Майкла-Мигеля и Пашки поочередно всплывали перед ним, а следом явилась мысль:
ты в ответе за тех, кого приручил. Еще он видел Чо-чингу и Дейва Уокера, своих
учителей; они странным образом слились в единое существо, в
гиганта-гекатонхейра с пламенно-рыжей бородой, шептавшего ему: "Будь одинок!..
Жизнь принадлежит сильным, и лишь одинокий по-настоящему силен". Потом перед
ним возникла Земля - такой, какой он разглядывал ее с орбиты: шар, окрашенный
синим и зеленым, с пятнами белых облаков и темно-бурых безжизненных территорий,
протянувшихся по всем континентам. Саймон стремительно спускался к одной из
таких пустынь, откуда-то зная, что это - Разлом; он видел пляску теней в его
кратерах и слышал голос Майкла-Мигеля, читающего стихи.
опасные, и могущество их в том, что сразить их не может никто, кроме другой
тени.
затянуты тьмой, из камеры Хайла доносился раскатистый храп, и смрадный густой
воздух обволакивал и колыхался над ним, лишая привычной остороты обоняния.
обхватывая толстые железные стержни, мускулы напряглись в неимоверном усилии;
он уперся босыми ногами в стену и ссутулил плечи, чувствуя грохот крови в ушах
и ее привкус на прокушенной губе. Решетка подалась с протяжным жалобным
скрипом. Кончики стержней, уходивших в потолок и пол, крошили камень, прутья
гнулись и раздвигались, уступая силе человеческих мышц. Алая струйка скользнула
по подбородку Саймона, что-то теплое капнуло на колено. Он перевел дыхание,
откинулся к стене и с минуту сидел в неподвижности, созерцая дело своих рук.
Главное, чтобы прошла голова...
лопатках. Храп в камере соседа смолк,потом возобновился с удвоенной силой, но
звучал теперь как-то ненатурально - чудилось, будто Хайло высвистывает
затейливые рулады напоказ. Саймон сделал пару осторожных шагов, всматриваясь в
темную скорченную фигуру за решеткой.
крокодильера сомкнулись на его предплечьях, подтягивая ближе. Теперь их
разделяла только решетка, толстые прутья, между которыми можно было просунуть
ладонь. Страшная физиономия маячила перед Саймоном, смрад сделался еще сильнее.
рукой, а другой вытаскивая нож. - И вправду решил удрать! Ловкач! Сквозь
решетку пролез. Мясо, должно быть, без костей, а? Ну, это мы проверим.
принялся возиться с завязками штанов, приговаривая:
дергайся, а то на меха порежу! Ежели все у нас будет чин чинарем, по-доброму,
значит, согласию, тогда, глядишь, и отпущу. Хо-хо! - Он хохотнул, брызгая
слюной. - Отпущу, и ты отсюдова уберешься, вылезешь как-нибудь за дверцу, а там
"штыки" тебе приложат в лоб. Жалко, конешно. Гладкий ты, добро пропадает.
Арр-ха!
ему под ребра, словно клинок копья цухи-до. Сообразуясь с тайятским Ритуалом
Поединков, Саймон предпочел бы выпустить кишки Хайлу в каком-нибудь
романтическом месте - среди камней и скал у морского берега, на лесной опушке
под развесистыми пальмами или, на худой конец, в приюте любви. Приют любви
вполне бы подошел, мелькнула мысль, если учесть намерения крокодильера. Но
выбирать не приходилось. Он вырвал нож из бессильных пальцев, ударил Хайло
ребром ладони в горло и отщвырнул подальше от решетки. Потом пробормотал:
мере, недолго сопротивлялся.
направился к двери. Замок здесь был примитивным, но с ним пришлось повозиться -
его, вероятно, не смазывали лет пять, а может, и все десять. Наконец он
очутился на лестничной площадке и всей грудью вдохнул теплый затхлый воздух.
После вони и смрада в покинутом коридоре он показался Саймону благоухающим
бальзамом.
сапог и кашля часового. Неслышно ступая босыми ногами и чуть заметно
подсвечивая фонарем, Саймон начал спускаться вниз по лестнице. Под его ступнями
был шероховатый растрескавшийся камень, однако иногда попадалось что-то мягкое,
шелестящее или колючее - бумага и обрывки волосяных веревок, казавшиеся в
тусклом свете сплетением древесных корней. Это убедило Саймона, что он идет по
верному пути.
спустился метров на сорок. Но это едва ли четвертая часть от полной высоты
утеса, и Саймон казался самому себе почтовым голубем, замкнутым в поднебесной
голубятне. Найдет ли он выход, чтобы расправить крылья и устремиться в небо?
Это сейчас занимало его не больше, чем пустота в желудке.
которую срывали и бросали здесь, не затрудняясь вынести наружу. Посветив
фонарем, Саймон двинулся к широкой и высокой двери из потемневшего дерева,
усеянной металлическими заклепками. Что-то метнулось под стеной и исчезло с
пронзительным писком - мышь. или крыса, единственный страж позабытого
хранилища, неоспоримый владелец бумажных гор, картонных равнин и залежей
старого клея.
полость, которую он не мог осветить фонарем; слабый дрожащий свет выхватывал
ряды сколоченных из досок стеллажей, вначале пустых, а затем набитых
посеревшими от пыли папками. Потолок оказался невысоким и волнистым, но пол -
довольно ровным, как и стены за полками; кое-где в них темнели ниши, пустые или
набитые все теми же папками, кипами прошитых бумаг с сургучными печатями и
неразборчивыми надписями. Отряхнув с одной из папок пыль, Саймон прочитал:
"Протоколы и решения Государственной Думы ФРБ. Год 2352". Далее шли годы 2351,
2350, 2349-й, и это подсказывало, в какую сторону двигаться, чтоб перейти к
более ранним временам. Отсчитав с полсотни шагов, он почувствовал, что выбрался
из лабиринта полок, остановился и поднял фонарь над головой.
пятачок с прогнившим письменным столом - ножки его были изгрызены, поверхность
усеивал мышиный помет. Над столом свисала большая керосиновая лампа на трех
цепях, рядом валялись остатки табурета и переломанные ящики, на полу
расползалась клочьями тростниковая циновка.
запустение.
помещений, пробитых взрывами, эта полость была, несомненно, естественной.
Довольно большая пещера в скале, невысокая, неопределенной формы, с прочными
сводами, державшими тяжесть башен и стен, что выстроены наверху. Когда-то она
служила для первопоселенцев убежищем или складом; натеки застывшего камня,
выровненный пол и ниши молчаливо подсказывали, что здесь поработал излучатель.
великолепный грот, полный сокровищ и тайн, где на персидских коврах восседали
фигуры в ярких восточных одеждах, где сияли драгоценные камни на рукоятях и
ножнах сабель, блестело серебро доспехов и высился посередине сказочный корабль
Синдбада Морехода - резное дерево, башенка на корме, лазурь окрашенных бортов,
свернутые шелковые паруса.
прекрасной Захры ад-Дин и Сираджа ат-Навфали - Сергея Невлюдова, если
припомнить его настоящее имя. Человека, который оставил так много и настолько
мало - Пандус, возможность странствовать и рассе-, ляться среди звезд, но
ничего о себе. Почти ничего. Единственной вещью, принадлежавшей ему, являлась
статуэтка кошки, самый драгоценный экспонат подземного музея. Саймон увидел ее
будто бы наяву: белое тельце и голова с настороженными ушками, пепельно-серый
хвост, приподнятый и изогнутый над спинкой, лапки на округлом металлическом
пьедестале. Глаза бирюзовой голубизны, шея чуть-чуть вытянута, головка
склонена, будто зверек разглядывает что-то у своих передних лап. Возможно, поза
была самеком: в подставке хранился компьютерный диск с записями Невлюдова -
тот, о котором Саймон рассказывал Марии.
бумаг?
Передела. Материалы съезда НДБ. "Наш дом-Бразилия", партийный устав и
программа... Ну что ж, двинемся дальше.
самой его середине были прорезаны бойницы, забитые сейчас досками, а по обе
стороны от них стояли шесть шкафов - но не деревянных, а металлических, в серой
облупившейся краске, с перекошенными дверцами. Саймон, чувствуя, как замирает в
груди, приблизился к ним, поднял фонарь, поддел створку лезвием ножа и дернул.
Твен, Толстой, Гюго, Уэллс, Драйзер, Дюма, Куприн... Пальцы Саймона
благоговейно скользили по переплетам из вечного пластика, гладили их, стирая
пыль, касались разноцветных корешков. Да, в этой пещере тоже были свои
сокровища, древний клад, который мог украсить музеи и библиотечные хранилища
России. Впрочем, не только России; книги трехвековой давности на любой из
планет ценились на вес золота.
книги... Драгоценные, но бесполезные для него. Ни документов, ни исторических
записей, ни карт, ни планов, ни схем. Внезапно Саймон понял, что их и быть не
могло - во всяком случае, на бумаге. Списки колонистов, всевозможные перечни
оборудования, распоряжения руководителей - все это хранилось в компьютерах
"Полтавы", как и главная цель его розысков - корабельный журнал. Надо думать, к
моменту высадки навигационный компьютер был в исправности: "Полтава" не