добиться своего - ранить, прикончить, оглушить, продемонстрировать
превосходство. Впрочем, основой основ все-таки являлась быстрота. Те, кто
прошел обучение у Чочинги, умели двигаться с поразительной скоростью,
присутствуя будто бы в трех местах разом: и перед противником, и за его спиной,
и в некотором безопасном отдалении, где не могли их настичь ни секира, ни
копье. Они действительно уподоблялись тени ветра, ибо невидимый ветер все-таки
можно ощутить, тогда как тень его незрима и неощутима. Но удары этих призрачных
теней были смертоносными.
поражение, приводивший к молниеносной смерти, который полагалось наносить в
сердце, в горло, в висок, в затылок или спинной хребет. Прочие области тоже не
были под запретом, но считалось, что убийство двумя или тремя ударами говорит о
недостаточном мастерстве победителя. Убивать надо было быстро и сразу, не
продлевая агонии противника, дабы он не испытывал ни телесных, ни душевных мук.
полагалось нанести ему ранение. Раны у воинов-тай не рассматривались как
признак доблести, и любой шрам в их глазах был лишь свидетельством неуклюжести
и неумения защищаться. Самым позорным считался рубец на животе, над пахом; о
таких бойцах говорили, что их детородный орган висит на кончике вражеского
клинка.
его в живых, отрезать полагавшийся трофей - палец, ухо или то и другое вместе.
Такая потеря не считалась позорной, и редкий боец, доживший до сорока, мог
похвастать всеми пальцами и ушами. Если мог, то это свидетельствовало о великом
искусстве и немалой удаче, о том, что этот воин - сильнейший среди сильных,
достойный сделаться Наставником. Титул Наставника ценился превыше прочих, и в
каждом клане их было десятка два или три; а таких, как Чочинга, со Шнуром
Доблести до колен, не больше дюжины на весь огромный материк.
подчинялся строгим правилам. Молодых близнецов-умма, впервые спустившихся в
лес, почти никогда не убивали; им полагалось вернуться через год-другой в
женские селения, завести семью, зачать потомство, после чего их долг перед
родом считался исполненным. Теперь они могли избрать мирное занятие либо
спуститься в лес за воинской славой или смертью; теперь в их Песне говорилось
не только о старших родичах и побежденных врагах, но и о том, что стали они
отцами. А значит, воды в реке прибыло, и пора ей убывать...
уяснил, что Холодные Капли, Звенящие Воды, Быстроногие и еще три десятка кланов
числятся в традиционных врагах Теней Ветра, Четыре Звезды - в давних союзниках,
с Парящими и Горькими Камнями заключено перемирие, а остальные воинские
братства обитают слишком далеко и пребывают в состоянии нейтралитета. Уяснил он
и другие нюансы, связанные лично с ним. Во-первых, он был обязан поддерживать
реноме Чочинги и честь называться его учеником; а это значило, что уши его и
пальцы - особо лакомый трофей для воинов враждебных кланов. Во-вторых, каждый
палец являлся для Дика драгоценностью, так как было их не двадцать, а только
десять, и, лишившись двух-трех, он мог превратиться в калеку. Потеря же уха, не
входившая для тай в список уродств, совсем иначе выглядела в человеческих
глазах (хотя ее, разумеется, можно было компенсировать протезом). В-третьих,
обычай, не поощрявший гибели молодых, на Дика Саймона не распространялся. Он,
двурукий ко-тохара, не мог оплодотворить тайятскую женщину а потому был
бесполезным, как сухая ветвь на цветущей яблоне. Или как мутная струйка в
широком и чистом потоке.. А это значило, что лес был для него не тренировочной
ареной, но местом битвы - жестокой, не признающей компромиссов, заставлявшей
держаться в постоянном напряжении.
бойцом, расчетливым, выносливым и сильным, но и противники были выносливы,
искусны и сильны - как правило, сильней его. Однако вскоре Дик догадался, в
каком умении превосходит их и как две руки способны справиться с четырьмя. Его
спасали лишь быстрота и ловкость - отцовское наследие, врожденный дар,
взлелеянный мудрым садовником и распустившийся пышным цветом в тайятских лесах.
саблезуба касались пояса.
передвижного модуля, нацелившегося тупой безглазой мордой в стену. Стена,
обрамленная со всех четырех сторон серебристым прямоугольником Рамы, была
покрыта росписями в древнерусском стиле, представлявшими богатую историю
Смоленска - строительство Никольских врат и башни Веселуха, битвы с литовцами,
татарами и полчищами Бонапарта, освящение церкви Михаила-Архангела и крестный
ход в Успенском соборе. Сам собор, блистая куполами над нежной зеленью стен,
красовался напротив, за дорогой, круто спадавшей к речному берегу, и Дик,
оглядываясь, видел его в широченном разлете входной арки трансгрессорной
станции. Рядом с аркой, в углу, отведенном провожающим, стояли отец, тетушка
Флори и еще с десяток человека сопровождении офицера Транспортной Службы; лицо
Саймона-старшего было хмурым, а несгибаемая тетушка на сей раз плакала, утирая
слезы крохотным кружевным платочком. Заметив, что Ричард смотрит на нее, она
шевельнула пальца ми, нарисовав в воздухе крохотный крестик.
Процедура оказалась недолгой, так как путников, не считая Ричарда, было всего
двое: белокурая девушка лет двадцати, которую звали Алиной, и представительный
сухопарый джентльмен, изъяснявшийся с явным британским акцентом. Каждый из них
прихватил по сумке, но у британца имелся еще живой багаж - чета охотничьих
гепардов в клетках которые транспортники сейчас размещали в грузовом отсеке под
вопли и рев перепуганных зверей. Британец озабоченно хмурился; как понял Ричард
из пары фраз, коими сей господин обменялся с офицером Службы перед посадкой, он
вез гепардов в Ковентри - то ли в зоопарк, то ли в поместье какого-то лорда,
страстного любителя охоты на кроликов и лис.
Ричард ее не знал, хоть Смоленск и небольшой город; а может, видел когда-то, но
время в юности течет совсем иначе, чем в зрелых годах: сам он за семь лет
превратился в мужчину, а девчушка стала женщиной - весьма соблазнительных форм,
с миловидным личиком и пухлыми сочными губами. При посадке в модуль Ричард
поддержал ее за локоток и тут же был вознагражден ослепительной улыбкой. Затем
в течение двух минут они представились друг другу, перешли на "ты" и приняли
твердое решение повидаться в Штатах или в Канаде. Не так уж много во всей этой
Колумбии смолян, с коими можно вспомнить детство и поболтать на русском!
какую гимназию окончил новый приятель и чем занимается сейчас. Ричард отвечал
уклончиво - мол, грыз науки дома, на пару с компьютером, а затем, победив в
конкурсе, получил учебный грант в Грин Ривер. Все это являлось чистой правдой -
и стипендия, и городок Грин Ривер в штате Орегон, где был солидный университет,
вот только насчет конкурса он приврал. Точнее, слегка исказил факты. Конкурс
ему пришлось пройти, но не в Смоленске и не в Орлеане, а в тайятских лесах, где
он и удостоился свидетельства победы - шнура с нанизанными костяшками.
и налогообложению не подлежат.
Грин Ривер и о том, сколь далек Грин Ривер от Монреаля, где девушка собиралась
подвизаться в качестве манекенщицы, но тут над модулем сомкнулся прозрачный
колпак, и она начала бледнеть. В последующие минуты, пока техники озабоченно
сновали вокруг модуля, а в багажный отсек запихивали клетки с орущими
гепардами, щеки Алины сделались белыми как мел, и Ричард снова взял ее под
руку.
на стену, украшенную фресками, - такую прочную, надежную и в то же время
эфемерно-зыбкую, будто раскрашенное полотнище из газовой кисеи. Еще немного, и
полотнище исчезнет, сорванное яростью незримых вихрей энергии, а Рама тускло
засветится, оконтурив устье Пандуса, - провал в бездну, в темноту, в ледяной
мрак...
оглянулся на отца. Тот чуть заметно кивнул, а тетушка Флори снова принялась
возить под глазами платком и рисовать в воздухе крестики. Ричард скривился.
резать уши да выпиливать колечки из черепов... К тому же он твердо знает, что
нет никаких бездн и никакой тьмы, а есть виртуальный трансгрессорный тоннель в
пространстве, и будет он багровым... нет, скорее алым или оранжевым - ведь до
Колумбии больше сорока парсек! А вот если отправиться в другую галактику, то
Пандус станет синим, фиолетовым или в самом деле черным... Интересно, прошел ли
уже хоть один разведчик по черному Пандусу? Или...
сквозь устье, - объяснил Ричард и покосился в сторону джентльмена из Ковентри.
- Так что модуль подали не нам, а ему... Верней, его гепардам. Иначе пришлось
бы катить клетки на тележке... Представляешь? До самой Колумбии, сотню с гаком
световых лет!
Таких на Колумбии днем с огнем не сыщешь.
сплетенном из травы и тростника, что покоился сейчас в его сумке. Гибкая
девичья талия под рукой и горьковатый аромат духов Алины также напомнили ему о
Чии, о днях, когда солнце вставало над снежными пиками Тисуйю, неторопливо
карабкалось вверх, а потом спускалось в леса, будто маня и приглашая: идите,
торопитесь меня проводить! А в полдень небо над Чимарой сияло такой же
голубизной, как над крестами и маковками Успенского собора... Что, разумеется,