Чтение 9–й страницы книги ~Ледяная тюрьма~

Хотя вычислительные машины субмарины непрерывно сортировали и отправляли в банки данных на хранение сотни сообщений, касающихся самых разных тем, все же поток данных, так или иначе связанных с Эджуэйским кризисом, был заметен и непрерывно увеличивался. С консоли в главный компьютер ввели пять ключевых слов: Карпентер, Ларссон, Эджуэй, "Мелвилл", "Либерти". Эта главная ЭВМ должна была создать специальный файл из сообщений, содержащих по крайней мере одно из этих пяти слов.

- Это все? - спросил Горов, дочитав материалы по Эджуэй.

Тимошенко кивнул.

- ЭВМ выдает обновленную распечатку файла каждые пятнадцать минут. Той, что у вас, всего десять минут от роду. Может быть, и появились за это время какие-то незначительные дополнения и добавления. Но главное - у вас на руках.

- Если погода наверху хоть вполовину такая скверная, как они говорят, то и "Либерти" придется повернуть назад.

Тимошенко согласился с этим предположением.

Горов глядел на распечатку, уже не видя ни текста, ни тем более букв, и даже не старался прочесть, что там написано. За черными как ночь буквами, оттиснутыми лазерным принтером, проступал образ мальчика: свеженькое личико, золотая шевелюра, распахнутые объятия. Сын, которого он не сумел спасти.

Наконец, Горов заговорил:

- Я буду в рубке управления. Подождем дальнейших сообщений. Дайте мне знать сразу же по поступлении новых известий на этот счет.

- Слушаюсь.

Поскольку "Погодин" сейчас, по сути дела, не двигался, а практически неподвижно висел в глубине, вахту в рубке управления несли всего пятеро, не считая первого помощника капитана по фамилии Жуков. Трое сидели в черных креслах, вращающихся вокруг осевого винта, следя за стеной напротив, которая представляла собой сплошной ковер из циферблатов, экранов, панелей индикации, рукояток, ручек, ключей, клавиш, кнопок, - а напротив располагался пульт контроля за погружением. Первый помощник Жуков сел на металлический стул в самом центре зала и погрузился в считывание свежайших новостей, которые по его запросам ЭВМ выводила в виде большой таблицы на лицевой панели графопостроителя.

Эмиль Жуков представлял собой единственную вероятную угрозу противодействия тому замыслу, который Горов намеревался осуществить, хотя и не представлял себе пока точного плана во всех деталях. Жукову, единственному среди членов экипажа, были предоставлены полномочия на отрешение капитана от власти в случае недееспособности последнего. Это означало, что если Жуков возомнит, что Горов не в своем уме, не приведи боже, капитан не повинуется прямым указаниям Военно-Морского Министерства, то Горов может расстаться с капитанским мостиком. Естественно, воспользоваться этим своим правом Жуков решится лишь в крайней нужде. Рано или поздно подлодка вернется из похода, а на родине ее ждет начальство, которому надо будет доказывать правомерность своих действий.

Как бы то ни было, Жуков вполне мог сорвать реализацию плана.

Эмилю Жукову исполнилось сорок два года, и, стало быть, он был ненамного моложе своего капитана, однако в отношениях между ними чувствовалось неравноправие, отличное от надлежащей субординации, - нечто вроде отношений наставника и подмастерья. Роли "учителя" и "ученика" возникли как бы сами собой, и по большей части, по воле Жукова, в чинопочитании. Жуков до того уважал порядок и дисциплину, что выказывал в отношении любого начальства нездоровое благоговение. Будь на месте Горова кто-то иной, мало что бы изменилось: Жуков способен был увидеть светоч знаний и источник мудрости в любом капитане. Высокий, худой, длинное продолговатое лицо, напряженные карие глаза, густые темные волосы - все это, на взгляд Горова, придавало его первому помощнику сходство с волком. К тому же осторожность в движениях дополняла манера глядеть прямо в лицо, выражение которого у Жукова при этом казалось алчным. На самом же деле он просто ел глазами любое начальство и вообще не был ни столь опасен, ни столь ярок, как это могло представиться постороннему человеку. Жуковым Горов не мог быть особенно недоволен: просто хороший человек, настоящий мужчина, надежный, хотя и не хватающий звезд с неба, командир. В обыкновенном раскладе искренняя почтительность к непосредственному руководителю заведомо означала готовность к сотрудничеству - однако никак нельзя было считать верность Жукова своему капитану чем-то само собой разумеющимся, особенно при возникновении чрезвычайных обстоятельств. Жуков постоянно имел в виду, что, кроме Горова, на свете много другого начальства, поглавнее его командира и, следовательно, есть такие люди, которые заслуживают большей почтительности и преданности со стороны Жукова, чем даже капитан Горов.

Подойдя к графопостроителю, Горов положил поверх изучаемой Жуковым таблицы материалы об Эджуэе.

- Поглядите-ка лучше вот это.

Когда Жуков добрался до последнего листа распечатки, он, подняв преданные глаза на Горова, сказал:

- Вот уж воистину угодили в яму, которую сами себе и выкопали. Но, знаете, в газетах я как-то не встречал слишком много статей про этот Эджуэйский проект, хотя из прочитанного мною я вынес впечатление, что они вроде бы до сих пор находятся на подготовительном этапе. Но все же эти Карпентеры замечательно умные люди. Наверное, выберутся как-то.

- Знаете, я лично обратил внимание вовсе не на Карпентеров. Там есть и другие имена.

Скоренько проглядев всю распечатку, Жуков, кажется, выудил то, на что намекал капитан. Радуясь собственной сообразительности, он сказал:

- Вы, должно быть, о Дохерти. О Брайане Дохерти.

Горов присел на другой стул, стоявший у столика с покрытой плексигласом и подсвечиваемой снизу таблицей.

- Да, вы угадали. Дохерти.

- Это не родственник убитого американского президента?

- Племянник.

- Мне очень нравился его дядя, - сказал Жуков. - Я понимаю, что вы считаете меня простаком в этом отношении.

Первому помощнику было хорошо известно об отвращении, которое испытывал Горов ко всякой политике и политиканам, и когда неприязнь его начальника к властям предержащим выходила наружу, Жуков разрывался между необходимостью сохранять уважение к своему капитану и выказывать почтительность к тем, кто стоял выше капитана. Естественно, если бы капитан даже попытался сделать вид, что он разделяет настроения своего помощника, - ради того, чтобы устранить вероятную помеху своей рискованной затее, - Жуков бы ему не поверил. Лицемерие смысла не имело, и, пожав плечами, капитан бросил:

- Политика - это все-таки только ради власти. Я уважаю результат, конкретные достижения.

- Но Дохерти был человеком стоящим, он хотел мира, - сказал Жуков.

- Ну да, миром они частенько приторговывают. Все они.

Жуков насупился.

- По-вашему, он не был великим человеком?

- Великим человеком становится ученый, который открыл новое лекарство, исцеляющее от болезни. А политик...

Жуков был не из тех, кто мечтал о возвращении старых порядков. Но ему было трудно смириться с тем, что правительство в нынешней России обыкновенно очень неустойчивое, и потому за последнее время за несколько лет в России сменилось очень уж много разных правительств. Жукову нравились сильные руководители. Ему просто был необходим некто, от кого можно было бы ожидать указаний и постановки целей - потому хорошие политики были его идолами, независимо от национальности.

Горов сказал:

- Не имеет значения мое мнение о покойном президенте другой страны. Тем более что я могу с чистым сердцем отдать должное семейству Дохерти: они переносили свое горе с твердостью и достоинством. Очень впечатляюще.

Жуков с готовностью кивнул.

- Заслуживающее всяческого уважения семейство. Да, это очень печально.

У Горова было такое ощущение, что он обходится со своим первым помощником как с каким-то мудреным музыкальным инструментом. Итак, он уже настроил этот музыкальный инструмент. Теперь надо было побудить Жукова к воспроизведению очень сложной мелодии.

- А отец этого парня - сенатор, так, кажется?

- Да, и у него немалый авторитет. И влияние, - подтвердил Жуков.

- И ведь в этого Дохерти тоже, кажется, стреляли?

- Да, было еще одно покушение.

- Видите, что творит американский строй. И вы думаете, что эти Дохерти - пылкие американские патриоты? После всего, что с ними сделала родина?

- Все Дохерти - большие патриоты, - сказал Жуков.

Поглаживая аккуратную бородку, Горов медленно, как бы подыскивая точные слова, произнес:

- Должно быть, непросто этому семейству хранить верность и любовь к родине, расправляющейся со своими лучшими сыновьями.

- О чем вы говорите? Разве это народ виноват? Вся страна? Да нет, это происки кучки реакционеров. ЦРУ, наверно, руку приложило. А американский народ тут ни при чем.

Горов сделал вид, что задумался. Потом, после подчеркнуто глубокомысленной, длившейся с минуту паузы, заговорил:

- Видимо, ваша правда. Из прочитанного на этот предмет я уяснил, что американцы как будто и в самом деле очень уважают клан Дохерти и сочувствуют им.

- Конечно. Что еще может снискать уважение, как не любовь к родине в бедственный час? Нет ничего затруднительного в любви к родине во времена благополучия и изобилия, когда ни от кого не требуется жертвы.

Мелодия, которую замыслил сыграть Горов, применяя в качестве музыкального инструмента своего первого помощника, выходила как нельзя лучше, без единой фальшивой ноты, и капитан, радуясь про себя, едва не заулыбался. Однако сдержав себя, он поостерегся раскрывать свои чувства, вместо этого вновь углубившись в эджуэйскую распечатку. Потом, наконец, отложив пачку листов, сказал:

- Да, какой шанс для России...

И, как и рассчитывал капитан, Жуков не сумел понять смысл этих слов.

- Шанс? Для России?

- России представилась возможность продемонстрировать добрую волю.

- Да?

- В трудное для нас время Россия-матушка отчаянно нуждается в хорошем к себе отношении со стороны. Как никогда, быть может. За всю историю. А если она покажет благонамеренность свою, то можно рассчитывать на приток помощи из-за рубежа, на торговые преференции, как знать, возможно, даже на сотрудничество в военной области. Может, она добьется и важных стратегических уступок.

- Простите, но я не понимаю, как этого добиться.

- До них отсюда всего пять часов ходу.

Жуков высоко поднял брови.

- Вы подсчитывали?

- Нет, это приблизительная прикидка. Но, думаю, достаточно точная. А если мы сумеем помочь этим бедолагам выкарабкаться, то мы будем героями. На весь мир прогремим! Представляете? Ну, и коль уж мы - из России, то и Россия прослывет страной геройской.

Моргая и щурясь от столь неожиданного поворота дела, Жуков спросил:

- Вы хотите их спасти?

- Как бы то ни было, у нас есть шанс выручить восемь ценных голов из пяти стран, в том числе племянника убитого президента. Хорошо, если раз в десять лет подворачивается такой случай проявить добрую волю и потом это дело еще и пропагандой раздуть.

- Но нужно разрешение из Москвы.

- Разумеется.

- Чтобы получить скорый ответ, придется воспользоваться спутниковой связью. А на спутник выйти можно только с поверхности моря. А для этого надо подняться.

- Я понимаю.

На крыле субмарины, в самом верху размещались воронка лазерного передатчика и убирающаяся вовнутрь приемная тарелочная антенна, - это крыло, похожее на плавник акулы, несло на себе еще и маленький мостик, радиомачту, радиолокатор, перископы и шноркель для захвата воздуха. Им надо было выбраться наверх пораньше, чтобы отслеживающий комплекс сумел поймать серию сигналов от вереницы российских спутников связи, и еще надо было дать прийти в себя лазеру - лишь "прогревшись" на воздухе, он сможет работать как следует. Конечно, риск, но нарушение секретности, совершенно необходимой такому кораблю, каков "Погодин", все же оправдывалось теми огромными выгодами от быстрого действия лазерного канала связи. Наличие этой установки означало, что, где бы ни был "Илья Погодин", в какую бы страну мира ни послали его шпионить, можно было передать сообщение в Москву и незамедлительно получить подтверждение приема.

Вытянутая, как у сатира, физиономия Эмиля Жукова помрачнела, он вдруг забеспокоился, и это потому, что понял: предстоит выбор, и выбор для служаки крайне неприятный. Надо будет отказать в повиновении начальству, это обязательно, - но какому? То ли собственному капитану, то ли вышестоящим в Москве?

- Прошу прощения, капитан, но мы в разведывательном походе. Если мы поднимемся на поверхность, мы разоблачим себя и сорвем задание.

Оттопырив палец, Горов провел ногтем под выделенной особой расцветкой строчкой на панели, высвечивающей электронную таблицу. В строке этой указывалась текущая широта местоположения подлодки.

- Мы - на севере дальнем, да еще каком дальнем. Кругом бушует шторм. Кто нас тут увидит? Мы всплывем, выйдем на связь, дождемся ответа, погрузимся, и все будет шито-крыто.

- Возможно. Но у нас приказ блюсти радиомолчание.

Горов торжественно кивнул, как бы говоря, что, разумеется, это тоже его мучает. О да, ему далеко не безразлична ужасающая ответственность, которую он берет на себя, решаясь на нечто подобное.

- Когда мой сын был при смерти, мы нарушили радиомолчание.

- Тогда стоял вопрос о жизни и смерти.

- Сейчас тоже речь идет о жизни и смерти. Людям гибель грозит. Бесспорно, приказ есть приказ, а приказ гласит: строжайше соблюдать радионевидимость. Но с другой стороны, как известно, капитан вправе, если сложатся чрезвычайные обстоятельства, нарушить, под свою ответственность, даже приказ Министерства.

Насупившись так, что глубокие морщины прорезали длинное лицо, словно глубокие раны, Жуков сказал:

- Не уверен, что составители уставов, говоря о чрезвычайных обстоятельствах и настоятельной необходимости, имели в виду ситуацию, подобную данной.

- Ну, я-то считаю, что термины эти вполне применимы в нашем случае, - ответил спокойно Горов, то ли отражая - не слишком ловко - атаку, то ли, напротив, бросая - не слишком напористо - вызов.

- Когда все это кончится, вам придется отвечать перед Надзорным управлением флота, если не перед трибуналом, - предупредил Жуков. - Задание у нас - разведывательное, следовательно, разведслужбы пожелают задать вам несколько вопросов.

- Надо думать.

- А там штат наполовину укомплектован бывшими из КГБ.

- Возможно.

- Это как нельзя более точно.

- Я к этому готов, - сказал Горов.

- К расследованию Надзорного управления. А как насчет допроса в разведке?

- Я готов и к тому, и к другому.

- Знаете, что это такое...

- Да уж. Соберусь с силами. Постараюсь быть покруче. Мало разве меня выносливости учили? И Россия-матушка, и флот. - Горов видел, что они в своей выводимой на два голоса мелодии подбираются к самым высоким нотам, к верхней - шестнадцатой - линейке нотной грамоты. Вот-вот прозвучит крешендо.

- Да и моя голова может с плеч скатиться, - тупо проговорил Жуков, подвигая распечатку к Горову.

- Головы будут целы, уверяю вас.

Первый помощник вовсе не был уверен в этом. Его озабоченность нарастала.

- Не все же они там дураки, в Министерстве, - сказал ему Горов.

Жуков только плечами повел.

- Когда они бросят на обе чаши весов возможные варианты, - доверительно продолжил Горов, - разрешение они нам дадут. То самое, которое я у них попрошу. Ясно, что Россия, отправив нас на Север и поручив нам выполнение задания по спасению жизней человеческих, больше выиграет, чем проиграет. В конце концов, что уж такого особенного в нашем походе? Заурядная серия радионаблюдений, вот и все.

Эмиль Жуков все еще испытывал колебания.

Поднявшись со стула и скатав распечатку в трубку, Горов приказал:

- Соберите команду в боевом отсеке, лейтенант. Через пять минут подойду.

- Есть ли в том необходимость?

Если не предполагалось выполнение каких-то особенно сложных или опасных маневров, все операции по подъему или погружению выполняла вахта. Дежурные моряки прекрасно справлялись с подобными заданиями.

- Коль уж мы собрались на свой страх и риск и под свою ответственность преступить правила и распоряжения Министерства, следует позаботиться хотя бы о всех надлежащих предосторожностях, - сказал Горов.

Мгновение они пристально смотрели друг другу в глаза, пытаясь проникнуть в мысли друг друга. Взгляд первого помощника был много проницательнее, чем обычно.

Наконец Жуков, не сводя глаз с капитана, поднялся.

"Решился, - подумал Горов. - Надеюсь, что его решение - правильное".

Вытянувшийся в струнку Жуков помешкал... Потом отдал честь.

- Слушаюсь, капитан. Через пять минут все будут в сборе.

- Мы поднимемся сразу же после погружения на лодку и помещения на хранение универсальной выносной антенны.

- Слушаюсь.

Горов почувствовал, что в душе его развязываются сотни тугих, мучавших его до сих пор узелков. Никак победа.

- Действуйте, лейтенант. Вперед!

Жуков вышел из рубки.

Поднимаясь по винтовой лестнице с ограждением, что вела прочь из рубки управления, Горов думал про маленького Нику и знал, что все делает правильно. Ради умершего сына своего, в честь навеки потерянного малыша - а совсем не из-за выгод, которые якобы получит или не получит Россия, - он выручит попавших в беду людей. Ради чего им умирать во льдах? На этот раз есть силы, власть и возможности потягаться со смертью, и так просто он ей не уступит.

15 ч. 46 мин.

Как только второй взрывпакет удалось извлечь изо льда, Роджер, Брайан, Клод, Лин и Фишер поспешили к следующей запечатанной скважине.

Харри задержался за спиной Пита Джонсона, готовящегося разрядить вторую бомбу. Они стояли бок о бок, в спины дул беспощадный ветер. Смертоносный цилиндр лежал у ног - упаковка зловещего вида: сто пятьдесят два сантиметра в длину, пятьдесят два миллиметра в диаметре, весь черный, только боковая поверхность пугает огромными желтыми буквами: опасно!

Сверху цилиндр покрывала тонкая, прозрачная ледяная шуба.

- Незачем тебе убивать время в моем обществе, - сказал Пит, старательно очищая очки от снега. Ничто не должно мешать зрению, если собираешься обезвредить взрыватель.

- Я думал, что твой народ боится темноты и не гуляет по ночам в одиночку, - сказал Харри.

- Мой народ? Ты про кого, бледнолицый? Полагаю, тебе лучше считать моим народом инженеров-электронщиков, белый.

Харри заулыбался.

- А, интересно, что еще мог бы иметь я в виду?

Сильный порыв ветра наваливался на них сзади, лавина холодного воздуха буквально сбивала с ног. В какую-то минуту ветер с такой силой пригнул их к земле, что они остались стоять, согбенные.

Когда внезапно налетевший ветер поутих, упав до каких-то восемнадцати метров в секунду, Пит возобновил мероприятия по очистке стекол своих очков, а покончив с этим делом, стал потирать перчатки друг о друга, а потом захлопал в ладоши, чтобы стряхнуть снег и лед с перчаток.

- Я знаю, почему ты не увязался за остальными. Ты меня не проведешь. Это у тебя твой геройский комплекс работает.

- Правильно. Я - самый что ни на есть настоящий Индиана Джонс.

- Тебе всегда надо попереться туда, где опасно.

- Так оно и есть, со мной Матерь Божия. - Харри печально покачал головой. - Мне очень жаль, что вы все поняли неверно, доктор Фрейд. Я бы предпочел оказываться там, где безопасно. Но мне вдруг пришло в голову, что бомба может хлопнуть прямо тебе в физиономию.

- А ты, значит, окажешь мне первую помощь тогда?

- Ну, что-то в этом роде.

- Слушай, ежели она бабахнет, да еще мне в рожу, но не прикончит меня однажды и навсегда... Мне кажется, что в первой помощи я уже нуждаться не буду. Ради бога, не смей спешить с первой помощью. Лучше прикончи меня тогда.

Харри поморщился и хотел было заспорить.

- Все, о чем я прошу, это милосердие, - грубо сказал Пит.

За последние несколько месяцев Харри проникся симпатией и уважением к этому здоровенному широколицему мужику. Под слоями фундаментального образования и специального обучения, под высочайшим профессионализмом и блестящей дееспособностью внутри Пита Джонсона прятался агнец, и это невинное дитя обожало науки, технику и приключения. Харри узнавал во многих чертах Пита самого себя.

- Слушай, а в самом деле, неужто и правда взрывоопасность почти отсутствует?

- Вероятность взрыва почти нулевая, - заверил его Пит.

- Корпус ведь бился о стенки скважины, когда мы его волокли наверх.

- Спокойно, Харри. Вот этот последний, он же выскочил, как миленький, ты что, не видел сам?

Они встали на колени рядом со стальным цилиндром. Пока Пит открывал маленький футляр с высокоточным инструментом, Харри светил фонариком.

- Обезвреживание этих чертовых бомб - штука плевая, если по правде, - сказал Пит. - Не тут загвоздка. У нас голова о другом болеть должна: надо подналечь и вытащить хотя бы восемь таких же молодцов, пока часики тикают. А то, когда будильник зазвонит, в полночь, то вся тележка полетит в тартарары.

- Мы вытаскиваем штуку за час.

- Но у нас все будет замедляться, - предостерег Джонсон. Малюсенькой отверткой он стал вывинчивать колпачок цилиндра с приваренным колечком. - На первый у нас ушло сорок пять минут. Второй мы откапывали пятьдесят пять минут. Дело в том, что и усталость сказывается. Мы уже медленнее работаем. Это все ветер.

Ветер действительно дул убийственный, он так колотил и давил, и бухал в спину Харри, что возникло чувство, которое бывает у человека, угодившего на середину стремительной горной реки, бешеные воды которой к тому же очень холодные. В самом деле, потоки плотного воздуха воспринимались чуть ли не как струи воды, вылетающие из пожарного шланга под хорошим давлением. Поземка, стелившаяся по льду, перекачивала воздушные массы со скоростью восемнадцать-двадцать метров в секунду с порывами до тридцати метров в секунду, и ветер неумолимо и стремительно перерастал в бурю. Еще немного, и он, этот ветер, станет смертоносным.

- Твоя правда, - согласился Харри. В горле першило, потому что все время приходилось орать, перекрикивая бурю, хотя они были совсем рядом друг с другом, голова к голове склонясь над цилиндрическим тубусом со взрывчаткой. - Не очень-то здорово погреться всего минут десять в кабине, а потом целый час на морозе, да в такую погодку еще выползать.

Пит вывинтил последний болт и отделил пятнадцатисантиметровый верхний колпак от тела цилиндра.