Чтение 24–й страницы книги ~Жалобная книга~

- Собственно, я не предлагаю вам ничего принципиально нового, - говорит дама в сером. - Речь идет всего лишь о возможности вернуться к истокам традиции, известной вам, мягко говоря, не понаслышке. И заодно оставить людей в покое. Какое вам до них дело? Подозреваю никакого. Просто вас научили шарить по чужим дырявым карманам да и бросили посреди улицы: крутись как хочешь. Нынешние накхи падки на чужое. А мы всегда начинаем с себя. Многим, по правде сказать, больше ничего и не требуется. Несбывшееся всякого человека - это, как вы понимаете, вечность. Ну, почти вечность. Великое множество вариантов. И это именно тот случай, когда свой кусок слаще чужого. Много слаще.

Вопросительно поднимаю брови.

- Неужели непонятно? Собственное несбывшееся по определению слаще самой распрекрасной чужой судьбы. Потому что изначально под наш размер заточено, по нашей фигуре пригнано. Нет нужды ломать комедию, притворяясь кем-то иным. Не любительский спектакль, а живая правда, по сравнению с которой наша единственная сбывшаяся жизнь - пресная лепешка, а уж чужие - и вовсе дрянь. В каком-то смысле то самое индивидуальное бессмертие, ради которого вы готовы втискиваться во всякую чужую шкуру. А ведь они, мягко говоря, не бархатом подбиты, а "чертовой кожей"...

- "Чертовой кожей", - повторяю машинально.

- Ткань такая была когда-то, - охотно объясняет моя собеседница. - Жесткая, колючая дерюга.

Ну да, ну да.

- А прервать это путешествие тоже можно по собственному желанию? - спрашиваю. - Или уж - головой в омут?

- Все зависит от наличия этого самого "собственного желания" и от его силы. Никогда заранее не знаешь, кто захочет и сможет вернуться. И хватит ли у него мужества не оплакивать потом, задним числом, свой утерянный рай во время скитаний по чужим Елисейским полям, тоже заранее не угадаешь, так что... Головой в омут, да, пожалуй, лучше не скажешь.

Молчу, делаю вид, что думаю. На самом-то деле думать особо не о чем. Играть с нею в дурацкую игру вроде карточной забавы: "Верю - не верю" - так я и в детстве не слишком любил это развлечение. Когда предлагают попробовать, надо пробовать. Терять мне, собственно говоря, нечего, кроме одной-единственной тоненькой золотой цепочки; да и та вряд ли принадлежит мне по праву. Чужое сокровище, припрятанное за пазухой, иных у меня сроду не бывало.

Впрочем, о цепочке этой, о Вареньке, теплее и слаще которой не было для меня существа еще нынче утром, я размышляю не слишком долго. Секунды полторы - даже не размышляю, скорее уж просто констатирую факт: ну да, есть такая тема, и что с того? Найдется ли для нее место рядом со мной в этой новой вечности, откуда мне знать? Поживем - увидим, хотя уже сейчас ясно: вряд ли. Ох, вряд ли.

Но это ничего не меняет. Ничегошеньки. Когда на одной чаше весов - неведомое, непостижимое и неопределенное, а на другой - самая прекрасная в мире женщина и самая роковая на земле любовь, женщину с любовью выберет только распоследний болван, лирический литературный персонаж, выдуманный сказочником, ни черта не смыслящим в настоящих чудесах. Он еще и речь какую-нибудь пафосную произнесет по этому поводу, чтобы романтически настроенный обыватель не сомневался: самые удивительные вещи происходят с нами, дураками; все чудеса вселенной по сравнению с приключениями наших чутких сердечек - тьфу, баловство, детские игрушки для тех, кто не нашел пока свою половинку.

Я же не выдуманный и не лирический, а настоящий, живой, напуганный до потери дыхания, всей своей слабой плотью увязший в топком болоте чудес, а потому за двумя химерами не гонюсь, довольствуюсь той, что потолще. Законченный реалист и прагматик - в этом, и только в этом смысле.

- Да уж, странно было бы, если бы я отказался, - говорю.

- Ну вот, и я так думаю... Кстати, на моей памяти вы первый, кто не спрашивает: "Почему я?" Все обычно только и хотят, что узнать, с какой такой стати их причислили к лику "избранных". Мне в свое время тоже, собственно, было интересно. А вам - нет. Удивительно.

- Почему удивительно? Мне всегда казалось: случилось, значит, случилось. Какая, к черту, разница, почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, надо выстоять. Не до жиру, как говорится...

- Не стоит так драматизировать, - улыбается. - На моей памяти не было еще такого, кому не понравилось бы.

Молчу. Про себя думаю, что прогноз, в сущности, не слишком утешительный: я у нас большой оригинал, вечно все не как у людей, даже не как у накхов. Все как не. Как не все. Все никак.

- Ответ вам все же придется выслушать, - ласково говорит дама в сером. - Хоть вы и не стали задавать вопрос. Вы - потому, что вы - накх, который зашел в тупик. В сущности, у вас нет выбора. Иных не имеет смысла беспокоить.

Пожимаю плечами. На открытие Америки это ее откровение явно не тянет.

- Когда в омут этот ваш нырять-то будем? - спрашиваю.

- Да хоть прямо сейчас. Чего тянуть?

- Прямо сейчас нельзя. Мне нужно кое-что уладить напоследок. Не знаю, кто вынырнет из этого омута вместо меня, но вряд ли это существо захочет заниматься моими делами. А даже если захочет - еще не факт, что справится... Мне совсем немного времени нужно. До полуночи хотя бы. Больше даже не стоит, пожалуй: чего душу травить?..

Кивает.

- Ладно. Возвращайтесь после полуночи, я подожду.

- Сюда? После полуночи? Так ведь кафе в двенадцать закроется...

- Ну да, все правильно. Закроется. А я посижу подожду. Мне можно, я - владелец. Вернее, не я, а мужчина, который встретил вас на пороге. Но это, как вы понимаете, один черт.

Ага. Вот оно как. Магия малого и среднего бизнеса, значит.

* * *

Понимаюсь, ног под собой не чуя, бреду к порогу; головы на шее не чуя, киваю небрежно своему грядущему - дескать, скоро увидимся, куда я денусь. Варя выходит мне навстречу из кофейной комнаты. Следила, надо думать, за переговорами. Немудрено, на ее месте я бы тоже следил.

- Ты еще никуда не делся? - спрашивает.

Что, интересно, я могу ей ответить? С одной стороны, дурацкий вопрос: вот он я, здесь, хоть руками трогай, хоть ногами пинай - а что ж, поделом! Но по большому счету - да, делся. Стою уже по ту сторону нашей общей жизни, по горло увяз в болотном мороке новой судьбы, которая, как ни бегай от нее, все равно ведь поймает и сбудется - с двенадцатым ударом часов, согласно сказочным обычаям.

И как прикажете глупости эти словами человеческими объяснять?!

- Поехали отсюда, - говорю. - Прямо сейчас. Черт с ними, с Юркиными новостями. Без меня как-нибудь разберутся, взрослые люди, по несколько тысяч лет каждому...

- Тем более что он сам всех обзвонил вчера из аэропорта, перед самым отлетом, - сообщает Варя, путаясь в рукавах своей нарядной куртки. - Ну, то есть не всех, а только своих учеников. А они всем остальным рассказали.

- И что? - интересуюсь - вполне, впрочем, равнодушно.

- А как ты думаешь?

- На фиг его послали?

Кивает.

Ну да. А чего я, собственно, ждал?

СТОЯНКА XXVII

Знак - Рыбы.

Градусы - 4°17'09" - 17°08'34".

Названия европейские - Альгарфермут, Альгафальбухар, Альгарфельмукор, Альхрия.

Названия арабские - ал-Фарг аль-Муаххар - "Задний Отток".

Восходящие звезды - альфа и бета Весов.

Магические действия - заговоры на дружбу или ненависть.

Название для истории моей жизни придумано задолго до моего рождения чужим человеком: "утерянный рай". Пафосно, зато точно. Число раёв, благополучно утерянных мною за короткую, в общем, жизеньку, у меня самой вызывает оторопь. И вот, кажется, сейчас...

Нет.

Не хочу об этом думать. Да и с чего бы, собственно, именно сейчас? Мало ли с кем и о чем разговаривает сейчас рыжий мой Иерофант. Не так уж часто изменяется жизнь человечья от разговоров. Ну, то есть бывает, конечно, и моя собственная история наилучшее тому подтверждение, но ведь не каждый же день судьбоносным диалогам случаться, правда?

Неправда.

Мне нет нужды лезть в сумку за карточной колодой, ни к чему гадать, комкая в потных от волнения ладонях глупое свое сердце: я уже предчувствую-знаю-понимаю, как хочешь, так и назови, что... Что? Ну, все, в общем.

Все.

Так даже лучше, когда нет никакой, совсем никакой надежды. Она, зараза такая, делает нас слабыми, нежными, податливыми - хоть сразу в гроб клади, не жалко. А мне сейчас никак нельзя в гроб. Пока не найду на какой-нибудь горе Лао бессмертного старца, который научит меня, как соткать мою детскую мечту, персональную посмертную вечность из сладчайших фрагментов минувшей недели, о гробах и речи быть не может. Что мое, то мое, никому не отдам.

Надежды-то нет, но вот сижу как на иголках, Капу вполуха слушаю, на прочих и вовсе внимания не обращаю, а ведь, казалось бы, такая компания. Извертелась вся, извелась, подглядывая: что там, в чайной комнате, происходит? Не исчезли еще из вещного мира черный ботинок, рыжий чуб да полосатый свитер? Странно, в общем, что не исчезли: сердце мое утверждает, что все кончено, а прочие органы чувств дружно возражают: дура, вот же он, твой ненаглядный, сидит на стуле, не делся никуда и вряд ли собирается. Чай вон прихлебывает, не подавится. Впрочем, оно и хорошо, что чай, на здоровье. Мне это только на руку. Где это видано, чтобы человек прямо во время чаепития с лица земли исчез?

То-то же.

Он и не исчез. Полчаса спустя примерно и вовсе поднялся со стула, явно вознамерившись покинуть помещение. Я тут же торопливо шепнула Каиитолине Аркадьевне: "Сейчас", - и пулей вылетела в холл.

- Ты еще никуда не делся? - спрашиваю.

Идиотский вопрос, конечно. Что, интересно, он может мне ответить? Вот же стоит человек здесь, в метре от меня, хоть руками трогай, хоть ногами пинай - а что ж, и пнула бы, пожалуй, поделом! Не фиг быть таким хорошим, если способен исчезнуть из моей жизни в любую минуту. При таких склонностях надо притворяться необаятельным злодеем, этаким подонком-неудачником. Понимаю, трудно. Но надо, черт побери, стараться!

А он даже сейчас не старается. Глядит на меня почти удивленно из своего дурацкого, наверняка распрекрасного далека, где мне, чую, не найдется места. Ну и ладно. Пусть не находится. Главное, что он пока тут, рядом. Еще, стало быть, несколько секунд можно любоваться - как минимум. А возможно и дольше. Но на такую роскошь я, признаться, не слишком рассчитываю.

Однако же нет, прощаться со мною никто пока не собирается.

- Поехали отсюда, - говорит. - Прямо сейчас. Черт с ними, с Юркиными новостями. Без меня как-нибудь разберутся, взрослые люди, по несколько тысяч лет каждому...

- Тем более что он сам всех обзвонил вчера из аэропорта, перед самым отлетом, - вспоминаю. Ну да, Капа ведь мне только об этом и рассказывала, все уши прожужжала, а я, корова, едва слушала. - То есть, - поправляюсь, - не всех, а только своих учеников. А они остальным рассказали.

- И что? - он спрашивает равнодушно - так, лишь бы разговор поддержать.

- А как ты думаешь?

- На фиг его послали?

Киваю. Смотри-ка, угадал.

- Угу, - резюмирует. - Ну, послали так послали. Их дело. По крайней мере, уж точно не мое... А ты-то сама что обо всем этом думаешь?

- Ничего, - говорю.

- Теперь придется, - вздыхает.

На этой оптимистической ноте мы выходим на улицу. Когда я куртку надеть успела, интересно? Нет ответа.

* * *

- Почему "придется"? - спрашиваю наконец. - И почему именно теперь?

- Потому что сейчас, как приедем домой, я передам тебе Знак, - будничным тоном объясняет он, проворачивая ключ в замке зажигания.

Машина ожила, заурчала, загремела, заревела, а я, напротив, обмерла, застыла, не дышу почти. Знак, ага. Передаст. Мне. Он.

Ясно.

Это, надо понимать, и есть последний день Помпеи. Ближайший вулкан уже готов приступить к своим обязанностям, мне осталось лишь принять подобающую позу, чтобы когда-нибудь, пару тысяч лет спустя, археологам было бы не слишком противно соскребать мои останки со стен этого весеннего дня, погребенного под толстым слоем пепла.

- Варенька, - говорит рыжий, неспешно выруливая на проезжую часть. - Ты имей в виду вот что: нас ждут большие, очень большие перемены. И я пока не знаю, как все сложится. Ни малейшего представления не имею.

Молчу, курю. Жду продолжения. Пусть себе говорит. Слова - это еще ничего, не слов я сейчас боюсь, но событий, после которых, как правило, наступает тишина. Так что я бы еще послушала, если можно.

- В половине двенадцатого я уеду. Ответов на вопросы: когда вернусь? - вернусь ли вообще? - и даже: кто вернется вместо нынешнего меня? - у меня нет. Вполне возможно, приеду часа через два-три, завалюсь спать как ни в чем не бывало, а наутро скажу: "И чего суетился, дурак? Зачем человека пугал?" Часто именно так и бывает после большого переполоха...

Ага. Это, надо понимать, начинается пытка надеждой. Я-то думала, хоть от этого буду избавлена.

- А может быть, - продолжает, - не вернусь вовсе. Вообще никогда. Так, мне сказали, бывает. А может быть, вернусь, но не найду дорогу домой. Или даже найду дорогу, но не узнаю тебя. Или узнаю, но не смогу вспомнить, что нас связывает. Ты уж, пожалуйста, напомни, если так случится, ладно? И не обижайся на дурака: фиг знает, сколько тысячелетий спустя я вернусь домой.

- Хорошие у тебя прогнозы. А толком объяснить слабо?

Я, честно говоря, начинаю сердиться. Ну вот зачем туману подпускать, когда и так давно уж на фиг ничего не понятно?!

- А толком объяснить слабо, - печальным эхом откликается этот засранец. - Толком - ишь ты! Толком я и сам ничего не понимаю. Мне обещали затяжной прыжок в восхитительную вечность. Прожить все возможные и невозможные повороты своей судьбы, в точности как мы проживаем чужие жизни. Ну, или почти в точности... И если тебе хоть что-то понятно, пожалуйста, теперь растолкуй это мне. Потому что я сам талдычу, как попугай, а понять - нет, не могу пока.

- Ну, то есть ты вернешься через пару часов, прожив очень много лет? - переспрашиваю осторожно. - Миллион какой-нибудь, так, что ли?

- Может, так; может, не так. Мне сказали, не все возвращаются. И непонятно даже, как лучше. Я, Варенька, правда не очень понимаю, во что могу превратиться от жизни такой. И снесет ли меня после этого земля. То существо, с которым я чай пил, оно, знаешь ли, вообще не пойми кто. То дядька, то тетка, а то и вовсе мальчишка. Превращается в кого попало, иногда, кажется, нечаянно...

- Это как раз ничего, - вздыхаю. - Из тебя получится вполне сносная девчонка. Будем, что ли, дружить.

- Тоже вариант... А теперь, пожалуйста, послушай меня внимательно, ладно? Если я к утру вернусь, мы с тобой, надеюсь, действительно как-нибудь разберемся. На худой конец, если совсем все забуду, влюблюсь в тебя еще раз. Дурное дело нехитрое... А если не вернусь, тогда вот что. За квартиру я заплатил до конца месяца. По крайней мере, на какое-то время крыша над головой у тебя будет. Если захочешь, договорись с хозяйкой, ее телефон я тебе оставлю, и живи дальше. Сто пятьдесят в месяц - не слишком дорого для Москвы. Скажешь ей, что я уехал, а ты моя сестричка, ну или еще что-нибудь придумаешь, ладно?

- Если ты до конца месяца так и не объявишься, вряд ли я буду в состоянии что-нибудь придумать, - говорю. - Чего-чего, а мыслительных способностей у меня к тому времени наверняка поубавится... Впрочем, ладно. Это я не к тому, что... В общем, про квартиру и хозяйку я, считай, все поняла, рассказывай дальше.

Он рассказывает. Говорит что-то про деньги, которые лежат в какой-то там дурацкой тумбочке, про свой мобильный телефон, которым я могу пользоваться - дескать, не пропадать же игрушке и кредиту! - про Михаэля, который скоро вернется с курорта и будет рад моему звонку, а если я вдруг захочу уехать в Германию, может устроить, запросто, ему - раз плюнуть. Заодно вспоминает про телефоны "наших" - накхов то есть, людей субботы. Которые якобы помогут, если что. Ну вот чем, чем, интересно, они мне помогут?! Бред собачий...

- Ты не слушаешь, - вздыхает. - Совсем меня не слушаешь. Ладно, дома на бумажке инструкцию напишу. Буквы-то разберешь как-нибудь.

- Разберу, пожалуй. Хорошее дело - буквы... Да-да, ты уж обязательно впиши меня в свое завещание. Мне нравится идея стать твоей наследницей. В сущности, это очень эротично.

Смотрит на меня ошалевшими, совершенно круглыми, как у совенка, глазами. Смогла-таки удивить его напоследок. Это хорошо, что смогла. Пустяк, но приятно. Чертовски приятно, честно говоря.

* * *

Дома Иерофант мой принял совсем уж строгий вид. Приготовился, надо понимать, к магическому ритуалу. Но я его обломала. Разожгла огонь на плите, налила воду в джезву.

- Не нужно передавать мне Знак, - говорю. - Лучше так посидим, поболтаем.

Он только брови поднял, дескать, вот оно как. Кивнул, обнял меня за талию, приподнял в воздух и переставил на другое место, в метре от плиты.

- Кофе я сам сварю. А ты просто стой тут рядышком, ладно?

Вот уж о чем долго просить меня не надо.

Стою рядом, как велено. Одной рукой он отмеряет специи, другой обнимает меня за плечи. Увидела бы в кино такую лирическую сцену, плеваться стала бы: что за слюни-сопли развели! А в жизни, оказывается, быть участницей подобного эпизода чертовски приятно.

О господи.

- Да, так почему "не нужно"? - спрашивает он десять минут спустя, разливая кофе по чашкам. - Нет, ты имей в виду, я не собираюсь настаивать. Не хочешь - не рассказывай. И передавать тебе Знак насильно не стану, да и невозможно это...

- Нечего тут рассказывать, - вздыхаю. - Просто не нужна мне эта твоя злодейская магия. И с самого начала не нужна была. Интересно, да, не спорю. Местами чертовски приятно, местами - омерзительно, как всякая человеческая жизнь, только разнообразнее. Но если мне больше не понадобится предлог, чтобы оставаться рядом с тобой, - зачем какой-то Знак? Все равно без тебя не стану ерундой этой заниматься.

- Ясно, - кивает. - Ладно, если так, садись сюда, будем кофе нить. Отлично получился, по-моему... Ты мне только одно напомни: я уже говорил, что никто, кроме меня, передать тебе Знак не сможет, при всем желании? Или забыл сказать?..

- Почему? - спрашиваю. Мне, в общем, все равно, но чувствую: надо спросить. Из вежливости, что ли...

- Ну как почему... Кто начал дело, тому его и завершать.

- Очередное дурацкое правило?

- Именно. Очередное дурацкое Правило.

Молчим, пьем кофе, курим.

- Это ты даешь мне понять, что, если я передумаю, а ты не вернешься, ничего нельзя будет исправить? - спрашиваю наконец. - Необратимое, так сказать, действие, да?

Кивает.

- А если ты передашь мне этот свой Знак, никто не заставит меня им пользоваться, да? Дело хозяйское, я правильно тебя понимаю?

Снова кивает, не скрывая уже улыбку.

- И предполагается, что я, как умная девочка, сделаю вывод: всегда лучше оставить себе возможность выбора, поскольку - кто знает, какая муха укусит меня завтра? И не лучше ли заранее поберечь свои локти от укусов?..

- Молодец, - говорит. - Я бы так толково не сформулировал.

- Не прибедняйся. Язык у тебя отлично подвешен.

Снова молчим. Допиваем этот чертов кофе. Никогда больше, наверное, к нему не притронусь. Темная, горькая, ароматная, тростниковым сахаром подслащенная, головокружительная отрава. С каждым глотком смысла в моей жизни становится все меньше, потому что - время, время! Идет, черт бы его побрал. Утекает от меня, из меня, сквозь меня. Теперь я наконец более-менее представляю, как живется рыжему моему Гудвину, хозяину волшебного карточного домика на Изумрудной улице. А с виду и не скажешь. И не только с виду; если совсем близко подобраться, как я, к примеру, подобралась, все равно не скажешь. Даже завидно немножко. Вот в чьей шкуре, кстати, я не отказалась бы прожить хоть тысячу лет - да кто ж мне даст...

- Мне почему-то кажется, что уйти, не оставив тебе ни единой игрушки на память, это какая-то совсем уж запредельная подлость, - вдруг признается он. - Оно и само по себе подлость - уходить от тебя в полную неизвестность, но тут уж ничего не попишешь: судьба, от которой я не откажусь. Сама же нагадала мне "апофеоз алхимической карьеры", ну вот и...

- "Игрушка на память", говоришь? - ухмыляюсь. - Ну-ну.

- Послушай, - просит, накрывая мою руку горячей ладонью. - Ну, я же не дурак, знаю, что, если не вернусь, тебе будет несладко. Возможно, поначалу - невыносимо. А тут отличная возможность вместо собственных дней, часов и минут...

- Можешь не продолжать, - говорю. - И так понятно... Ладно, давай сюда твой Знак. Кто я такая, чтобы отказываться от "игрушки на память"? И зарекаться не стану, может быть, даже поиграю в нее как-нибудь, если совсем уж невмоготу... Давай, не тяни, а то снова передумаю. На некоторых неделях у меня не то что семь, дюжина пятниц случается.

- Да уж, знаю я твои пятницы, - смеется. - Ради тебя я даже не буду затевать настоящий ритуал. Зачем тебе весь этот церемониальный выпендреж, правда?..

Встает, оглядывается по сторонам, уходит в комнату, возвращается оттуда с лоскутом цветной бумаги и свечой. Приносит из ванной пинцет. Достает из буфета маленькое блюдце для варенья и деревянную зубочистку. Критически оглядывает все это барахло, бормочет: "Ладно, сойдет", - и снова усаживается рядом со мной.

Зажигает свечу, достает из кармана складной нож, тычет им в собственный палец, словно кровь на анализ сдавать собрался. Не поморщившись, выдавливает из ранки крупную темно-алую каплю, использует зубочистку как стило, старательно выводит на клочке бумаги сложносочиненный зигзаг с петлей на конце. Ничего похожего сроду не видела, но запомнить, пожалуй, будет несложно.

- Разглядела? - спрашивает.

Киваю.

- Очень хорошо.

Кладет бумажку в блюдце, подносит к ней свечу. Поджигает. Священный знак наш пылает недолго, но страстно: языки пламени переливаются всеми цветами радуги, взмывают к потолку да еще и искрами разноцветными плюются, словно мы не крошечный лоскут бумаги жжем, а фейерверк затеяли.

- Теперь, - говорит мой прекрасный наставник, - тебе придется съесть пепел. Это совсем не противно, клянусь.

Гляжу на него изумленно. Съесть пепел - это, на мой вкус, перебор. Уж не разыгрывает ли он меня напоследок? Маленькая месть за то, что выкобенивалась; кажется, вполне в его духе. Сейчас поглумится немного, потом сменит гнев на милость и сделает все как положено.

Но рыжий Иерофант мой так печален и строг, что я покорно беру блюдце и слизываю горстку темного, теплого еще пепла. Вкус у него, как ни странно, немного терпкий, с едва заметной кислинкой. Вот уж не подумала бы...

Вылизав блюдце дочиста, как голодный котенок, ставлю его на стол. Гляжу вопросительно, дескать, что дальше?

- Вот, собственно, и все, - улыбается. - Теперь этот Знак - часть тебя. Захочешь - не забудешь. Более того, чертить его на собственной ладошке тебе не придется. Достаточно сосредоточиться, разглядывая жертву, и представить себе Знак. А когда захочешь завершить путешествие, нужно просто вспомнить, как он выглядит. Это очень легко: Знак сам придет на помощь... Я бы, конечно, посоветовал тебе ставить первые эксперименты только в обществе более опытных накхов, но ты ведь все равно сделаешь по-своему. Знаю я тебя... Ну, будем надеяться, ты и в одиночестве не пропадешь. Да и с чего бы?

- Может быть, и не стану делать по-своему, - возражаю растерянно. - Да и вообще вряд ли когда-нибудь... Ладно, действительно, чего зарекаться? Там видно будет. Ты лучше обними меня, если тебе не пора уходить, ладно?

- А как ты думаешь, ради чего я так упростил ритуал? - смеется. - По-хорошему, я чуть ли не час должен был лопотать всякие церемониальные речи и только потом... Ну да, я просто решил сэкономить время: оно нам с тобой пригодится. Иди сюда, солнышко. Я - удивительный мерзавец, меня пристрелить бы как бешеную собаку, а не целовать, но ты все равно иди сюда: пристрелить - это всегда успеется, дурное дело нехитрое.

* * *

Он был столь милосерден, что вытряс из меня душу и вытянул все жилы, измотал, иссушил, опустошил, так что к моменту его ухода у меня не оставалось сил на подлинное страдание. Я просто тупо пялилась в потолок и думала: "Ну вот и все, ну вот и все", не слишком вникая в смысл слов, почти наслаждаясь их звучанием, почти упиваясь необходимостью проговаривать про себя дурацкую эту мантру.

СТОЯНКА XXVIII