Чтение 3–й страницы книги ~Лабиринт Менина~

- Странно, - пожал плечами Нуфлин. - Признаться, я думал, что знаю о тебе если не все, то очень многое. И вдруг выясняется, что сэр Макс поэт...

Удивительно: как эта информация могла не достигнуть моих ушей?

- Ничего удивительного, - смущенно откликнулся я. - Никакой я не поэт, просто человек, который когда-то очень давно писал стихи, - это разные вещи. И разумеется, я никогда никому об этом не говорил... Впрочем, нет, проговорился однажды в присутствии сэра Лонли-Локли, но он - наилучшая гробница для чужих тайн.

- Полагаю, что так, - рассеянно согласился старик. И с любопытством спросил:

- И какие же стихи ты писал? Ты помнишь хоть что-нибудь?

Мне сегодня то и дело приходилось краснеть от смущения, но сейчас мои уши, наверное, начали светиться в темноте, как некие чудовищные сигнальные огни на борту летающего пузыря, сводя на нет нашу маскировку.

- Очевидно помнишь, - усмехнулся Нуфлин. - Ну, прочитай что-нибудь.

Заплетающимся языком я начал бормотать, что, дескать, ничего не помню, и вообще...

- Ничего, не смущайся, - подбодрил меня он. - Я отлично понимаю, что ты никому никогда не будешь читать свои стихи - то ли потому, что считаешь их плохими, то ли потому, что боишься, что они, как некое заклинание, вернут тебя в прошлое, к тому смешному беззащитному мальчику, который их написал... Но будь добр, сделай для меня исключение. Мне теперь все можно доверить.

Грешные Магистры, он так это сказал! В его тихом бесцветном голосе таилось устрашающее очарование самой смерти - не мрачного чудовища, с удовольствием похрустывающего разлагающимися остовами, а печального сказочника в темном плаще, того самого, о котором рассказывал свою последнюю историю Оле Лукойе - безжалостного, но приветливого всадника, у которого всегда найдется прелестная и страшная сказка для каждого, чье время закончилось навсегда... Так что я плюнул на все свои зароки и позволил полузабытым словам выползти из надежного тайника, спрятанного в самом дальнем углу моего сердца.

Кажется, в эту ночь я прочитал своему спутнику все, что успел написать за свою коротенькую жизнь, даже рваные строчки, которые я легкомысленно записывал на бумажных салфетках за бесчисленными столиками маленьких дешевых кафе, а потом комкал и сжигал или топил в густом томатном соусе. А мне-то казалось, что я никогда их не вспомню! Ответом было молчание, долгое, как остаток ночи, - отнюдь не восхищенное, но и неодобрительным я бы его не назвал. Магистр Нуфлин умел слушать со спокойной, великодушной бесстрастностью, так что в какой-то момент я почти забыл о его присутствии. Мне начало казаться, что я остался совершенно один в корзине пузыря Буурахри и устроил себе такой своеобразный вечер воспоминаний, оглушил свой разум потоком зарифмованной ритмичной речи - просто чтобы не рехнуться, болтаясь в чреве сомнительного летательного аппарата между небом и землей. Когда я наконец заткнулся, то внезапно, без малейшего намека на сомнение почувствовал, что старик мне благодарен - не потому, разумеется, что мои юношеские стихи были такими уж великими шедеврами, просто я помог ему скоротать ночь - одну из многих ночей, стоящих между его немощным телом и вожделенным бессмертием...

- Постарайся остаться молодым, Макс, - тихо сказал он, когда беспокойные оранжевые предвестники солнца замельтешили на границе видимой и невидимой области небес. - Если тебе не удастся перехитрить смерть, хотя бы не позволяй ей загнать тебя в ловушку обессилевшего стариковского тела. Оно того не стоит, мальчик. Старость действительно отвратительная штука. Тебе не понравится...

Можешь не отвечать: глупо пытаться говорить о вещах, которых не понимаешь. И моли судьбу о том, чтобы никогда не понять...

Я молча кивнул.

- А ты таки хитрец почище своего начальника, мальчик, - неожиданно лукаво сказал Нуфлин. Сейчас его голос звучал вкрадчиво и обладал скрытой, но ощутимой и даже пугающей силой, как в прежние времена, когда Магистра Нуфлина Мони Маха можно было называть "великим и ужасным" почти без тени иронии. Я недоуменно поднял брови.

- Теперь я тебе немножечко должен, - весело объяснил он. - Ты помог мне дожить до утра - в точности как говорится в одном из твоих странных коротеньких стихотворений. А поскольку у меня осталось мало времени, постараюсь вернуть долг как можно скорее.

Я вопросительно уставился на своего спутника.

- Знаешь, почему я дожил до столь преклонных лет? - снисходительно спросил он. И умолк: очевидно, вопрос не был риторическим, на него полагалось дать членораздельный ответ.

- Думаю, потому, что вы были сильнее своих врагов, - я пожал плечами, - и осторожнее. И наверняка гораздо удачливее...

- Все это общие фразы, - отмахнулся Нуфлин. - Неужели ты думаешь, что умирающий старик нуждается в комплиментах глупого мальчика вроде тебя? Кстати, я никогда не был самым могущественным колдуном в Соединенном Королевстве.

Возможно, самым умным и предусмотрительным, но что касается силы - мое имя не значится в списке первых. Но в моем распоряжении с юных лет имелся один хитрый фокус, весьма полезный для того, кто хочет оставаться в живых как можно дольше.

- Именно то, что требуется, - уважительно кивнул я.

- У меня было много учеников, - ностальгически сообщил он. - Как Великий Магистр я был обязан заниматься обучением каждого члена своего Ордена. Но знаешь, что я тебе скажу? У меня не было ни одного настоящего ученика. Я всегда понимал, что избранного мною сочтут моим будущим преемником, а я не собирался обзаводиться преемником. Видишь ли, мальчик, я до последнего момента надеялся, что сумею перехитрить смерть. А если хочешь прожить подольше, надо вести себя так, словно считаешь себя бессмертным - так я думал. Выходит, что ошибался...

- Но ведь там, куда мы едем, вас ждет бессмертие, правда? - осторожно спросил я.

- Говорят, что так оно и есть, - буркнул Нуфлин. - А я очень стараюсь в это поверить. Можешь мне поверить, я таки очень стараюсь!.. Ладно, давай поговорим о деле. Я собираюсь научить тебя этому фокусу. Думаю, кому-кому, а уж тебе он пригодится, и не раз. Да и мне будет приятно знать, что мое искусство не умрет навсегда после того, как за мной закроются врата Харумбы.

Я растерянно молчал, не зная, что тут можно ответить. Благодарить? Но я здорово подозревал, что пару раз мяукнуть "спасибо" - слишком ничтожная плата, когда тебе сулят очередное чудо, да еще и столь полезное. Так что лучше уж молчать в тряпочку и глядеть на своего благодетеля восхищенными глазами преданного ученика.

- Тебе потребуется время, чтобы как следует освоить мою науку, - строго сказал Нуфлин. - Что ж, время у тебя, надеюсь, есть. Дело обстоит следующим образом: нужно соорудить вокруг себя стену из белого кирпича... - Он снисходительно посмотрел на мою рожу, которая не выражала никаких чувств, кроме абсолютного непонимания, укоризненно покачал головой и объяснил:

- Разумеется, речь не идет о настоящих строительных работах. Эту стену ты должен воздвигнуть в своем воображении. Впрочем, обычные фантазии тут не помогут. Стена из белого кирпича должна быть воздвигнута не наяву, но и не во сне, а на границе между тем и другим.

- В темноте под закрытыми веками? - Кажется, я начал понимать. В свое время мне уже доводилось действовать подобным образом, только никаких защитных стен я не возводил. Писал письмо своему таинственному защитнику, мечу Короля Мёнина - ни больше и ни меньше...

- Можно сказать и так, - задумчиво согласился Нуфлин. - И запомни: небрежность тут неуместна. Такую стену можно построить только из очень хороших кирпичей. Ни один из них не может занять свое место в кладке, пока ты не убедишься, что его формы безупречны, а ладонь должна ощутить тяжесть почти как наяву... Разумеется, у тебя уйдет много времени на то, чтобы представить себе первый кирпич. Наверняка будет очень трудно сложить первый ряд...

- Могу себе представить! - растерянно сказал я. - Одной ночи тут не хватит. Если уж на то пошло, мне придется брать очень длинный отпуск. И надолго отказаться от сна...

- Не обязательно, - покачал головой Нуфлин. - Эту стену ты можешь строить постепенно, день за днем. Фокус состоит в том, что, закрыв глаза на следующий день после первой попытки, ты должен увидеть не пустоту, а результат своей вчерашней работы. С этим у тебя, возможно, тоже будут трудности - в первое время. Или не будет никаких трудностей. Джуффин говорил, что ты способный...

Главное, не пугайся большого объема работы: дело того стоит, можешь мне поверить!

- Думаю, что да, - неуверенно согласился я.

- Он, видите ли, думает! - с неподражаемыми интонациями старого скандалиста с богатым опытом дискуссий на коммунальной кухне возмутился Нуфлин.

- Да ты пока понятия не имеешь, о чем говоришь! - Он немного успокоился и продолжил:

- Эта стена должна окружить тебя как круглая ограда. Чем выше она будет - тем лучше. Впрочем, ты сам поймешь, когда можно будет остановиться. И не думай, будто тебе придется воздвигать ее всякий раз, когда возникнет опасность. Достаточно один раз построить стену. Если ты выполнишь работу безупречно, она будет защищать тебя всегда, даже в тех случаях, когда ты о ней не вспомнишь.

И он умолк.

- Это все? - нерешительно спросил я.

- Ну да, - устало ответствовал он. - А чего ты еще хотел?

- И эта стена защитит меня... - Я немного помедлил, глупо ухмыльнулся и недоверчиво закончил:

- от всего на свете?

- Не от всего на свете, а только от внешних врагов, - строго сказал Нуфлин. - От старости и смерти она не спасает, как видишь... И от разнообразных хворей, по-моему, тоже, - не знаю, я никогда не пробовал болеть, но своему здоровью я обязан скорее природе, чем чудесам.

- Ясно, - вздохнул я и тоже замолчал.

Если честно, я здорово сомневался, что когда-нибудь займусь "строительством" этой таинственной "стены из белого кирпича". Заманчиво, но чертовски хлопотно. Я заранее предвидел, что у меня попросту не будет времени возводить эту стену в темноте под закрытыми веками - на службе спать не очень-то получается, а дома... Да у меня на личную жизнь времени не хватает, какая уж там "стена"! К тому же до сих пор мне вроде бы вполне хватало защиты, которой окружил меня невидимый меч Короля Мёнина, с некоторых пор прочно засевший в моей груди. Разумеется, я не стал говорить все это Магистру Нуфлину. Я постарался даже не думать об этом, поскольку был совершенно уверен, что чтение моих мыслей для него - самая простая вещь на свете.

Но через несколько минут мне стало стыдно. "Умирающий старик - причем самый могущественный человек в Соединенном Королевстве, заметь, дорогуша! - решил передать тебе свое сокровенное знание, а ты... - укоризненно сказал я себе. - Ты мне глубоко противен, сэр Макс! Лентяй, разгильдяй, легкомысленный болван! Нет уж, ты разучишь его фокус и доведешь исполнение до совершенства - и не потому, что твоей драгоценной заднице не помешает лишний щит, а просто из уважения к этому человеку. А потом, когда сам соберешься на покой, научишь еще кого-нибудь - чтобы его таинственное искусство не пропало навсегда", - вот приблизительное содержание строгого выговора, который я себе влепил, разбавляя сие пафосное выступление изрядными порциями площадной брани. Уж больно я на себя разозлился! Внушение подействовало. По крайней мере, я решил начать немедленно и тренироваться всю дорогу. В принципе, я действительно очень быстро всему учусь, так что у меня имелся шанс управиться с этой грешной стеной до возвращения домой.

Магистр Нуфлин удовлетворенно кивнул. Он явно был в курсе моего внутреннего монолога. Мне стало ужасно неловко: одно дело уживаться с тем фактом, что мои мысли читает сэр Джуффин Халли, который и без того знает меня как облупленного и заранее готов принять меня таким, каков я есть, и совсем другое - подозревать, что свидетелем твоей немудреной склоки с самим собой является совершенно посторонний человек. Но мне поневоле пришлось смириться с проницательностью своего спутника - а что еще я мог сделать?!

***

- Судя по огням внизу, мы уже пролетаем над заливом Гокки, - задумчиво отметил Нуфлин. - Знаешь, что я тебе скажу, мальчик? Ложился бы ты спать. Как я понимаю, это странное сооружение все равно будет лететь к месту назначения, верно?

Под словом "спать", естественно, подразумевалась первая тренировка по возведению невидимой стены, это было ясно и ежу.

- Лететь-то оно будет, - нерешительно согласился я. - Но вообще-то нехорошо оставлять пузырь Буурахри без управления...

- Почему? - холодно осведомился старик. - Тебе надо каким-то образом контролировать процесс? Но, с тех пор как мы поднялись в воздух, я что-то не заметил, чтобы ты возился с управлением. Только поначалу, когда мы набирали высоту.

- Это правда, - согласился я. - Пузырь Буурахри уже знает направление, этого вполне достаточно. И насколько я могу судить, исходя из опыта своих прошлых путешествий, мое присутствие в этой корзине заставляет его лететь быстро вне зависимости от того, сплю я или бодрствую...

- Ну вот, - пожал плечами Нуфлин. - Так зачем же тебе бодрствовать?

- На всякий случай, - хмуро объяснил я. - Мало ли что может случиться...

- Можешь мне поверить, я разбужу тебя примерно за полчаса до того, как оно начнет "случаться", - насмешливо пообещал Нуфлин. - Что я действительно умею, так это предвидеть неприятности!

- Верю, - неохотно согласился я.

- А мне спать нельзя в любом случае. Так что отдыхай, пока есть возможность, - заключил он и так лукаво посмотрел на меня, что я больше не сомневался: о том, чтобы просто завалиться спать, и речи быть не могло.

Признаться, настойчивость Нуфлина меня здорово раздражала - именно потому, что в глубине души я прекрасно понимал: старик совершенно прав. "Завтра, завтра, не сегодня, - так лентяи говорят", - наверное, этот стишок из учебника немецкого языка будет преследовать меня всю жизнь, и вызывать беспомощный, бессмысленный протест, которому ни в коем случае нельзя давать право голоса.

Как ни крути, а без труда...

Короче говоря, я принялся "вытаскивать из пруда" очередную "рыбку".

Кое-как устроился на дне корзины. Единственное одеяло, которое я в последний момент предусмотрительно запихнул в сумку, оказалось слишком тонким, а запасных, как выяснилось, никто сюда, увы, не положил. Лезть в Щель между Мирами в поисках лишнего пледа мне почему-то было лень. Возможно, я помимо воли уже был целиком поглощен новым незнакомым чудом, которое мне предстояло совершить или хотя бы попытаться... Я закрыл глаза, сосредоточился и нарисовал в окружившей меня тусклой темноте первый белоснежный кирпичик. К моему несказанному удивлению, все получилось - не просто быстро, а, можно сказать, мгновенно. Я сразу же ощутил его холодную тяжесть на своей ладони и, не тратя времени на восторги по поводу собственных успехов в учебе, представил себе, как осторожно кладу его на землю в нескольких сантиметрах от своих ног. Дело пошло, и еще как: перед тем как окончательно уснуть, я был окружен низенькой круговой оградой из одинаковых белых кирпичей. Сие призрачное сооружение достигало середины щиколотки, и это было гораздо лучше, чем просто хорошо. "Если буду продолжать в таком темпе, маета закончится через полдюжины дней, а то и раньше", - удовлетворенно подумал я и с чувством выполненного (даже перевыполненного) долга нырнул в разноцветный омут беззаботных сновидений.

Когда я проснулся, все было в полном порядке. Наш летающий пузырь в хорошем темпе курсировал над бескрайними водами, мой подопечный был живехонек и при этом не рвался общаться: сидел в своем кресле и, кажется, дремал. Нападать на нас явно никто не собирался - по крайней мере, пока. Я послал зов Джуффину, бодро сообщил ему, что у нас, дескать, все хорошо. "Поплюй, чтобы не сглазить", - посоветовал шеф, кажется, без тени иронии. Некоторое время я удивленно размышлял, каким образом сэр Джуффин мог подцепить одно из самых распространенных суеверий моей далекой родины, а потом обреченно заключил, что сия тайна великая есть, и расслабился. Приступил к следующей беседе: слишком уж много хороших людей осталось дома, и при всей моей нелюбви к Безмолвной речи я не мог отказать себе в удовольствии перекинуться парой-тройкой сотен словечек с каждым.

После полудня Магистр Нуфлин изволил открыть глаза. От еды он решительно отказался, заявив, что теперь это для него непозволительная роскошь, и довольно настойчиво потребовал, чтобы я продолжил свою давешнюю "медитацию", пока есть время. Как ни крути, он был совершенно прав. Нам предстояло еще полдюжины дней пути - как минимум! - и, возможно, куча неприятных неожиданностей. Я рассудительно подумал, что было бы неплохо закончить строительство защитной стены прежде, чем на горизонте объявится кто-нибудь из грозных любителей мщения, неимоверное количество которых было мне обещано в качестве своеобразного аттракциона для заскучавших туристов. Так что большую часть дня я провел с закрытыми глазами. В конце концов, это странное колдовство захватило меня полностью, я бы даже не вспомнил об ужине, если бы мой спутник авторитетным тоном не прочел мне лекцию о необходимости подкреплять свои силы.

На исходе третьих суток полета я с изумлением понял, что моя работа подходит к концу. Ничего такого, что можно было бы назвать событиями, за это время не произошло: состояние здоровья моего подопечного не ухудшилось (впрочем, судя по всему, оно и не улучшилось), никто не пытался на нас напасть, даже погода не менялась. Можно сказать, что никакой погоды вовсе не было: равномерно пасмурное небо не выказывало намерения разразиться дождем или ослепить нас яркими солнечными лучами, ветром и не пахло, а температура воздуха идеально соответствовала представлениям человеческого тела о том, что такое "ни холодно, ни жарко", и не привлекала к себе внимания.

"Смотри-ка, я сделал это!" - с равнодушным удивлением отметил я под утро, обнаружив, что высокая иллюзорная стена из белого кирпича окружает меня плотным кольцом. В ней не обнаруживалось ни единого изъяна, а реальность этого сооружения в тот момент не вызывала у меня никаких сомнений. Когда я поднялся на ноги, чтобы выглянуть наружу, туда, где среди прозрачных серых облаков как раз лениво догорала тускло-оранжевая полоса скромного пасмурного заката, мне показалось, что стена каким-то невообразимым образом движется вместе со мной.

Это утверждение кажется совершенно диким, когда пытаешься его сформулировать, но ощущение оказалось совершенно естественным и органичным, впору было удивляться: как это я до сих пор обходился без этой защитной стены, которая теперь казалась мне чуть ли не частью моего тела!

- А ты таки да очень быстро всему учишься, мальчик. Даже слишком быстро, - не размыкая глаз заметил Магистр Нуфлин, присутствие которого в последнее время казалось мне столь необременительным и ненавязчивым, что я - поверить невозможно! - почти забыл о его существовании.

Я вздрогнул, услышав его шелестящий голос, и тут же смущенно улыбнулся: тоже мне "неожиданность", конечно!

- Теперь тебе надо как следует отдохнуть, - авторитетно добавил старик.

- Будете смеяться, но я совершенно не устал, - гордо сообщил я. - Скорее даже наоборот. Такая приятная бодрость...

- Знаю я эту бодрость, - насмешливо кивнул он. - Все идет просто великолепно, а наутро очередной глупый мальчик, растерявший жалкие остатки своих силенок, падает в самый что ни на есть дурацкий, никому и даром не нужный обморок.

- Все так страшно? - изумился я.

- Хочешь проверить - проверяй, - пожал плечами Нуфлин. - Но имей в виду: даже если я очень сильно захочу тебе помочь, у меня сейчас вряд ли что-то получится. Так что попробуй поспать. Или хотя бы просто полежи с закрытыми глазами, благо есть возможность.

- Да, все эти мрачные пророчества касательно ваших мстительных приятелей, кажется, оказались липой! - оптимистически согласился я.

Удивительное дело: мне не пришлось долго ворочаться под тонким одеялом.

Сон сморил меня почти сразу - а ведь только что я чувствовал себя таким бодрым - дальше некуда. Я засыпал с безмятежной улыбкой совсем маленького ребенка, который уверен, что живет в добром сказочном мире, где с ним не может случиться решительно ничего плохого. Господи, каким же я был болваном!

Я спал, и мне снилось... Черт, надо быть полным кретином, чтобы полагать, будто все случившееся со мной в ту ночь действительно было обыкновенным сном, но я по-прежнему отчаянно хватаюсь за эту если не спасительную, то, по крайней мере, успокоительную формулировку: "я спал, и мне снилось".

Итак, я спал, и мне снилось, что я - глубокий старик, все еще живой лишь потому, что у него не осталось сил даже на то, чтобы немедленно умереть. Я не увидел своего отражения в зеркале: в этом сне не было никаких зеркал, так что мне не пришлось содрогаться, разглядывая собственную физиономию, изборожденную глубокими морщинами, или седые пряди редких истончившихся волос, выбивающиеся из-под традиционного угуландского тюрбана. Впрочем, я долго, почти зачарованно изучал тыльную сторону своих рук: сухая как пергамент и сморщенная, будто измятая, кожа; уродливо толстые желтые ногти, больше похожие на потрескавшиеся обломки выгоревших на прибрежном солнце морских раковин; узловатые суставы, безжалостно искореженные не то временем, не то тривиальным ревматизмом; причудливое переплетение лиловых вен - как пьяный кошмар скульптора-модерниста.

Вполне достаточно, чтобы испытать панический животный ужас пополам с неописуемым отвращением к собственной плоти - омерзительное ощущение! Но есть вещи похуже, чем созерцание непременных отметин безжалостного времени на своем теле. Бесконечная немощь и вялое, апатичное равнодушие казались моим врожденным, а не приобретенным свойством - о, если бы они внезапно охватили меня, оставив в моем распоряжении хотя бы одно живое, трепетное, ощутимое доказательство того, что прежде все было иначе! Но тоскливая, покорная, тошнотворная слабость, пропитавшая каждую клеточку моего тела, казалась самым что ни на есть нормальным, естественным, привычным состоянием, и память о том, что когда-то, невыразимо давно, я был совсем иным, и каждая клеточка моего тела восторженно пела, соприкасаясь со свежестью ночного ветра, а дух был преисполнен если не сокрушительной силы, то, по крайней мере, веселым любопытством, являлась всего лишь теоретическим, умственным знанием, а не болезненным уколом, сулящим надежду на выздоровление. Моя новая дряхлая оболочка оказалась самой надежной темницей для духа: у меня не осталось сил даже на то, чтобы по-настоящему страдать от свершившихся необратимых перемен. О том, чтобы сопротивляться сковавшей меня слабости или хотя бы как следует разозлиться и разнести в клочья поработившую меня реальность, и речи не шло. Я мог только неподвижно сидеть в неуютном полумраке, который царил в этом странном сновидении, и рассеянно перебирать драгоценности своих воспоминаний - все еще привлекательные, но совершенно бесполезные игрушки: они не были волшебными талисманами, способными принести божественную прохладу перемен, а годились лишь на то, чтобы орошать их скупыми стариковскими слезами. Но даже слез у меня не нашлось. Наверное, я уже был недостаточно живым для того, чтобы плакать. Я принял свою судьбу - потому что так было проще. Мое внезапное смирение проистекало не из мудрости, его причиной была все та же гадкая телесная слабость. Мне вдруг захотелось съесть что-нибудь вкусное - кажется, я просто понял, что это единственный доступный мне способ испытать жалкое подобие физического удовольствия, все остальные разновидности наслаждений уже давно остались по ту сторону моих возможностей...

Я не знаю, как долго тянулся этот кошмар. Разум утверждает, что совсем чуть-чуть, секунд десять. В крайнем случае, он готов согласиться на пару дюжин этих самых секунд, никак не больше. Но какая-то часть меня не в силах принять эту утешительную версию. Маленький мудрец, снимающий флигель на заднем дворе моего сознания, знает, что дремотное умирание одинокого старика продолжалось невообразимо долго, возможно, измерять его следует годами, но я упорно затыкаю уши, когда он пытается заговорить на эту тему.

Все закончилось совершенно неожиданно: я услышал дикий, душераздирающий крик и проснулся. Первое мгновение после пробуждения было воистину ужасно: я увидел человека, орущего, дергающегося скорчившись на полу корзины, как издыхающая каракатица, и с содроганием узнал в нем себя. Сам я наблюдал это малопривлекательное зрелище как бы со стороны и, прежде чем все встало на свои места, успел понять, что сижу в кресле Магистра Нуфлина и мои руки, такие же сухие и сморщенные, как в давешнем ужасном сне, бессильно покоятся на укрытых теплым пледом коленях. А потом меня с головой накрыла знакомая волна жгучей боли, которая сопровождает каждое пробуждение моего могущественного защитника.

Меч Короля Мёнина уже в который раз стал зримым и осязаемым, его рукоятка торчала из моей груди, а ледяной клинок безжалостно вгрызался в плоть. Кажется, столь сильной боль не была даже в ту ночь, когда сероглазая Тень Мёнина пронзила меня этим волшебным оружием - не потому, что собиралась убить, а для того, чтобы уберечь. Я захлебнулся ароматным ночным воздухом, потом понял, что ору с отчаянием новорожденного младенца, и мой крик вдруг превратился в восхищенный смех: радость бытия оказалась гораздо сильнее боли. Впрочем, боль торопливо уходила прочь, а рукоятка меча постепенно таяла, утрачивала сходство с реальным предметом, превращалась в причудливый клубок белесого тумана, который, в свою очередь, тоже рассеивался. Через несколько минут я окончательно пришел в себя, успокоился и даже поспешил сделать скоропалительный вывод: ничего страшного не случилось, мне приснился кошмарный сон, но я уже проснулся, так что все позади.

Не могу описать, с каким наслаждением я ощупывал свое тело, разглядывал руки - теперь они были в полном порядке: мои, родные! - просто дышал, поражаясь, сколь восхитительным, оказывается, может быть это будничное занятие.

Потом я дотянулся до кувшина с водой и выпил чуть не все его содержимое - не потому, что так уж страдал от жажды, просто каждый глоток убеждал меня: реальность - это то, что происходит сейчас, а не кошмарная тягомотина покинувшего меня сновидения. Только вдоволь напившись, я наконец вспомнил о своем спутнике и поначалу чуть не умер от смущения: представил себе, как только что орал дурным голосом, и в отчаянии схватился за голову: нет мне прощения! К моему величайшему удивлению, Магистр Нуфлин по-прежнему то ли дремал, то ли просто безучастно сидел в своем кресле, хотя я был совершенно уверен, что мои вопли могли бы разбудить даже матросов парусника, бороздившего море где-то далеко внизу, в ультрамариновой темноте безлунной ночи. Первым моим порывом было многословно извиниться перед ним за свое экстравагантное поведение, объяснить, что порой мои ночные кошмары выходят за рамки обычных остросюжетных страшных снов... И тут до меня начало доходить.

Я обессиленно прислонился к стенке корзины, чувствуя, как струйка холодного пота медленно ползет по спине. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Меч Короля Мёнина никогда прежде не вмешивался в мои кошмарики, и правильно делал: какая бы дрянь мне порой ни снилась, она не была по-настоящему опасна для жизни - скорее уж мои страшные сны можно было считать неоценимым опытом, не слишком приятным, но в высшей степени полезным. И если уж он возник из небытия, чтобы разбудить меня, значит, опасность была такой настоящей, что хоть в обморок хлопайся! И тут - очень неохотно, потому что некоторые вещи лучше не осознавать, если хочешь сохранить рассудок (а я собирался сделать это любой ценой!) - я понял еще кое-что. Старческое тело, в темнице которого мне довелось побывать... Оно не было моим. Я не зря так долго разглядывал свои руки в этом кошмарном сне. Да, беспощадное время могло искорежить их в соответствии со своим извращенным вкусом, оно имело полное право превратить мои руки в худые пожелтевшие слепки причудливых птичьих лап, но куда, скажите на милость, подевался маленький, но глубокий шрам от ожога на тыльной стороне правой кисти?

И потом, мои пальцы - да, старость вполне могла наделить их узловатыми ревматическими суставами, но сделать их чуть ли не в два раза короче - невозможно! Это были не мои руки, вот в чем дело. И, кажется, я прекрасно знал, кому они принадлежали. В конце концов, я отлично помнил, что пробуждение застигло меня в кресле Магистра Нуфлина Мони Маха, в нескольких шагах от собственного хорошо знакомого тела, которое - я хотел бы в этом усомниться, но не мог сделать себе такой роскошный подарок! - в тот момент было занято другим жильцом... черт, совсем как уютный заячий домик, в котором по праву силы поселилась разбойница лиса. Теперь я понял, почему так ненавидел эту сказку в детстве, ненавидел с непримиримой страстью, на которую способны только очень маленькие дети и великие безумцы, несмотря на то, что в финале появлялся храбрый, бесстрашный и нахальный петух и изгонял захватчицу своим жизнерадостным криком. Наверное, я всегда предчувствовал, что рано или поздно мне доведется побывать в шкуре бедолаги зайца, который не способен отвоевать свое жилище без помощи великодушного защитника...

- О Господи, дырку в небе над твоим домом! - тихо сказал я вслух, невольно смешав в одном стакане ходовые фразеологические конструкции разных миров, чтобы хоть как-то сбросить излишки эмоционального напряжения, и снова умолк. Я не стал задавать своему спутнику дюжину драматических вопросов на тему "что это было?" и "зачем вы это сделали?" Какого черта спрашивать - и так все ясно. Не потому, что я такой уж мудрый и проницательный, просто мне только что довелось побывать в его шкуре - в буквальном смысле слова, иначе и не скажешь! - и теперь я действительно знал о нем все, оставалось только позволить этому смутному знанию оформиться в более-менее осмысленную словесную конструкцию. У этого знания была оборотная сторона: после непродолжительного визита в его шкуру я отлично понимал, почему Нуфлин затеял эту подлую, паскудную игру. Более того, я чувствовал себя не столько жертвой, сколько соучастником его мерзкой интриги, хотя это было совсем уж глупо. Я закрыл лицо руками, чтоб не видеть неподвижный темный силуэт могущественного старика, который чуть было не... - я все еще решительно отказывался четко сформулировать, что он чуть было не сделал!

Я не узнавал себя: мне бы следовало послать зов Джуффину, обрушить на него поток жалоб и просьб о помощи или хотя бы совете. Но я этого не сделал.

Наверное, я и так знал, что именно он мне посоветует, на его месте я бы тоже сказал любому из своих друзей: "убей его и немедленно возвращайся", - потому что иной ответ был бы бессмысленным. И еще я знал, что не воспользуюсь таким советом, потому что был связан по рукам и ногам сопереживанием - а это чувство куда могущественнее беспомощной и снисходительной девчонки по имени Жалость, которая вечно сует свой нос в человеческие дела, чтобы обрекать нас на бесконечное повторение бессмысленных ошибок...

Впрочем, Джуффин сам прислал мне зов. "У тебя все в порядке?" - осторожно осведомился он. "Почти", - лаконично ответил я и понял, что говорю чистую правду. Мне показалось, что шеф не слишком склонен мне верить: Безмолвная речь не больно-то приспособлена для передачи эмоций собеседника, но я хребтом чувствовал его настороженность. Джуффин всегда был рядом со мной - в каком-то смысле - и, несомненно, почуял грозившую мне опасность. "Со мной действительно все в порядке, просто дурные сны замордовали, - добавил я. - Вы же знаете, я боюсь высоты, так что все время буду на взводе, пока мои ноги не ступят на твердую землю... или пока я не привыкну. Это было бы самым лучшим выходом, правда?" - "Да уж", - снисходительно проворчал Джуффин. Мне показалось, что он успокоился. В конце концов, я был жив, да и говорил ему почти сущую правду...

Попрощавшись с шефом, я снова умолк. Что-что, а проводить "разбор полетов" со своим давешним противником мне не хотелось. Я был готов заплатить почти любую цену за роскошь провести остаток пути в полном молчании. Но такое счастье мне не светило, конечно. Нуфлин заговорил первым, и его голос звучал столь невозмутимо, что недавние события на мгновение показались мне бредом больного воображения, заслуживающим немедленного виноватого забвения.

- Передай мне кувшин с водой, будь столь любезен, - с насмешливой вежливостью попросил он. Немного помолчал и с такой же неподражаемой царственной снисходительностью добавил:

- Если уж ты все никак не можешь решиться меня убить, то потрудись сделать доброе дело.

Я передал ему кувшин, старательно избегая прикосновений. Нуфлин явно заметил проснувшуюся во мне почти суеверную брезгливость и ответил на нее взглядом, преисполненным снисходительного любопытства.

- Напрасный труд, мальчик: старость, знаешь ли, не заразна, - тихо заметил он, когда я снова забился в свой угол. Грешные Магистры, как он это сказал!

Наверняка хотел, чтобы его голос прозвучал насмешливо, язвительно, чтобы каждое слово превращалось в презрительную ледяную градину и больно щелкало по моей макушке, но в последнее мгновение старик дрогнул и обрушил на меня столько боли - и половины ее вполне хватило бы, чтобы отравить воды Великого Средиземного моря, над которым мы как раз пролетали!

Сначала мне показалось, что пошел мелкий дождь, и только потом я понял, что плачу. Вдруг вспомнил, что однажды в раннем детстве очень хотел заплакать, когда - подробности на мгновение всплыли жирным нефтяным пятном на поверхности моей памяти - внезапно выяснил, что все люди непременно стареют и умирают. Но тогда я не смог заплакать - впервые в жизни, до этого момента громкий требовательный рев исторгался из моей груди по любому поводу и быстро приносил облегчение. Я понял, что все эти годы носил в своем сердце маленький горький комок отчаяния, то и дело пытался тщательно упаковать его в очередную спасительную философскую систему, сулящую смутную надежду на бессмертие, и запрятать как можно дальше, если уж избавиться от этого опасного зародыша неизбывной тоски не в моих силах. И вот теперь наконец пришло время по-детски выплакать эту боль и принять свою судьбу, которая вопреки моей тайной уверенности в собственной исключительности была безжалостно точным зеркальным повторением любой человеческой участи.

- Старость заразна, и смерть заразна. Судьба заразна, - пробормотал я сквозь слезы, а потом внезапно успокоился и добавил, смутно удивляясь твердости собственного голоса:

- Но в одном вы правы: прикосновения тут ни при чем. Все мы больны старостью и смертью - с рождения, и тут уже ничего не попишешь... С чего вы решили, будто я стану вас убивать? Я не могу держать на вас зла - просто потому, что знаю, от какого ужаса вы пытались избавиться. На вашем месте я бы и сам ухватился за любой шанс. И знаете что? Я восхищаюсь вами, потому что побывал в вашей шкуре, и не могу понять, как вам удалось заставить себя бороться за возможность вернуться к жизни. Откуда вы черпали силу? Я не нашел ее источника в своем сердце, когда...

Я осекся, потому что окончание фразы "когда я был вами" показалось мне до безобразия нелепым и к тому же не совсем точным: я вдруг понял, что не просто побывал в шкуре Магистра Нуфлина. Случилось нечто большее: на мгновение я каким-то образом стал всеми умирающими стариками всех миров, всеми смертниками, доживающими последние дни перед исполнением приговора в жалкой, обветшавшей темнице. Теперь я знал, что порой покой и смирение могут быть страшнее самого черного отчаяния, и поэтому злодейская выходка моего спутника не попала в мой личный архив под грифом "подлое предательство" - тот, кому довелось хоть на мгновение оказаться в чужой шкуре, поостережется употреблять эти осуждающие слова, само звучание которых сходно с презрительными плевками. Пресловутое "предательство" Нуфлина сейчас казалось мне настоящим сокровищем, черной жемчужиной, зловещей, но драгоценной, потому что оно было порождением величайшего мужества, которое, оказывается, может остаться в распоряжении человека, когда не только дряхлое тело, но и усталый дух его сдался на милость победительницы смерти. Мое внезапное, иррациональное милосердие не было предназначено Великому Магистру Нуфлину Мони Маху лично. Черт с ним, с "праведным мщением", но вряд ли я смог бы так легко пренебречь собственной безопасностью, если бы речь шла только об этом человеке, с которым я не был связан ни узами дружбы, ни оковами тайных клятв - только пресловутым служебным долгом, который, что греха таить, никогда не являлся для меня основным смыслом бытия. Но он - помимо собственной воли, конечно, - позволил мне прикоснуться к восхитительной тайне: теперь я твердо знал, что иногда человек бывает способен бороться не просто до конца, а немного дольше - и еще как бороться! Отрубленная голова может впиться зубами в горло палача - слабое утешение для приговоренного, но другого нет и быть не может. Это было полезное открытие, если принять во внимание, что мне тоже наверняка предстояло когда-нибудь стать умирающим стариком. Конечно, в Ехо, где среднестатистический гражданин отправляется на кладбище не раньше, чем отпразднует свой трехсотлетний юбилей, а могущественные колдуны порой и вовсе растягивают свою жизнь на тысячелетия, я мог надеяться, что дряхлым стариком я стану еще не скоро, но в тот момент, когда старость валит тебя на землю, связывает по рукам и ногам и принимается звать на помощь свою подельшицу смерть, тот факт, что позади осталось не семьдесят, а тысяча семьсот лет, не имеет никакого значения...

- Я не мог не попытаться, - просто сказал Нуфлин. - И я удивлен тем, что ты это понимаешь. Жаль, что ты оказался достойным противником... но я вынужден признать: ты заслуживаешь лучшей участи, чем скоропостижная смерть от старости в этом немощном теле.

- Вы тоже, - сухо сказал я. - И не только вы. Все заслуживают лучшей участи, вот в чем ужас! - Мой голос предательски дрогнул, а потом я неуверенно добавил:

- Но возможно, это Царство Мертвых, Харумба, действительно сулит нечто лучшее, чем...

- Возможно, - старик пожал плечами. - Теперь мне придется на это надеяться, поскольку ничего иного не остается. Но одно я, увы, знаю наверняка: ничто не может сравниться с настоящей жизнью. А если и может... Я, видишь ли, не отличаюсь богатым воображением и не берусь представить себе, как будет выглядеть альтернатива.

- Вы выбрали меня потому, что я показался вам самым слабым противником? - спросил я, когда вновь воцарившееся молчание начало казаться мне невыносимо тягостным.

- Ну, скажем так: самым неопытным, наивным и доверчивым, - равнодушно ответил Нуфлин. - И в то же время твое могущество очень велико, что тоже было немаловажно для благополучного осуществления моего плана. Видишь ли, сила действительно оставила меня, так что оставался один выход: заставить жертву своими руками построить ловушку. Ну кто еще, кроме тебя, так легко и охотно поверил бы моим словам о какой-то нелепой охранной стене? Все более-менее опытные маги отлично знают, что невидимым защитником может стать нарисованный в воображении белый сверкающий плащ, а еще лучше, если удастся усилием воли превратить его в некое подобие шалаша, да и тот действует не слишком долго и помогает лишь в тех случаях, когда имеешь дело со слабым противником.

Незаменимая штука на войне или во время большой смуты, когда поневоле приходится сновать среди стрел и смертоносных снарядов бабума, но при встрече с могущественным колдуном - совершенно бесполезно! А ты юн и несведущ, поэтому принял мои россказни на веру. Впрочем, это не принесло мне пользы, как видишь.

Жаль, что я ничего не знал про этот странный меч, который считает своим долгом оберегать тебя. Я бы просто выбрал кого-нибудь другого.

Я внутренне содрогнулся, когда представил себе, что на моем месте мог бы оказаться сэр Мелифаро: он у нас тоже весьма могущественный парень... и почти такой же неопытный болван, как я сам. К тому же ему на роду написано то и дело влипать в разнообразные неприятности. У него не было бы никаких шансов выкрутиться. А потом в Ехо вернулся бы наш Мелифаро, и мы получили бы отличную возможность как следует посмеяться по поводу некоторых забавных перемен в его характере, только и всего... Ужас!

- Закроем эту тему, ладно? - предложил я. - Будем считать, что ничего не случилось.

- Очень великодушное предложение, мальчик, - невесело усмехнулся Нуфлин.

- Ответьте мне взаимностью и больше не пытайтесь повторить этот ваш фокус, - устало сказал я. - Меч все равно меня защитит, а паскудные ощущения достанутся нам обоим. Я-то переживу, пожалуй, а вот вам такие потрясения ни к чему. Мне поручили доставить вас в Харумбу живым, и мне не хочется...

- Можешь меня не уговаривать, я себе не враг, - мрачно кивнул он.

Некоторое время мы молчали. Я добыл из Щели между Мирами чашку крепчайшего экспрессо, несколько крошечных галет вроде тех, что так любят подавать в некоторых забегаловках вместе с кофе, и сигарету. Через несколько минут мне пришлось брезгливо испепелить остатки этого скромного завтрака: я не чувствовал ни вкуса, ни аромата, только легкую тошноту, похожую на первый приступ морской болезни. Чтобы немного прийти в себя, я поднялся, на ноги, выглянул в одно из маленьких смотровых окошек и тут же невольно заулыбался: далеко внизу переливалась в сумрачном свете пасмурного дня жемчужная пыль фонтанов. "Неужели киты?" - изумился я и почти незаметным волевым усилием заставил летающий пузырь опуститься пониже. Моему взору открылось восхитительное зрелище: среди невысоких волн вальяжно резвилась четверка морских гигантов, поразительно похожих на китов моей родины, только золотисто-рыжий цвет их блестящей кожи напоминал о том, что дело происходит в другом Мире. С размерами определиться было трудно. Сначала мне показалось, что они даже больше, чем киты моего мира, потом я сделал скидку на расстояние и тот прискорбный факт, что до сих пор я не видел вблизи ни одного кита, и понял: объективных данных моя голова все равно не выдаст.

- Мальчик, ты что, вдруг решил, что теперь нам обоим самое время утопиться? - с неподражаемой иронией осведомился мой спутник. - Ой, если бы ты спросил старого Нуфлина, как он хочет умереть, знаешь, что бы я тебе на это сказал? Только не в холодной воде! У меня от нее кости ломит...

- Нет, топиться мы не будем. Там киты, - объяснил я, не отрываясь от окошка. - Я их еще никогда не видел, разве только на картинке в Энциклопедии Манги Мелифаро...

- Киты? Да что ты говоришь?!

К моему изумлению, Магистр Нуфлин разволновался не на шутку. А я-то думал, что я тут один такой... "юный натуралист", способный забыть обо всем на свете, разглядывая изумительные очертания этих грациозных громадин.

- Рыженькие, - нежно мурлыкнул я, чувствуя, как по моей физиономии, все еще перекошенной после давешних неприятностей, расползается идиотская блаженная улыбка.

- А не мог бы ты помочь мне подняться? - вдруг спросил Магистр Нуфлин. - Мне бы не хотелось пропустить такое знаменательное событие, - добавил он, как мне показалось, довольно смущенно.

- А оно именно знаменательное? - растерянно уточнил я, помогая ему выбраться из кресла.

Он ничего не ответил, а припал к смотровому окошку и замер - как маленький ребенок, честное слово! Через несколько минут мой локоть, в который он вцепился, чтобы сохранять равновесие, взмолился о пощаде, но я не решался шелохнуться: если уж умирающему старику приспичило посмотреть на китов - что ж, его право!

- Спасибо, Макс, - наконец сказал Нуфлин, отворачиваясь от окошка. - Усади меня в кресло, пожалуйста.

Я помог ему устроиться в кресле и тут же сам припал к окошку. Киты постепенно удалялись, но скрываться под водой вроде бы не собирались, так что можно было продолжать любоваться.

- А знаешь, это очень добрый знак, мальчик, - неожиданно сказал Магистр Нуфлин из-за моей спины.

- Еще бы! Киты все-таки! - тоном знатока подтвердил я.

- Обычно они не заплывают в Великое Средиземное Море, - пояснил мой спутник. - И вообще в нашем полушарии киты - большая редкость. Вот поближе к Арвароху их много... Моряки с Хонхоны считают встречу с китом наилучшей приметой: она означает, что все вернутся домой живыми, да еще и с прибылью, огромной, как китовая туша. А мы встретили не одного кита, а сразу четырех.

- Значит, все будет хорошо. - Я обернулся к нему и искренне улыбнулся. - Ваша Харумба окажется замечательным местом, вот увидите! А я вернусь домой живым, что тоже не может не радовать...

- Ой, Макс, не прибедняйся! Тебе и примет никаких не нужно, - усмехнулся Нуфлин. - Ты - одно из самых живучих существ в этом Мире, в чем я имел честь самолично убедиться.

- Ничего, лишний добрый знак не помешает, - вздохнул я, с облегчением отметив, что обстановка необъяснимым образом разрядилась. Спасибо китам: если бы не они, вряд ли бы мы стали так непринужденно разговаривать - два человека, отрезанные от мира многими дюжинами футов и высокими бортами корзины бесхитростного летательного аппарата, охранник и его подопечный, неудачливый убийца и его ошеломленная жертва, не в меру великодушный судья и оправданный преступник, и все это, с позволения сказать, "в одном флаконе". Да уж, в столь нелепую и одновременно неловкую ситуацию я, пожалуй, еще никогда не попадал!

- Рыжие здесь киты, - еще раз сказал я. Сочетание звуков в слове "рыжие" необъяснимым образом ласкало мое небо и идеально соответствовало не только окраске китов, но и восторженной нежности, которую я к ним испытывал. - Там, где я родился, рыжих китов не бывает, - с внезапной откровенностью сообщил я Нуфлину. - Они там... - я запнулся, подбирая определение, и наконец нашел:

- ...темные, как сумерки в пасмурную погоду.

- А в том мире, где ты родился, тоже есть киты? - полюбопытствовал Нуфлин.

- Ага, - кивнул я.

Мы снова замолчали, но на сей раз молчание было не гнетущим, а умиротворенным.

Незадолго до заката я почувствовал странное беспокойство. Странное потому, что оно не родилось в моем собственном сердце, а пришло извне - похожее на внезапный порыв сырого ветра.

- Что-то случилось? - сразу спросил я своего спутника.

- Еще не знаю, - настороженно ответил он. - А что ты почуял?

- Ничего определенного, - неопределенно ответил я. - Но...

- - Что-то переменилось, - кивнул он. - И знаешь, что я тебе скажу? Мне это не нравится. Хуже всего, что я никак не могу понять, что именно происходит: то ли просто погода портится, то ли надвигаются настоящие неприятности.

- Сейчас окажется, что ваши старинные враги - никакой не миф, а самая что ни на есть суровая правда, - вздохнул я. - Ладно, если что - будем драться.

Куда ж я денусь?

Я не успел договорить, потому что началось черт знает что. Небо разверзлось и пролилось на нас огненным дождем... Черт, я понимаю, что неуместный пафос делает мою попытку обрисовать ситуацию беспомощной и неуместной, но что я могу поделать, если небо действительно именно "разверзлось и пролилось на нас огненным дождем" - ни больше и ни меньше! Разноцветные брызги холодного огня не обжигали кожу, но они быстро стирали с лица земли наш летающий пузырь, да и нас, его пассажиров, тоже - я успел заметить, что мое тело зияет зловещими прорехами, как рваное лоохи портового нищего, и испытать ужас, описать который не берусь: все мои прежние страхи не имели никакого сходства с этим всепоглощающим чувством. Но у меня в запасе все же было одно-единственное коротенькое мгновение - его бы не хватило на размышления и поиски выхода, зато его хватило на действие, необдуманный, судорожный, но мощный рывок под сень стены из белого кирпича, которая, как ни крути, была раз и навсегда воздвигнута в моем сознании. Разумеется, я бы ни за что не стал этого делать, если бы у меня была возможность обдумать свои действия. Иногда паника может принести благо, кто бы мог подумать!

Мне снова пришлось испытать давешние неприятные переживания: и сокрушительную тошнотворную слабость умирающего старика, и холодный ужас при виде собственного тела, скорчившегося на полу корзины в нескольких шагах от меня, и жгучую боль в груди, смешанную с испуганной радостью возвращения к себе. Хвала Магистрам, все это продолжалось очень недолго, словно услужливый киномеханик великодушно промотал пленку в ускоренном режиме, бормоча под нос:

"это мы уже видели".

Удивительное дело: я не только отлично помнил события, которые непосредственно предшествовали этому странному повторению одного из самых неприятных эпизодов в моей жизни, но и оказался способен довольно шустро сообразить, что случилось. Оказавшись на самом краю, я невольно вспомнил ловушку, в которую попал по милости Магистра Нуфлина, и инстинктивно рванулся под защиту своей белой стены: в течение нескольких дней я строил ее в полной уверенности, что она защитит меня от всех напастей, а времени вспомнить о том, что все это бессовестное вранье, у меня не оказалось. Все к лучшему: зловещая магия ловушки оказалась столь сильна, что сумела перетащить меня в неприятные, но, как выяснилось, совершенно безопасные для жизни мгновения недавнего прошлого. Вернее, не только меня, а нас обоих: Магистр Нуфлин сидел в своем кресле смертельно бледный, взволнованный и, кажется, разгневанный, но совершенно живой. К счастью, он оказался крепче, чем мы все предполагали перед отъездом: от таких потрясений кто угодно мог бы свалиться с инфарктом, а ему хоть бы что!

- Вы поняли, что случилось? - взволнованно спросил я.