Чтение 7–й страницы книги ~Гиблое место~

Томас волновался за Джулию. Вообще-то он всегда за нее немножко волнуется: на то он и брат. Но сегодня он волновался не немножко. Сегодня он волновался очень.

Это началось еще утром. С самого утра ему стало как-то чудно. Не в смысле весело, а в смысле странно. В смысле страшно. Он почувствовал, что Джулии грозит беда. Томас встревожился и решил ее предупредить. И "протелевизил" ей про беду. Говорят, картинки, музыка и голоса попадают в телевизор по воздуху. Томас сперва думал - вдруг знают, что он глупый, и считают, что он поверит любой чепухе. Но Джулия сказала - правда. Вот Томас иногда и телевизил ей свои мысли. Раз можно посылать по воздуху картинки, музыку и голоса, значит, и мысли можно. "Берегись, Джулия, - телевизил он. - Будь осторожна: может случиться несчастье".

Если Томас кого и чувствовал, так это Джулию. Он точно знал, когда она радуется, когда грустит. Если она хворала, Томас, скорчившись, ложился на кровать и хватался за живот. И еще он всегда угадывал, когда она его навестит.

И Бобби он чувствовал. Но не сразу. Вначале не получалось. Как в тот раз, когда Джулия впервые привела к нему Бобби. А потом все лучше, лучше. И теперь он чувствует Бобби почти так же, как Джулию.

Он и других чувствует. Дерека, Джину - она тоже даун, живет тут, в интернате. Потом еще одну приходящую сиделку. И еще двоих из тех, кто присматривает здесь за больными. Но их он чувствует слабо, а Бобби и Джулию - очень хорошо. Наверное, кого сильнее любишь, того лучше чувствуешь. И знаешь о нем больше.

Случалось, Джулия за него переживала, и Томас очень-очень хотел ей сказать: "Я знаю, ты беспокоишься, но у меня все в порядке". Сестра услышит, что он ее понял, и обрадуется. Но как ей сказать? Трудно же объяснить, как и почему он иногда чувствует людей. Да он и не хочет никому рассказывать, а то подумают, что он глупый.

Сам-то он знает, что глупый. Не такой глупый, как Дерек, но все равно. Нет, Дерек добрый, с Дереком ему повезло, что они в одной комнате. Добрый, но замедленный. Это их так называют вместо "глупые", когда они поблизости. Джулия никогда его так не называет. И Бобби тоже. А другие называют. Как будто он не поймет. А он понимает. У него что-то там такое замедленное. Что - он не разобрал, а "замедленный" - разобрал. Глупым быть так не хочется, но ведь его никто не спрашивал. Он и самому Богу телевизил: пусть сделает так, чтобы Томас перестал быть глупым. Но Бог или хочет, чтобы Томас навсегда остался глупым, - а почему? - или просто не слышал Томаса.

Вот и Джулия не слышит. Томас каждый раз узнает, когда его услышали. Джулия - ни разу.

Зато иногда его мысли доходят до Бобби. Чудно. Не в смысле смешно, а в смысле странно. В смысле интересно. Томас телевизит Джулии, а слышит его Бобби. Ну, как сегодня утром. Когда он телевизил Джулии:

"Может случиться несчастье, Джулия. Идет большая беда".

А Бобби и услышал. Не оттого ли, что Бобби и Томас любят Джулию? Томас не знает, но Бобби услышал, это точно.

Стоя в пижаме у окна, Томас вглядывался в недобрую ночь. Где-то рыщет Беда. Томас ее чует: у него кровь начинает булькать, а кости зудят. Беда еще далеко, до Джулии не добралась. Но подкрадывается.

Сегодня, когда приходила Джулия, Томас хотел ей рассказать про Беду. Но как рассказать, чтобы поняли? Станешь говорить; и получится глупо. Джулия и Бобби и так знают, что он глупый, но напоминать им еще раз не хочется. Только откроет рот рассказать про Беду, а слова не слушаются. Он их в голове выстроит как надо и уже собирается говорить, а они раз - и в кучу. Никак на место не вернешь. Вот он и молчал. А то все будут думать, что он глупый-преглупый.

И как рассказать, что такое Беда? Может, человек? Страшный такой. Хочет навредить Джулии. И да и нет: человек, но не только. Томас так чувствует. И от этого "не только" пробирает озноб изнутри и снаружи. Как будто стоишь на зимнем ветру и ешь мороженое.

Томас поежился.

Чувствовать Беду неприятно. А лечь в постель и перестать чувствовать нельзя: он должен все хорошо знать про Беду, а то не сумеет предупредить Джулию и Бобби, когда Беда будет близко.

За его спиной Дерек что-то бормотал во сне.

В интернате тихо. Глупые спят. Все, кроме Томаса. Ему иногда нравится не спать, когда все спят. И он тогда вроде как умнее всех: видит то, чего никто не видит, знает то, чего никто не знает. Потому что все спят, а он нет.

Прижимаясь лбом к стеклу, Томас упорно разглядывал пустоту ночи.

Надо спасти Джулию. И он мысленно тянулся в пустоту. Дальше, дальше.

Чувствовал изо всех сил. Прислушивался к бульканью крови, к зуду костей.

Удар. Из темноты на него налетело что-то огромное, злючее-страшучее. Как волна, сбило с ног. Томас плюхнулся на попу возле кровати. И все. Больше он Беду не чувствовал. Но сердце так и прыгало от страха: ух, какая большая и мерзкая! С трудом переводя дыхание, он принялся телевизить Бобби:

"Беги, удирай, спасай Джулию! Беда идет, Беда! Беги! Беги!"

Глава 23

Сон был озарен звуками "Лунной серенады" Глена Миллера. И как всегда во сне, знакомая мелодия звучала как-то непривычно. И обстановка, которая окружает Бобби, как будто знакомая - и как будто он ее в первый раз видит. Да это же бунгало на побережье! То самое бунгало, где они поселятся, когда бросят работу. Чуть касаясь темного персидского ковра, Бобби вплыл в гостиную, медленно пролетел мимо удобных обитых кресел, огромного мягкого дивана с округлой спинкой и толстыми подушками, мимо рульмановской горки с бронзовой отделкой, мимо лампы в стиле арт деко и переполненных книжных полок. Музыка доносилась снаружи, Бобби двинулся на звук. До чего же легко передвигаться во сне! Захотел выйти - дверь открывать не надо: лети прямо сквозь нее. Захотел спуститься с широкой террасы - пожалуйста: перепархиваешь через деревянные ступеньки, даже ногой не пошевелив. Стояла ночь. У берега плескались волны. Вдали, мерцая, вскипала белая пена. Под пальмой, на песке, усыпанном ракушками, стоял "Вурлицер-950". Сияли красные и золотые огни, по стеклянным трубочкам бежали пузырьки. А газели все прыгали и прыгали, и фигурки греческого бога Пана все наигрывали на свирелях, и сверкало, как настоящее серебро, устройство для смены пластинок, и вращался большой черный диск. И конца не будет этой "Лунной серенаде". А Бобби и рад, потому что на душе, как никогда, светло и спокойно. Даже не оборачиваясь, он чувствует, что Джулия тоже вышла из дома и ждет на сыром песке у самой кромки воды, когда же Бобби пригласит ее на танец. Бобби оборачивается. Ну так и есть. Она и в самом деле ждет, осиянная фантастическим светом огоньков "Вурлицера". Бобби делает шаг к ней и...

Беги, удирай, спасай Джулию! Беда идет, Беда! Беги!

Беги!

Иссиня-черный океан содрогнулся, словно расплеснутый бурей, и взметнул в ночной воздух пенистые брызги.

Пальмы гнулись под яростным ветром.

Беда! Беги! Беги!

Мир накренился. Бобби, спотыкаясь, пробирался к Джулии. Вода уже окружала ее со всех сторон, силилась доплеснуть до нее, утащить. Это не просто вода - она умеет думать, наделена волей, и в глубине мутно поблескивает злобный разум.

Беда!

Мелодия Глена Миллера зазвучала быстрее. Пластинка крутилась с удвоенной скоростью.

Беда!

Мягкий, чарующий свет "Вурлицера" вспыхнул ярче, ударил в глаза, но сумрак ночи не разогнал. Должно быть, такой же пронзительный свет бьет из адовых врат: от этого потустороннего сияния мрак только гуще.

Беда! Беда!

Мир снова накренился. Земля под ногами вспучилась, заколыхалась.

Бобби с трудом брел по ходившему ходуном берегу. А Джулия словно приросла к месту. Смолистые, клокочущие волны нахлынули на нее.

Беда! Беда! Беда!

С каменным треском раскололось небо, но молния из обломков свода не полыхнула.

Вокруг Бобби взметнулись фонтаны песка. Из внезапно открывшихся отверстий забила черная вода.

Бобби оглянулся. Бунгало исчезло. Повсюду вздымались волны. Земля под ногами расплывалась.

Джулия с криком исчезла под водой.

БЕДАБЕДАБЕДАБЕДА!

Вдруг над головой Бобби вздыбился громадный вал. Ринулся вниз. Бобби очутился в воде, он попытался выплыть, но руки покрылись волдырями и язвами, мясо слезало клочьями, кое-где проглядывала ледяная белизна костей. Это не вода! Это кислота! Бобби захлестнуло с головой. Задыхаясь, он вынырнул на поверхность, но поздно: ядовитая жидкость уже разъела ему губы, сожгла десны. Вместо языка в едкой кислоте, заполнившей рот, болтался тошнотворный вязкий комок. Даже насыщенный парами воздух был губителен: жгучие капли проникли в легкие. Бобби уже не мог дышать. Подводное течение потащило его вглубь. Стараясь удержаться на поверхности, Бобби отчаянно замахал руками, от которых остались одни кости, но его неудержимо затягивало в пучину, навстречу вечной тьме, гибели, забвению.

БЕДАБЕДА!

Бобби сел в кровати. Он знал, что кричит, но не слышал своего крика. Поняв, что это сон, он оборвал беззвучный вопль и только тогда услышал собственный тихий, жалобный стон.

Он скинул одеяло, спустил ноги с кровати и крепко уперся в нее руками, словно его еще сотрясали подземные удары или швыряли бурные волны.

Зеленые цифры на потолке показывали время - 2.43.

Оглушенный барабанными ударами сердца, Бобби ничего вокруг не слышал. Потом до него донеслось размеренное дыхание Джулии Удивительно, что он ее не разбудил. Наверное, во сне он лежал спокойно, не дергался.

Ужас, навеянный сном, все не проходил. Напротив, тревога усиливалась - еще и потому, что в комнате так темно.

Убедившись, что он твердо стоит на ногах, Бобби обошел кровать и направился в ванную. Дверь находилась с той стороны кровати, где спала Джулия. Бобби уже не раз пробирался туда впотьмах, и сейчас это тоже не составило ему труда.

Он осторожно прикрыл за собой дверь, включил свет и зажмурился от ослепительного сияния, разлившегося в зеркале над двойной раковиной. Бобби оглядел себя в зеркале. Никаких язв. Таких снов Бобби еще не видел: до жути явственный, явственнее самой яви. Звуки и краски в его дремлющем сознании были наделены такой же яркостью, что и раскаленный волосок в электрической лампочке. И, хотя Бобби понимал, что весь этот кошмар только сон, ему было не по себе: вдруг едкие волны все-таки оставили на нем следы своих прикосновений?

Его била дрожь. Он постоял, привалившись к раковине, потом пустил холодную воду, нагнулся и ополоснул лицо. Еще раз взглянув на себя в зеркало, он поймал собственный взгляд и прошептал:

- Что же это за чертовщина?

Глава 24

Золт вышел на охоту.

На востоке земельный участок Поллардов обрывался каньоном. Сухая земля, осыпаясь по крутым склонам, обнажала розовые и серые слои сланцевой глины. Если бы не заросли чаппараля, не кустистые и пампасные травы да не растущие то там то сям мескитовые деревья, склоны давно оказались бы размыты крепкими ливнями. Распустив мощные корни, стойкие, привыкшие к засухе растения сдерживали оползни. Кое-где по склонам виднелись эвкалипты, лавры и кайупутовые деревья, а на дне, где протянулось сухое русло, проложенное дождевыми потоками, было где пустить корни калифорнийскому дубу и той же кайупуте. Во время ливней русло вновь наполнялось.

С легкостью, которой трудно было ожидать от такого крупного человека, Золт быстро и бесшумно продвигался по каньону, уходящему на восток. Дно каньона забирало вверх. Дойдя до расселины - слишком тесной, чтобы назвать ее каньоном, - Золт повернул на север. Расселина тоже поднималась вверх, но не так круто. Голые стенки местами почти смыкались, оставляя лишь узенький проход. В таких горловинах Золту приходилось пробираться через завалы хрупких шаров перекати-поля, занесенных сюда ветром.

На дне расселины тьма безлунной ночи становилась вовсе непроницаемой. Однако Золт шел уверенным шагом и почти не спотыкался. Не потому, что он наделен сверхъестественными способностями: в темноте он видел ничуть не лучше обычных людей. Но и в кромешной тьме он чувствовал каждое препятствие на своем пути, вслепую различал бугры и ямы и двигался как ни в чем не бывало. Что это за шестое чувство, Золт не знал, ему даже незачем было сосредоточиваться. Каким-то чудесным наитием он находил дорогу в здешних местах в любое время дня и ночи, словно эквилибрист, уверенно ступающий с завязанными глазами по туго натянутому канату над задранными головами зрителей.

Это у него тоже от матери.

Все ее дети обладали каким-нибудь удивительным даром. Но Золт в этом смысле превзошел и Лилли, и Вербену, и Фрэнка.

За узким проходом открывался другой каньон. Золт снова повернул на восток и еще быстрее пошел по высохшему каменистому руслу. Его подгоняла жажда. Наверху, на самом краю каньона, виднелись дома. Здесь они отстояли дальше друг от друга. Свет горящих в вышине окон не рассеивал мрак на дне каньона. То и дело Золт жадно поглядывал на яркие окна: там, там она, вожделенная кровь.

Мать давно растолковала Золту, что это Всевышний поселил в нем жажду крови и сделал его хищником; Золт всего-навсего исполняет Его волю. Правда, Господь заповедал ему не убивать без разбора, однако, если Золт, не совладав с собой, примется убивать напропалую, вся вина ложится на Него - того, кто наделил его этой страстью, но не дал сил ее обуздать.

Как и всякий хищник, Золт должен уничтожать слабейших из стада, обессиленных недугом. Раз речь идет о роде человеческом, в жертву его назначены носители нравственных недугов - воры, лжецы, мошенники, прелюбодеи. Беда в том, что грешника так просто не распознаешь. Прежде Золту помогала мать, она и указывала растленные души.

Нынче ночью Золт попытается довольствоваться кровью животных. Убивать людей, особенно по соседству, рискованно: не ровен час навлечешь на себя подозрения полиции. Расправляться с местными допустимо лишь тогда, когда кто-нибудь из них встал на пути у семейства Поллард. Такой негодяй непременно подлежит истреблению.

Но, если он не сумеет утолить жажду кровью животных, тут уж ничего не поделать: придется искать человеческой крови - где-нибудь подальше отсюда. Мать в небесах станет гневаться и досадовать на его несдержанность, однако Всевышний его не осудит. Это же Он сотворил Золта таким.

Огни последнего дома остались позади. Золт остановился в кайупутовой роще. Бушевавшие днем ветры покинули эти места, пронеслись по каньонам и сгинули в океане. Воздух был недвижим. Длинные глянцевые листья, свисавшие с ветвей, не шевелились. Золт уже успел привыкнуть к темноте. Он видел, как серебрятся стволы деревьев в чахлом свете звезд. Вокруг застыли каскады отростков, спускающихся с веток. Прямо как беззвучный водопад или падение искусственных снежинок в стеклянном шарике. Золт мог разглядеть даже свернувшиеся стружкой неровные полоски коры на ветках и стволах; постоянно сбрасывая старую кожу, эти деревья являют собой удивительное зрелище.

Дичи нет и в помине. Хоть бы какой-нибудь пугливый шорох в кустарнике.

И все же Золт знал: вокруг, в глубоких норах, в укромных гнездах, в кучах сухих листьев, в щелях между камней, затаилось множество крохотных тварей, и в жилах у них струится теплая кровь. При мысли о них измученный жаждой Золт чуть не обезумел.

Он вытянул руки ладонями вперед и растопырил пальцы. Из ладоней ударила короткая вспышка бледно-сапфирового света, мерклого, словно сияние месяца. Листья слегка задрожали, всколыхнулась редкая высокая трава, и на дне каньона опять сомкнулась тьма.

Из ладоней вновь вырвалось сапфировое сияние, как будто кто-то на мгновение приоткрыл створку потайного фонаря. На сей раз вспышка длилась дольше, а свет был гораздо ярче и гуще. Листья зашелестели, отростки, свисавшие с веток, закачались, далеко впереди зашевелилась трава.

Шорохи вспугнули какую-то зверюшку, она метнулась мимо Золта. Разглядеть ее в темноте было мудрено, однако поразительное чутье, которое вело Золта по каньону, и сейчас помогло ему. Притом этот неимоверный человек выказал еще и неимоверное проворство. Он бросился в сторону и в мгновение ока схватил невидимую добычу. Мышь-полевка. На миг зверек обмер от ужаса, потом начал трепыхаться, но Золт крепко зажал его в руке.

На живых существ его сила не действовала. С помощью телекинетической энергии, которую испускали его ладони, он не мог оглушить добычу, подманить или притянуть ее поближе. Он мог лишь выгнать ее из убежища. Покачнуть деревья, взметнуть в воздух тучи пыли и гальки не составляло ему труда, но, как он ни старался, пошевелить хотя бы волосок на шкурке полевой мыши было ему не под силу. Поди разбери, отчего это его могуществу положен такой предел. А вот Лилли и Вербена, которым до Золта далеко, наоборот, имели власть только над живыми тварями - мелкими животными вроде кошек. Правда, растения, а порой и насекомые подчинялись воле Золта, но существа, обладающие сознанием, - никогда. Даже таким слабым сознанием, как у кошки.

Золт опустился на колени под кронами серебристых деревьев. Во мраке он видел только посверкивающие мышиные глазки. Поднес зажатого в кулак зверька корту.

Перепуганная мышь тоненько, пронзительно запищала.

Золт откусил ей голову, выплюнул и присосался к тельцу. Кровь была сладкой на вкус, но уж больно ее мало.

Он отшвырнул мертвого зверька, снова вытянул руки вперед ладонями, снова развел пальцы. Новая вспышка оказалась уже не такой бледной: мрак прорезала густая сапфировая синева. Вспышка длилась не дольше предыдущей, но действие ее было куда сильнее. Вниз по каньону с секундным промежутком прокатилось несколько силовых волн. Высокие деревья вздрогнули, сотни отростков забились в воздухе, листва загудела, как пчелиный рой. Волны расшвыряли мелкую гальку, загремели камни. Трава поднялась дыбом, словно волосы у перепуганного человека; вниз покатились комья земли, увлекая за собой сухие листья, как будто налетел порыв ветра. На самом деле ветра не было. Была лишь короткая сапфировая вспышка и мощные удары силовых волн.

Ночные зверьки прыснули из укрытий кто куда. Некоторые бросились вниз по каньону мимо Золта. Золт давно заметил, что по запаху звери не признают в нем человека - снуют себе вокруг как ни в чем не бывало. Либо у него такой неуловимый запах, либо.., либо они принимают его за такую же дикую тварь, как и они сами, и в панике не соображают, что он хищник.

Кое-кого из них Золт успевал различить. Они пролетали мимо, как бесформенные тени, которые отбрасывает вращающийся абажур. Однако Золт замечал их не только зрением, ему помогало и сверхъестественное чутье. Вот прошмыгнули койоты, вот, задев ногу Золта, промчался испуганный енот. Этих Золт трогать не стал, опасаясь их когтей и клыков. Совсем близко прошуршали десятка два мышей, но ими Золт пренебрег. Ему бы что-нибудь покрупнее, чтобы крови побольше.

Какой-то зверек, похожий на белку, ушел у него прямо из рук. Но мгновение спустя Золт поймал за задние лапы кролика. Тот взвизгнул, заболтал короткими передними лапками. Золт ухватил и их. Теперь кролик уже не мог дергаться. Замер от страха.

Золт поднес зверька ко рту.

Шкурка пахла пылью и мускусом.

Красные глазки налились ужасом.

Сердце кролика оглушительно билось.

Золт вгрызся ему в горло. Прокусить шкуру и мышцы оказалось нелегко. Наконец брызнула кровь.

Кролик дернулся. Нет, он не пытался вырваться - наоборот, как бы уступал судьбе. Тельце корчилось в медленных судорогах, удивительно томных, словно зверек приветствует смерть. С годами Золт уже привык к этим сладострастным предсмертным корчам маленьких тварей, особенно кроликов. При виде их он возбуждался, его пьянило ощущение собственного могущества. Должно быть, так же чувствуют себя лиса или волк.

Судороги утихли. Кролик обмяк у него в руках. Он был еще жив, но близость неизбежной смерти повергла его в оцепенение, и боль его, как видно, уже не тревожила. Наверно, это Всевышний напоследок являет мелким тварям такую милость.

Золт снова вонзился зубами в горло зверька. Сильнее, глубже. Потом еще сильнее, еще глубже. Жизнь зверька струилась и пузырилась на его жадных губах.

Издалека, из другого каньона, донесся вой койота. Его подхватили другие. Жуткий хор то становился громче, то затихал: верно, почуяли, что не только они сегодня охотятся, унюхали свежую кровь.

Когда кровь иссякла, Золт отбросил пустую тушку.

Он еще не насытился. Чтобы утолить жажду, придется вскрыть жилы еще не одному кролику и белке.

Золт поднялся и побрел дальше по каньону - туда, где не вспугнутое еще зверье, сидя по норам и щелям, ждет не дождется, когда Золт придет за добычей. Ночь глуха и благодатна.

Глава 25

Может, на нее просто напала хандра: как-никак понедельник день тяжелый. Может, всему виной погода: небо хмурилось, того и гляди хлынет дождь. Может, она была не в духе оттого, что из памяти еще не выветрились кровавые события в "Декодайне", происшедшие четыре дня назад. В общем, по какой-то причине Джулия и слышать не хотела о деле Фрэнка Полларда. И вообще не хотела браться ни за какое дело. Правда, на них с Бобби еще висят долгосрочные контракты на обеспечение безопасности нескольких фирм, но это занятие привычное и спокойное - все равно что сходить в магазин за молоком. Но все же и такая работа иногда чревата бедой, большой или малой - в каждом случае неизвестно. Так что, если бы в этот понедельник к ним с утра заглянула старушка - божий одуванчик с просьбой отыскать пропавшую кошечку, ее приход вызвал бы у Джулии такой же ужас, что и появление буйного маньяка с топором. Ничего удивительного. На прошлой неделе их спасло только чудо, а то бы Бобби уже четыре дня не было в живых.

Джулия сидела за своим массивным металлическим столом с пластиковой крышкой, сложив руки на зеленой регистрационной тетради, и внимательно разглядывала Полларда. Наружность у него была безобидная, даже располагающая. Настораживало лишь одно: он все время прятал глаза.

Человеку с такой внешностью впору носить имя на манер комика из Лас-Вегаса - Шекки, Бадди или что-нибудь в этом роде. Ему было около тридцати, среднего роста, полноватый.

Лицо как раз и наводило на мысль, что ему бы очень подошло ремесло комика. Физиономия довольно славная, если не считать нескольких странных, почти заживших царапин, - открытая, добрая и такая круглая, что поневоле вызывает улыбку. На подбородке глубокая ямочка. На щеках играл крепкий румянец, словно он чуть не всю жизнь провел на арктическом ветру. Нос тоже красноват, но, как видно, не из-за пристрастия к спиртному, а скорее по причине переломов. Форма носа тоже весьма комичная: толстый, но не приплюснутый, как у завзятого драчуна.

Сгорбившись, он сидел в обитом хромовой кожей кресле перед столом Джулии.

- Я пришел к вам за помощью, - начал он мягким и приятным, почти мелодичным голосом. - Больше мне обратиться некуда.

Чувствовалось, что этот человек с наружностью комика измучен отчаянием и усталостью. Посетитель то и дело проводил рукой по лицу, будто снимал невидимую паутину, а потом с изумлением разглядывал руку, словно удивлялся, что в ней ничего не оказалось.

На руках у него тоже были заметны заживающие царапины. Одна-две слегка распухли и воспалились.

- По правде говоря, - продолжал Поллард, - я сам себе удивляюсь. Обращаться к частным детективам - это прямо как в кино.

- Я по себе чувствую, что мы не в кино. У меня изжога, - заметил Бобби. Он стоял у окна, за которым виднелись подернутый туманом океан и корпуса торгового центра (агентство "Дакота и Дакота" арендовало семь комнат на шестом этаже высотного здания в Ньюпорт-Бич). Он отвернулся от окна и, опершись о подоконник, достал из кармана куртки таблетки от желудка-- В кино детективы знать не знают, что такое изжога, перхоть или - страшно подумать - псориаз.

- Мистер Поллард, - сказала Джулия, - мистер Карагиозис вас, конечно, предупредил, что мы, строго говоря, не частные детективы.

- Да.

- Мы консультанты по вопросам безопасности. Сотрудничаем в основном с корпорациями и частными фирмами. Не считая нас, в агентстве работает одиннадцать человек, специалисты в своей области, которые уже много лет обеспечивают безопасность организаций. Это совсем не то, что сыщики-одиночки из телевизионных детективов. Мы не выслеживаем неверных жен по просьбе их мужей и вообще не занимаемся делами, по которым обычно обращаются к частным детективам.

- Мистер Карагиозис объяснил, - Поллард опустил глаза и уставился на свои руки, которые сцепились пальцами на коленях.

В разговор вмешался Клинт Карагиозис - он сидел на диване слева от стола Джулии.

- Фрэнк рассказал мне свое дело. По-моему, вам следует его выслушать.

Джулия обратила внимание, что за все шесть лет работы в агентстве "Дакота и Дакота" Клинт впервые называет потенциального клиента по имени. Клинт, крепыш среднего роста, выглядел так, будто его сложили из кусков гранита и мраморных плит, кремня и дикого камня, сланцев, чугуна и железняка, а потом какой-то алхимик превратил эту каменную груду в живую плоть. Широкое, довольно симпатичное лицо тоже будто вытесано из камня. Конечно, если очень постараться, в этом лице можно разглядеть и черты, говорящие об известной душевной мягкости. Хотя нрав у него был под стать внешности: твердокаменный, невозмутимый, несгибаемый. Мало кому удавалось поколебать эту невозмутимость, а уж добиться того, чтобы Клинт вышел за рамки официальной вежливости и проявлял более теплые чувства, было почти невозможно. Раз он называет клиента по имени, значит, Поллард завоевал его расположение. Серьезное основание, чтобы поверить рассказу посетителя.

- Клинт зря болтать не станет, - сказал Бобби. - Так что с вами стряслось, Фрэнк?

То, что и Бобби сразу же отбросил церемонии и обратился к клиенту по имени, Джулию не удивило. Бобби легко сходится со всяким. И, чтобы вызвать в нем неприязнь, надо было совершить какую-нибудь уж очень откровенную подлость. К примеру, всадить ему в спину нож, причем не один раз и непременно со злорадным смехом. Тогда он, глядишь, и задумается: а стоит ли мне водить с ним дружбу? Джулии порой казалось, что ее муж - просто-напросто взрослый теленок, который только прикидывается человеком.

Не успел Поллард начать рассказ, как Джулия предупредила:

- Одну минуточку. Если мы возьмемся за ваше дело - подчеркиваю, если, - то это обойдется вам недешево.

- За деньгами я не постою.

У ног Полларда находились две сумки. Он взял одну из них, кожаную, поставил на колени, расстегнул и, достав несколько пачек банкнот, положил на стол. Купюры по двадцать и по сто долларов.

Джулия взяла деньги и осмотрела. Бобби оттолкнулся от подоконника, приблизился к Полларду и заглянул в сумку.

- Целая куча!

- Сто сорок тысяч, - сообщил Поллард.

Удостоверившись, что деньги не фальшивые, Джулия отложила пачку и спросила:

- Мистер Поллард, вы всегда носите при себе такие суммы?

- Не знаю.

- Не знаете?

- Не знаю, - убито повторил Поллард.

- Он действительно не знает, - подтвердил Клинт. - Дайте же ему рассказать.

- Помогите мне выяснить, куда я отправляюсь по ночам, - попросил Поллард. В голосе его звучала робость, смешанная с тревогой. - Объясните, бога ради, куда я деваюсь, когда засыпаю.

- Ого! Занятная история, - заметил Бобби и присел на край стола.

Джулию беспокоил мальчишеский азарт Бобби. Вот возьмет да и пообещает Полларду, что они займутся его делом. Надо же сперва все обдумать. И что за отвратительная привычка садиться на стол? Никакой солидности. Клиенты о них черт-те что подумают.

- Включить магнитофон? - спросил Клинт, не вставая с дивана.

- Обязательно, - отозвался Бобби.

Клинт достал компактный кассетный магнитофон на батарейках, включил и поставил на журнальный столик возле дивана, направив отверстие встроенного микрофона на Полларда, Джулию и Бобби.

На них смотрел полноватый, круглолицый человек. Можно было бы подумать, что у него отменное здоровье - вон какой густой румянец, но синие круги вокруг красных, слезящихся глаз и бледные губы показывали, что это впечатление обманчиво. На губах дрожала смущенная улыбка. Стоило ему встретиться взглядом с Джулией, и он тут же отводил глаза. Испуганный, удрученный, почти жалкий - ну как такому не посочувствовать?

Поллард начал свой рассказ. Джулия вздохнула и откинулась на спинку кресла. Но уже через две минуты она снова подалась вперед и сосредоточенно слушала тихий голос Полларда. Как ни старалась она сохранить равнодушие, история ее увлекла. Даже невозмутимый Клинт Карагиозис, которому эта история была уже знакома, слушал во все уши.

Если Поллард не враль и не помешанный - скорее всего и то и другое, - значит, все происшедшее с ним относилось к области сверхъестественного. А в сверхъестественное Джулия не верила. Она дала волю своему скептицизму, однако Поллард держался так естественно, а рассказ звучал так искренно, что трудно было заподозрить его во лжи.

Бобби охал и ахал, а когда события принимали неожиданный оборот, в изумлении хлопал по столу. Когда клиент.., нет, Поллард - он пока еще не клиент, просто Поллард. Когда Поллард рассказал, как в четверг проснулся в мотеле и увидел, что руки у него в крови, Бобби выпалил:

- Решено! Мы возьмемся за это дело.

- Погоди, Бобби, - остановила его Джулия. - Мы еще не дослушали мистера Полларда. Не надо...

- Да-да, Фрэнк, - спохватился Бобби. - Так что было дальше?

- Ты меня не так понял, - продолжала Джулия. - Чтобы решить, можем мы помочь мистеру Полларду или нет, надо выслушать всю историю до конца.

- Ну разумеется, мы ему поможем! Мы...

- Бобби, - решительно сказала Джулия, - можно тебя на минуточку?

Она встала, прошла через комнату, открыла дверь туалета и включила там свет.

- Я сейчас, Фрэнк, - бросил Бобби, зашел в туалет вслед за Джулией и прикрыл дверь.