ночь в легком платьице. Она обхватила Кима за шею и разрыдалась.
постели... смотрит, тянется к груди, к коленям, шарит, шепчет:
"Моя!.. Моя!.." А потом...
скрипнул зубами и испустил мысленный вопль:
лапы его загребущие, про все, что с ней творил! Пусть..."
гитарная струна.
сообщил Трикси.
тонком стебле и опустилась Киму на грудь. Он поднялся, перенес ее
на диванчик, вытер платком мокрые щеки, присел в изголовье и
задумался. Странные чувства одолевали его. Не было людей на
свете, которым Кононов желал бы зла; не терзали его душу
ненависть и ревность, не сушила память о неотомщенных обидах, не
сочилось ядом сердце при мысли об обидчиках. Был он романтик и
рыцарь той породы, что берет не силой, не угрозами, а убеждением
и благородством; редкий тип для нынешних времен, неходовой товар.
Может, по той причине и писал он сказки о борьбе добра со злом, в
коих добро всегда побеждало происки злобных колдунов и светлый
меч брал верх над черной магией.
носитель меча умел ненавидеть и не прощал обид. В этом Конан
Варвар был непохож на Кима Кононова, и мысленный контакт между
ними, более тесный, чем дозволяется у автора с его героем, что-то
менял в характере Кима, чего-то добавлял ему. Жестокости?
Стремления мстить? Свободы в выборе способов мести? Возможно. Во
всяком случае, сейчас Ким размышлял о Дашином супруге с холодной
злобой, и чудилось ему, что он, вцепившись в горло ненавистного,
давит и давит, и слушает жалкие хрипы, и смотрит в тускнеющие
глаза
спала. Щеки ее порозовели, и дыхание было ровным.
избавит ее от тягостных воспоминаний. Несложная операция".
и не подлежит изъятию. Достаточно, если инклин ее успокоит.
Марины поднос с тарелками.
часов открываем.
пробавлялась пивом с солеными орешками, шампанским, кофе и
мороженым. Затем, после часового перерыва, приходил шеф-повар
Гриша, и начинали собираться клиенты посолиднев, из Дома
журналистов и городской библиотеки, Британского совета по
культурным связям и прочих лежавших окрест заведений. Эти ели
шашлыки, бифштексы, котлеты по-киевски, пили виски и коньяк и
наделяли официантов чаевыми. Поэтому считалось, что "Конан"
по-настоящему открывается с пяти.
вернулся к Даше и сел на диванчик. Через минуту веки ее дрогнули,
и он догадался, что Даша смотрит на него - так, как умеют
смотреть лишь женщины, через ресницы, почти не открывая глаз.
Лицо ее было спокойным.
торопливо пояснил: - Сопернице из Хайбории. Там ты фея и
колдунья, но есть еще другая девушка с видами на Конана. Так,
понимаешь, издатель распорядился.
Совсем неплохая девушка, хоть и блондинка.
сказала: - Ты уж ее не мучай, милый, не терзай. Мы, девушки,
любим умирать красиво.
компания журналистов и телевизионщиков; там шумно отмечали выход
в свет какой-то новой передачи, "Все до лампочки" или "От
фонаря". Ближе к стойке лакомились эклерами дамы из Британского
совета, по временам оглашая воздух птичьими вскриками -
"Вандефул!.. Магнифишн!.. Найс айдиа!" Столик под самым окном
заняли две упакованные в джинсу девицы, по виду - лесбиянки;
шептались, хихикали, пили коньяк и гладили друг друга ниже пояса.
За ними деловито трудились над бифштексами шестеро молодых людей,
напоминавших команду борцов с Кавказа: все с большими сумками,
черноволосые, плечистые и как бы на одно лицо - глазки маленькие,
челюсти квадратные. При них был мужчина постарше, видимо, тренер,
непохожий на кавказца; выглядел он начальственно и озирался по
сторонам с высокомерной миной. Иногда Кононов ловил его холодный
взгляд; глаза у мужчины были серые, мрачные, непроницаемые.
Может, и не тренер вовсе, а из породы сероглазиков?
Искусствовед-астрофизик, только в штатском?
и чокался. Даша, сидевшая рядом, раскраснелась и была чудо как
хороша; Миша Леонсон шептал ей на ушко комплименты, Жека
обхаживал Альгамбру (та заявилась в белом и в ожерелье из
хрусталя - ни дать ни взять снежная дева), а Дрю-Доренко налегал
на шашлык, потчевал компанию анекдотами и с ироничной усмешкой
разглядывал жестяные секиры и мечи - какая, мол, профанация!
Разговоры за столом велись легкие, шутливые: вот надо бы полки
подвесить и выставить в них сто томов "конины", а к ним пейзажи
заказать, поинтереснее, чем у Халявина в издательстве, - скажем,
Конан в туранском гареме или в шадизарском кабаке. Тряпочного
демона убрать; болтается под потолком, похож на Бада Кингсли, а
значит, страха никакого, только смех. "Правильно, убрать!" -
хихикал Жека. Раз место есть посередине, лучше приспособить
столб, колонну такую деревянную, и приковать к ней Памора Дрю,
раскрасив предварительно под пикта. Доренко кивал, соглашался и
спрашивал, нельзя ли столб воздвигнуть поближе к тем английским
курочкам, что лопают эклеры. Он им такой эклер преподнесет!
Натуральный, из Пиктских Пустошей! Альгамбра ахала, морщилась:
самец ты, Дрю, неандерталец и сексуальный маньяк! Не маньяк,
ухмылялся Доренко, а целеустремленная личность с правильной
сексуальной ориентацией. Как у Мэнсона! Тут он косился на круглые
Дашины коленки и подмигивал Киму.
роста, в безрукавке и вельветовых штанах. Штаны были потертыми, а
безрукавка оранжевой кожи, усеянная заклепками, надета на голое
тело; волосы светлые, курчавые, с шеи свешивается цепь, но не из
драгметаллов, как это принято у "новых русских", а самая
натуральная железная - хоть медведя води, хоть бадью из колодца
вытягивай. Наряд дополняли кирзачи с подвернутыми голенищами и
широкий ремень, тоже весь в заклепках, с внушительной латунной
бляхой. В общем, не для бара "Конан" посетитель. Ким удивился,
как его не бортанули от дверей, но такой маневр был, очевидно,
нелегким: Селиверстов - шесть на девять, а этот, с заклепками,
еще покруче. Как минимум двенадцать на восемнадцать.
осмотрелся, медленно ворочая головой на бычьей шее. Появился
Селиверстов и замер у порога; физиономия бдительная, руки
скрещены, и правая - за отворотом куртки, в наплечной кобуре.
Клиенты оживились, тренер-сероглазик хмыкнул, и даже
девочки-лесбияночки перестали тискаться - видно, решили, что
ожидается какой-то забавный аттракцион.
припомнив, что в голове у него не раз уже тренькало и звякало,
мысленно спросил:
повару и менеджеру".
нравится мне этот тип!"
захлестнула Кима, переполняя мышцы энергией и силой. Стул под ним
жалобно скрипнул, столик под локтями задрожал, и он поспешно
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Маркеев Олег
Никитин Юрий
Курылев Олег