворно казенным, обезличивающим упоминанием о присяге, Лараф сломал волю сигуанора. Секунду назад тот и впрямь был готов во имя Абстракции и Абстракции отправиться в Святую Землю Грем вместе с гнорром. Теперь же сигуанору только и оставалось следить за тем, чтобы не задрожал предательски кончик его клинка, чтобы не дрогнул ни единый мускул в его волевом лице, в общем - сохранять позу.

Лараф обнаружил, что тоже стоит в полный рост. При этом торба с книгой весьма противоестественно болтается на его левой руке, будто отрубленная голова огромной жабы, успевшей перед смертью вцепиться в своего дружка мертвой хваткой.