Чтение 17–й страницы книги ~Жалобная книга~

Она совсем ошалела. Глядит на меня, как деревенская дурочка на Матерь Божью. Неужели думала, я ругаться стану? О господи...

- Варенька, - говорю умоляюще, - ну поверь мне на слово: ничего плохого ты не сделала. Обыск - абсолютно нормальное поведение в доме таинственного незнакомца. Расскажи лучше, где тетрадку нашла? Думай что хочешь, но я ее впервые вижу.

- Ну где... В ящике.

Она снова хмурится, но лишь потому, что искренне старается вспомнить. Соскользнув с подоконника, пересекает комнату, оглядывает ужасающий хозяйский платяной шкаф, пожимает плечами.

- В самом верхнем ящике, по-моему. Это важно?

- Понятия не имею. Но лучше знать все подробности. Зачем-нибудь.

- Ага. Чтобы в следующий раз лучше прятать.

Варя смеется, но в глазах тревога. Очередной приступ недоверия. Это ничего, это пройдет. А потом снова вернется. Ей теперь будет со мной нелегко - какое-то время. Ничего не попишешь.

- Почитать-то можно? - спрашиваю. - Ну, или хоть перескажи, что там написано. Отчего ты так взбеленилась?

- Ну, я тебе вряд ли могу запретить, да? Но мне будет очень неприятно, если ты станешь читать эту гадость. Пересказывать тем более неприятно. Там всякая дрянь написана, в основном про меня. Как я мечтаю, чтобы ты меня трахнул. Все довольно правдоподобно, хотя я не думала, что все настолько запущено.

- Ой, - говорю. Потом молчу. Наконец спрашиваю - лишь бы не затягивать паузу: - Неужели ты решила, что я веду дневник? И пишу туда заметки о девушках, которые в меня влюблены?.. Просто фантастика! Хорошо же ты себе представляешь мой досуг...

- А что я должна была подумать, когда нашла у тебя дома тетрадку, где описаны некоторые события, действительно имевшие место? С датами, между прочим. И в общем, все правда, только тон гнусный такой... И выводы - хоть вешайся! Вполне достаточно, чтобы мое личное небо рухнуло на мою личную землю, и осколки... Ох, нет. Обойдемся без лирики. Просто все рухнуло. Этого достаточно.

- Ясно, - вздыхаю. - Ладно, если тебе неприятно, не буду читать. Невелико удовольствие, судя по всему.

- Если ты это не писал, то и не читай, - просит. - Пожалуйста, не надо. Если прочитаешь, я уж не знаю, как в глаза тебе смотреть потом. Ты понимаешь?

Понимаю. Еще бы я не понимал.

Все это, однако, не дает ни малейшего намека на ответ: откуда взялась тетрадка? Прежде таких наваждений в моем доме не водилось. Да и с какой бы стати?

- Прежде таких наваждений в моем доме не водилось, - говорю вслух. - Ничего не понимаю, хоть убей.

- Да какое же, на фиг, наваждение? - звереет Варенька. Хватает тетрадь, стучит ею по полу. Резюмирует: - Настоящая!

Пожимаю плечами. Тоже мне доказательство.

- Обойдемся без теоретических споров. Все равно я буду считать этот предмет наваждением - по крайней мере, до тех пор, пока не родится мало-мальски внятная версия его земного происхождения. Значит, говоришь, всякая дрянь про нас с тобой там написана? С датами? Ну-ну...

И умолкаю. Надолго. Я, как Мартышка из всенародно любимого мультфильма, два раза про одно и то же думать не умею. Поэтому придется думать до победного конца. В следующий раз, пожалуй, не соберусь.

Варя тем временем подливает себе "Бейлиз". Вот и умница. Так и надо. Хоть какая-то польза от этой липкой ерунды: глядишь, хороший человек расслабится.

- Знаешь что? - говорю наконец. - Ты только не пугайся и не обижайся, ладно? Имей в виду: у нас с тобой магическая проблема, а не бытовая. Поэтому выполни, пожалуйста, одну мою просьбу.

- Какую? - спрашивает настороженно.

- Просто напиши несколько слов. На бумажке. Это называется: "образец почерка".

Взор ее становится совсем уж яростным, но Варя берет себя в руки. Потом - о чудо! - берет в те же самые руки ручку. Пишет что-то. Поднимает на меня глаза:

- Сверить, да? Думаешь, я сама все написала?..

- Сверь. Я не думаю, будто ты это написала. Но не удивлюсь, если...

- Почерк похож, - честно признает Варя. - Очень похож. Но зачем мне это могло бы понадобиться? Сфабриковать эту жуткую тетрадку с гадостями, чтобы устроить тебе скандал?.. Чтобы скучно не было?!

- Нет, что ты.

Я наконец позволяю своей ладони опуститься на ее запястье. Осторожно надо бы с такими жестами. Но сейчас, пожалуй, сам бог велел. Сейчас мне предстоит объяснить ей необъяснимое. Понятия не имею, как стану выкручиваться.

- Почерк похож на твой только потому, что эта тетрадка - твой личный кошмар. Пока ты спала, он материализовался. Так бывает. По крайней мере, в моем доме точно бывает. К счастью, редко. Просто ты здесь новый обитатель, вот он и расшалился...

- Кто - он?

Варя окончательно растерялась. Но лапку не отнимает, и это отличная новость.

- Дом, - говорю. - Жилище. Помещение, будь оно неладно. Раньше был дом как дом. Но я тут довольно долго живу. И вот, добро пожаловать в пещеру чудес... Прости, я должен был думать головой, а не жопой, когда тебя сюда притащил. С другой стороны, выбирать нам с тобой было не из чего... Да и не хотел я других вариантов. Мне очень нравится, что ты теперь тут живешь.

- Почему?

- А бес его знает. Просто есть в этом что-то правильное. Ты уж, пожалуйста, живи тут у меня, ладно?

- Да мне пока и деваться-то особо некуда. Если уж после тетрадки этой никуда не ушла... Хотела, очень хотела, но не смогла.

- Вот и хорошо, - говорю, - что не смогла. Вот и молодец.

А у самого комок в горле. Это что-то новенькое. Вернее, навсегда - так мне еще совсем недавно казалось - забытое старенькое. Вот и втянулся в игру, покинул-таки скамью запасных - всерьез, не кривляний ради. Добро пожаловать в настоящую жизнь, дружище.

Беру Варину руку, подношу к губам.

"Гори все огнем, - думаю. - Гори все огнем".

Но кажется, очень громко думаю. Варя, во всяком случае, услышала. Иначе с чего бы ей смотреть на меня с таким ликованием? Жест-то сам по себе не слишком значительный. Мало ли кто кому ручки целует. Приятный, ни к чему не обязывающий, старомодный церемониал.

СТОЯНКА XVII

Знак - Весы - Скорпион.

Градусы - 25°42 '52 "Весов - 8°34 '17" Скорпиона.

Названия европейские - Альшиль, Альхиль.

Названия арабские - аль-Иклиль - "Венец (Скорпиона)".

Восходящие звезды - бета, дельта и пи Скорпиона.

Магические действия - изготовление пантаклей для помощи тем, кто был обманут.

Стыдно мне, Господи. Так стыдно, что, если бы испепелил Ты меня, дурищу убогую, вот сейчас, на месте, я бы Тебе, Господи, только спасибо сказала бы, потупившись. И развеялась бы пеплом без сожалений, лишь заручившись обещанием: что никогда, никогда, никогда больше не придется мне глядеть в глаза доброму чудовищу, которое, по правде сказать, почти ангел, снисходительный, терпеливый и невозмутимый, как всегда. Как всегда, да.

А я - истеричная идиотка, тварь неблагодарная, непропеченная Галатея, позорно, с грохотом вывалившаяся из печи в самый разгар обжига. Если мерзостная тетрадка действительно порождение моих тайных страхов и стыдных предсонных грез - не знаю, как меня земля носит. На ее месте я бы не. Я и на своем-то месте от омерзения содрогаюсь - теперь, задним числом.

- Прости, - говорит тем временем несостоявшийся Иуда, рыжий полуангел, Пятнадцатый мой Аркан, Максим (не соврал) Юрьевич, согласно обнаруженным в ходе обыска документам, Оле-Лукойе по профессии, Иерофант по нумерологическому раскладу, Гудвин - не то чтобы шибко великий, зато, увы, вполне прекрасный. Настолько, что девочку Элли к нему лучше бы на пушечный выстрел не подпускать, да и насчет Железного Дровосека есть у меня некоторые сомнения...

- Я, - говорит он, не слишком старательно изображая покаяние, - должен был думать головой, а не жопой, когда тебя сюда притащил... С другой стороны, мне очень нравится, что ты теперь тут живешь.

- Почему? - спрашиваю, лишь бы что-то спросить. Нет, вру, не лишь бы. Просто, вопреки всему, надеюсь: вот сейчас произойдет некое невероятное событие (скорее взрыв, чем поцелуй, хотя второе больше в моем вкусе), которое отменит все, что я успела сдуру наворотить. Или ладно, не отменит, просто наполнит новым каким-то смыслом, и я пойму наконец, зачем все это было нужно: мерзостная тетрадка в переплете цвета свежего дерьма, помрачение рассудка, визг, вопли, снова визг, неохотное, недоверчивое раскаяние и, наконец, испепеляющий, невыносимый стыд.

- Есть в этом что-то правильное, - туманно объясняет рыжий. - Ты уж, пожалуйста, живи тут у меня, ладно?

Нашел кого уговаривать. Можно подумать, я чемоданы пакую. Ага, как же!

Но по крайней мере, я стараюсь быть честной. Терять-то мне все равно нечего. Хуже точно не будет.

- Если уж после тетрадки этой никуда не ушла... - говорю. - Хотела ведь сбежать, очень хотела, но не смогла.

- Вот и хорошо, что не смогла. Вот и молодец.

И вдруг берет мою руку, подносит к губам. Изумленно гляжу на него. Не знаю даже, что сказать на такое старомодное безобразие? А уж в текущем контексте выглядит и вовсе как издевка. Зачем?..

И тут не знаю уж каким - шестым, седьмым, двадцать вторым? - чувством улавливаю его настроение, если такой чудовищный душевный раздрай можно назвать "настроением". И понимаю: невозмутимый мой наставник в таком же смятении, как я сама, если не хуже. Ну и дела!

"Гори все огнем", - думает он сейчас.

Я с ним совершенно согласна. Гори все огнем, да, действительно. Хорошо бы синим пламенем, но и обычное оранжевое тоже сойдет. Не в моем положении носом крутить, выбирая оттенки.

Покорная нашему слаженному дуэту, на окне вспыхивает соломенная штора. Это не обычное "бытовое возгорание" - или как там пишут в протоколах пожарной службы. Ни горящей свечи, ни спичек, ни лампы, ни даже пепельницы с окурками не было на этом подоконнике. Об увеличительных стеклах и солнечных зайчиках даже говорить смешно на исходе пасмурного мартовского дня. Просто мы подумали, да. А этот дом, выходит, действительно вполне волшебное место. Если уж гнусную тетрадку из моих потаенных рефлексий смастерил, то занавеску ему подпалить - тьфу. Не фокус даже, а обычное течение дел.

Мой автопилот тем временем успел смотаться на кухню. Открыл кран до упора, схватил первую попавшуюся кастрюлю, поставил ее наполняться водой, а сам с бутылкой "Святого источника" наперевес вернулся к месту пожара. Выплеснув газировку на пылающую солому, побежал обратно на кухню. Я тут, правда, ни при чем. В критической ситуации у меня обычно нет ни собственной воли, ни выдержки, ни характера. В критической ситуации я впадаю в ступор, и за дело берется мой автопилот. Вот он действительно молодец, но в этом нет никакой моей заслуги. Просто повезло.

Хозяин дома тем временем тоже не зевал. По счастию, его автопилот мыслил куда более глобально, чем мой. Пока я моталась по воду, он содрал горящую занавеску с окна, уволок в ванную. На том, собственно, катастрофа и завершилась.

- Можешь закрывать кран, - говорит. - Обойдемся, пожалуй, без хлябей.

Нервно хихикая, я - именно я, автопилота к тому времени уже след простыл - повинуюсь. Иду на кухню, перекрываю воду. Как раз вовремя, узкий слив не справлялся уже с этаким напором. Предотвратив потоп, чуть было не пришедший на смену пожару, рассеянно оглядываюсь по сторонам в поисках какой-нибудь медной трубы, а потом опускаюсь на топчан, кладу руки на стол, голову на руки, смеюсь тихонько. Победитель огненной стихии бродит где-то рядом. Поскрипывает половицами, постукивает дверцами кухонных шкафов. Внезапно разражается тихой, но вполне задушевной бранью. Я поднимаю голову. Что стряслось?

- Печет, - лаконично объясняет он. - Обжегся-таки... Ничего, у меня мазь хорошая, облепиховая. Только я от нее буду сейчас желтый, как канарейка, с головы до ног. И все вокруг, соответственно. Ты в том числе.

- Почему? - удивляюсь.

- Потому что мазь красится. А я при этом свинтус, каких поискать. Вот сейчас, смотри, буду ставить флакон на место и испачкаю шкаф. Имей в виду: я не нарочно. Само получается...

Он честно выполняет свое обещание. На дверце появляются два ярких желтых пятна. Виновник безобразия немедленно влезает в одно из них рукавом; миг спустя неловко поднимает руку, и кончик его носа тоже становится желтым. Я хохочу, как сельская девчонка, впервые попавшая в цирк.

- Ты бы, между прочим, - говорит он, - рубашку мою, что ли, надела. А то вот полезу к тебе обниматься, и кирдык твоей блузке, не отстираешь потом эту дрянь. Жалко...

Загипнотизированная его угрозой, иду переодеваться. На всякий случай, юбку тоже долой, вместо нее наденем хозяйские вельветовые штаны. И хотелось бы оставаться красавицей (сейчас как никогда, если уж на то пошло), но слишком уж скуден мой гардероб, а целебная мазь и правда желта и вездесуща сверх меры.

* * *

Вернувшись на кухню, обнаруживаю, что джезва в полной боевой готовности снова стоит на плите (на ручке желтое пятно), а хозяин дома устроился на топчане, пачкает сосредоточенно свою клавиатуру, мою чашку и заодно покрывало. Отлично, словом, время проводит.

Завидев меня, подвинулся: дескать, садись рядом. А мне того и нужно, собственно. Посидеть с ним бок о бок, бедро к бедру - для начала. А если выполнит свою угрозу и обнимет - что ж, я за себя не ручаюсь.

И ведь действительно руку на плечо мне положил. Вполне, кажется, по-братски, но лиха беда начало.

- Бед мы с тобой, Варенька, можем натворить, - говорит строго, - немыслимых. Впрочем, не только бед, надеюсь. Из давешнего пожара основной вывод: нужно очень, очень осторожно думать, когда мы вместе. И все будет путем.

Киваю молча. Что тут скажешь? Сама ведь видела, как пламя занялось; сама знаю, почему так вышло.

- Это, - спрашиваю осторожно, - у всех... ваших... наших... Это у всех накхов так происходит?

Ответ я, как мне казалось, предвидела. Но он меня огорошил.

- Никогда ни с кем из "наших-ваших" ничего такого не происходило. И не должно бы... Ты приготовься, Варенька, я сейчас каяться буду. Если уж все так повернулось... Только сначала кофе с плиты сниму. А то ведь убежит.

Я-то заранее решила, что не стану вставать, давать ему дорогу. Пусть уж через меня перелезает: я - маньячка, мне будет приятно, мы оба это понимаем, и нечего церемониться. Но этот хитрец ступил одной ногой на тахту, второй - на хлипкий кухонный стол и миг спустя приземлился у плиты. Разлил кофе в разноцветные кружки и тут же, кажется, забыл о нем. Присел рядом со мною на корточки, уперся лбом в мое колено.

- Начинаем процесс покаяния, - объявляет. - Ты имей в виду: поцелуй с аварией - это не козни какой-то там "злой судьбы", это я подстроил. Ну, не совсем подстроил, просто вовремя почувствовал, что шансы получить мелкого пинка велики, вот и рискнул. Разыграл все как по нотам, безупречно, ты свидетель. Есть чем гордиться... Ты погоди, не нужно в комок сжиматься, и отпихивать мою башку коленкой тоже не нужно, ты, пожалуйста, сделай глубокий вдох и медленный выдох, а потом расслабь мышцы и дослушай. Слушаешь? Вот и хорошо. Логика у меня была простая: мы встретились для того, чтобы я научил тебя определенным вещам, так уж всегда в нашей традиции происходит, а иных традиций я не знаю. Следовательно, все, что мешает обучению, придется похерить - так я тогда думал. При этом сам не понимал, кто меня за язык тянет дразнить тебя дурацкими идеями о пустых гостиницах и загородных пансионатах, где мы можем рискнуть жизнью ради пары-тройки поцелуев - подразумевалось, что ничего больше все равно не успеем... На что я надеялся? Что ты испугаешься такого расклада и скажешь: "На фиг, на фиг"? Или что ты вцепишься мне в рукав и скажешь: "Поехали, сейчас же, немедленно"? Так ведь нет, оба варианта не устраивали меня в равной степени. Проблема в том, Варенька, что я и сам не понимал, чего хочу. Да и сейчас не очень-то понимаю. Тебе достался хреновый учитель. Мало того что неопытный, так еще и влюбленный. И, как я понимаю, не совсем безответно, увы. Что тут делать - неясно. Дров я с тобой уже наломал и еще наломаю, это несомненно. С другой стороны, такая уж твоя судьба. И моя. И вообще.

Вот оно как. Надеюсь, он не рассчитывает на внятный ответ. Надеюсь, он вообще ни на какой ответ не рассчитывает, потому что я двух слов связать сейчас не смогу. В голове у меня не просто каша, а размазня, малоаппетитная с виду, но сладкая. Такая сладкая, что...

Ох.

Так и не обнаружив среди известных мне слов ни одного подходящего к случаю, я просто погладила его по голове. Не собиралась, честно говоря, даже в мыслях не держала, просто его голова вовремя подвернулась мне под руку. Так бывает.

И вот мы сидим и молчим, так долго, что за это время успевает наступить ночь.

Почуяв ее приход, Гудвин мой встрепенулся, поднял наконец голову, обратил на меня потемневший за компанию с небесами взор.

- Что ж, тетрадка эта дурацкая - твое личное наваждение, - говорит. - А вот пожар - наше общее. Хоть это мне понятно. Но больше - пока ничего. Мир взбесился, дергается в наших с тобой неумелых руках, орет, как новорожденный, того гляди, зашибет. Правила техники безопасности нам неизвестны, а нужны позарез. За советом идти некуда: ни с кем из наших ничего подобного не случалось. Что делать будем, Варвара? - И, не дождавшись моего ответа, заключает: - Будем жить дальше. С максимально возможным удовольствием, но очень, очень осторожно. И чтобы мне больше громко не думать!

Улыбаюсь ему.

- Может быть, все к лучшему? - спрашиваю. - Просто к лучшему, и все... Так ведь часто бывает: ныряешь головой в прорубь, думаешь, что там - холод ледяной, тьма и бездна, жидкое царство Хель, изготовленное из сухого концентрата и - правильно - воды. Известная рецептура... Заранее содрогаешься, но ныряешь. Потому что надо. И - не слабо. Ну и вообще, где наша не... И прочий лирический героизм. Но, нырнув, переведя дыхание, обнаруживаешь, что вода в проруби теплая, чистая и прозрачная, так что дно видно. И там, на дне, мало того что песочек шелковый, так еще и сокровищ понараскидано, и ни единого дракона. И вообще лафа.

- Может быть, - говорит он, снова утыкаясь лбом в мое онемевшее от негаданного счастья колено. - Все может быть... Ты знаешь что? Ты давай иди, одевайся. Поедем-ка поохотимся. Считается, будто время все лечит - даже краденное, даже время чужой жизни. Пару десятков лет спустя нам обоим будет куда легче решить, как жить дальше.

- Сколько сотен чужих лет ты уже прожил? - вздыхаю. - И есть ли от этого толк?

- Если ты спрашиваешь, значит, действительно никакого толку, - смеется. - Но надежда, Варенька, она ведь не просто умирает последней. Она, говорят, даже к погребальному костру своего господина с дарами приходит порой... Вот и я все думаю: когда-то ведь наконец перейдет это чертово количество в более-менее пристойное качество? Или ну ее к черту, эту школьную диалектику?

- Диалектике, - отвечаю, - в пекле самое место. А прогуляться я не прочь. Не думаю, что двадцать чужих лет спустя все у нас само собой рассосется - до сих пор-то не рассосалось... Но с другой стороны, надо же как-то успокоиться, тут ты совершенно прав. Только нос отмой, пожалуйста. И брови. И ухо левое... нет, все, теперь уже оба.

- Может быть, проще докрасить все остальное? - вздыхает. - А что, буду желтым Человеком-Из-Другого-Анекдота*. Один из любимых персонажей у меня, между прочим...

Оно и видно.

* Здесь цитируется один из так называемых "абстрактных анекдотов", когда-то чрезвычайно популярных, а теперь, кажется, совершенно забытых. Человек приезжает на поезде в незнакомый город, выходит и видит, что все вокруг фиолетовое. Фиолетовый перрон, фиолетовые поезда, фиолетовые носильщики везут фиолетовый багаж фиолетовых пассажиров. Он выходит в город и видит фиолетовый асфальт, фиолетовые деревья, фиолетовые дома и фиолетовых прохожих с фиолетовыми собачками. Он заходит в первый попавшийся фиолетовый ресторан; фиолетовый официант приносит ему фиолетовое меню.

Вдруг в конце зала открывается дверь, и из желтой комнаты выходит совершенно желтый человек. У приезжего не выдерживают нервы. Он вскакивает, подбегает к желтому и спрашивает: "Ну вот хоть вы мне объясните: почему все так странно? Почему все вокруг фиолетовое, а вы - желтый?!" "Просто я из другого анекдота", - с достоинством отвечает желтый человек.

СТОЯНКА XVIII

Знак - Скорпион.

Градусы - 8°34'18" - 21°25'43".

Названия европейские - Аркало, Альшальб, Альхах, Альтоб.

Названия арабские - аль-Кальб - "Сердце (Скорпиона)".

Восходящие звезды - альфа Скорпиона (Антарес).

Магические действия - заговоры с целью сеять несогласие.

Сижу, уткнувшись лицом в собственные старые штаны, которые топорщатся над Вариными коленями. Всем телом чувствую, как течет сквозь меня время, но даже это сейчас не мешает мне быть счастливым. Ну да, просто счастливым идиотом, без царя в голове - фиг с ним, пусть себе скитается по пустыне, подобно коллеге своему Лиру, не нужен он мне. Долой монархию в отдельно взятой башке - моей!... Варенька права: некоторые ужасающие с виду бездны оказываются чрезвычайно приятными местами, не грех и побарахтаться тут какое-то время.

Ну вот, барахтаюсь.

Мне, страшно сказать, хорошо. И с этим, между прочим, надо что-то делать. Например, использовать текущую минуту слабости как восхитительную прелюдию к очередному практическому занятию. Варе, пожалуй, будет полезно отвлечься от лирических интермедий. Да и мне тоже, если начистоту.

- Знаешь что? - говорю. - Ты давай-ка иди, одевайся. Поедем поохотимся. Считается, будто время все лечит - даже краденое, даже время чужой жизни. Пару десятков лет спустя нам обоим будет куда легче решить, как жить дальше.

- Сколько сотен чужих лет ты уже прожил? - неожиданно спрашивает Варя. - И есть ли от этого толк?

Черт побери. Она права.

- Никакого толку, - соглашаюсь. - Но надежда, она ведь не просто умирает последней. Она, говорят, даже к погребальному костру своего господина с дарами приходит порой... Вот и я все думаю: когда-то ведь наконец перейдет это чертово количество в более-менее пристойное качество? Или ну ее к черту, эту школьную диалектику?

Варя укоризненно качает головой.

- Диалектике твоей в пекле самое место. Но прогуляться я не прочь. Не думаю, что двадцать чужих лет спустя все у нас само собой рассосется - до сих пор-то не рассосалось... С другой стороны, надо же как-то успокоиться, тут ты совершенно прав. Только нос отмой, пожалуйста. И брови. И ухо левое... нет, все, теперь уже оба.

Смотрю на свои руки. Желтые по локоть действительно. Что я увижу в зеркале, заранее понятно. Хорош "чернокнижник", нечего сказать!

- Проще докрасить все остальное, - вздыхаю. - А что, буду желтым Человеком-Из-Другого-Анекдота. Один из любимых персонажей у меня, между прочим...

- Живой человек редко может позволить себе роскошь стать "персонажем", - строго возражает Варя. - Посему - отмывайся.

Слушаю и повинуюсь. Четверть часа угрохал на послушание и повиновение и, можно сказать, отмылся. Хотя если бы прокрутить меня в стиральной машине с отбеливателем, вышло бы совсем хорошо.

Ну, по крайней мере, Варя теперь не станет от меня шарахаться, прикрывать руками драгоценную свою куртку. А мне того и надо.

* * *

Я все-таки поцеловал ее - уже не дома, еще не в машине, а во дворе, благо ни одна любопытная старушка не способна засидеться на скамейке мартовским вечером, когда лишь сырые московские ветры властвуют безраздельно, даже пресловутые силы зла от них по подъездам прячутся. Ну вот и мы почти невольно прильнули друг к другу: греться. В северных странах любовь приобретает особый, практический смысл, что да, то да.

Не то чтобы я в руках себя держать не мог - увы, я еще и не такое могу, - просто хотелось раз и навсегда убедиться, что моя дикая выдумка, да еще и подкрепленная Вариной верой, не поспешила овеществиться, стать новым законом дурацкого нашего бытия. А то знаем, плавали...

Ничего страшного не случилось, только одна за другой завыли, запищали, затявкали автомобильные сигнализации. Молчала лишь моя "Нива" - и не потому, что соблюдала наши интересы, просто сигнализацией не оборудована. С таким хозяином, как я, удивительно, что она хоть колесами да рулем оборудована, какая уж там сигнализация...

Нас автомобильный концерт сперва изрядно напугал, а потом, когда стало ясно, в чем дело, насмешил; сцена у подъезда в итоге вышла скорее комическая, чем лирическая, но мы оба остались вполне довольны.

- Гляди-ка, не так все страшно, - задумчиво заключила Варя, устроившись рядом со мной на переднем сиденье. - Я-то думала, гром грянет и ближайшая сосна рухнет на наши распутные головы. Или бандитские пули засвищут. Или, скажем, инопланетяне во дворе у тебя высадятся, чтобы начать плановую перестрелку с агентами Скалли и Малдером. А вой этот - ерунда, смешно даже...

- Я же все выдумал, - напоминаю. - Не должно быть ни грома, ни сосны, ни инопланетян, ни даже агента Малдера. Вообще ничего - теоретически.

- Ты, может, и выдумал, да я тебе поверила. И до сих пор, будешь смеяться, почти верю. И сдается мне, ты и сам собственным выдумкам веришь - не только этой, вообще всем. И от этого они перестают быть выдумками... Скажешь, нет?

- Есть такое дело, - признаю. - Но не всегда. Не настолько все запущено, честное слово!

И снова ее обнимаю. Во-первых, вошел во вкус, а во-вторых, грешен, эксперимент ставлю, проверяю: вдруг на сей раз обойдется?

Почти обошлось. А что всклокоченный дворовый кот на капот вспрыгнул и завопил дико - так это, можно сказать, и не происшествие даже. Так, пикантная приправа к нашим собственным страстям.

- Что, в случае чего, будет с твоей квартирой, подумать страшно, - смеется Варя, когда я наконец отрываю как-то себя от ее губ и приступаю к своим основным обязанностям: медленно, задом выруливаю на улицу.

- Ну... Надо думать, тараканы объединятся с мышами и перебьют нам всю посуду, - предполагаю. - Ничего не попишешь, сам виноват.

- Это правда, - очень строго говорит Варя. - Сам виноват, да. Никто тебя за язык не тянул... Да-да, я понимаю, что звучит двусмысленно. Того и добивалась.

Вид у нее при этом чрезвычайно довольный. Да нет, какое там, совершенно счастливый у нее вид. Нет мне прощения и не будет.

И не надо.