ложиться спать прямо здесь, где застала их темнота, Менги-стр просто лег там,
где стоял, не спросив не то что про кров и постель - даже про ужин.
от навязанного Кароки-мурзой спутника, пытаясь придумать очередную пакость
неверному. Увы, в голову ничего не шло. Тем более, что вечером следующего дня
они должны были миновать кочевье самого Алги-мурзы, и он собирался немного
отпраздновать эту маленькую радость, а не превращать ее в тягостную
обязанность. Русские, русские... Внезапно в его голову пришла коварная мысль, и
он, сладко улыбнувшись, провалился в глубокий спокойный сон.
встретили несколько овечьих отар, стригущих траву не хуже триммера - большое
белое пятно с неровными краями медленно наползало на высокую пересохшую траву с
редкими проблесками зелени, оставляя после себя травяные пеньки от силы
миллиметровой высоты. Пастухи при виде всадников низко кланялись, а когда
навстречу попался табун - разразились приветственными криками, после чего
молодой паренек вскочил верхом на неоседланного жеребца и радостно умчался
вперед.
шкурами шатров со стенками, до высоты человеческого роста выпирающими наружу, а
потом круто изгибающимися и сходящимися на конус, с отверстием на самой
макушке. Самый крупный из таких походных домов составлял около десяти, а самый
маленький - порядка трех метров в диаметре. От стойбища далеко вокруг пахло
дымом, мясным варевом, человеческим потом - даже ночью не заблудишься.
высыпая из шаров, либо подбегая со стороны степи, с искренней радостью вопили
кочевники.
земли проезжаем, сегодня праздновать станем.
по ноге, шагнул внутрь, откинув полог. В стороны поползли на карачках, тыкаясь
лбами в ковры и пятясь задом наперед, какие-то старики в замызганных,
просаленных халатах, цвет которых было уже невозможно определить. Посреди шатра
тускло, но жарко тлели угли небольшого очага, за ним, возле небольшого
возвышения, почтительно склонилась девушка в широких шароварах и короткой
войлочной курточке, прикрывающей только плечи и грудь, оставляя на всеобщее
обозрение бархатистый животик с какой-то блесткой и низ спины. Перед
возвышением стоял большой серебряный поднос с тонконосым медным кувшином и
полупрозрачной фарфоровой пиалой.
возвышении; подогнул ноги, опустился, сдвинул ножны назад, чтобы не мешали,
покачался из стороны в сторону, как бы проверяя - все ли удобно, все ли кости и
мышцы на своих местах. Потом с таким же тщанием подоткнул под колени полы
халата. Приглашающим жестом указал русскому! на ковер возле левого угла
возвышения.
ногами поднос. Алги-мурза взялся за рукоять кувшина и, придерживая крышку,
наклонил носик в сторону гостя.
струйку драгоценную китайскую пиалу.
столько же себе, опять же жестом предложил угоститься.
девушке: - Пусть на улице дастархан накроют, молодого барашка зарежьте. Гость у
нас от Кароки-мурзы. Праздник будет. Пусть русских полонянок соберут. Они нас
развлекать станут.
отдыха в родном кочевье и дорога становится короче, и кони быстрее бегут, и
усталость позже наступает.
плечами. - Впрочем, все одно сентябрь... До жатвы не успеем, а посевная не
скоро. Черт с тобой, празднуйте.
взялся за кувшин и аккуратно, ровно наполовину наполнил пиалу гостя ароматным
напитком. Ничего, дорогой Менги-стр, сейчас ты увидишь очень приятное зрелище.
четыре раза. И хотя русский оказался никудышным собеседником - все больше
молчал, бессмысленно уставясь прямо перед собой, и лишь изредка похваливал
крепко заваренный чай, - предвкушение мести превратило для Алги-мурзы ожидание
в немалое удовольствие.
склонившийся старик, и хозяин поднялся:
выстеленные на землю ковры, небольшое возвышение для хозяина стойбища. Разве
только вместо медных кувшинов стояли глиняные крынки, да пиалы были не
фарфоровые, а деревянные. Воины стойбища толпились у шатров, не смея
приблизиться к скудному угощению до разрешения господина. Таковыми, впрочем,
являлись все мужчины, начиная с тех, у кого только пробился на верхней губе
нежный пушок, и заканчивая стариками, что вот-вот начнут ронять потяжелевшую
саблю из рук. Детей и татарских женщин видно не было, а вот сбившиеся в кучку
юные полонянки, одетые кто в еще сарафаны или платья со множеством юбок, в
высоких убрусах или платках, а кто уже в шаровары и мужские полотняные рубахи
или короткие курточки, с испугом смотрели по сторонам, пытаясь угадать, что
ждет их на этот раз.
усаживался на почетном месте. Потом жестом пригласил гостя опуститься от себя
по правую руку, взмахом руки предложил прочим соплеменникам занимать места.
Потом наполнил кумысом чашу гостя, свою, поднял перед собой:
выше, и кумыс слаще.
кисловатым, прогоняющим жажду привкусом и трудно передаваемой словами
щекотливостью - словно пенится по языку перекат горного ручейка. Не
удержавшись, снова налил полную пиалу и еще раз выпил.
короткие, до колен, изрядно потертые штаны, они вдвоем несли большое серебряное
блюдо с головой барана и бараньем седлом, поставили перед мурзой, убежали.
Минуту спустя мальчишки принесли еще одно серебряное блюдо, с правой лопаткой и
частью ноги, остановились перед возвышением. Хозяин кивнул в сторону гостя, и
блюдо поставили перед ним.
русский получил себе целое блюдо! Все - и для себя одного! Да еще с правой
лопаткой!
заколотое в стойбище, всегда раз делывалось на двадцать четыре части, которые,
по числу гостей, раскладывались либо на двадцать четыре, либо на двенадцать
блюд.
одного блюда ели двое или трое. Каждая часть тела имела свое - почетное или
оскорбительное значение. Конечности ног, кишки и хвостовые кости обычно
оставлялись слугам, очищавши внутренности, невольникам, мальчишкам, которьн
подкладывали катыши кизяка под котел. Грудинка и мелкие куски передней части
полагались женам. Голова и тазовая часть - хозяину стойбища, главе рода.
Лопатки - его ближайшим помощникам или особо почетным гостям.
правой лопаткой - и это в то время, как родовитые татары вынуждены были есть по
двое, по трое из блюда! Да еще русских невольниц позвали - неужто освободит?
Отдаст гостю?
потом вытер пальцы о халат и взмахнул рукой:
спойте нам для отрады! - Он налил себе кумыса, отпил, и грозно прикрикнул: - Ну
же, не стойте!
неразборчиво запевая на разные голоса и перебивая друг друга. Однако вскоре с
песней разобрались и затянули нечто однотонно-заунывное. Песню русских рабов.
нижнюю челюсть, быстро ее обгрыз, ударом оголовья разломил на три части.
ну, в кого я костью попаду, что-нибудь из тряпья своего снимайте!
яркими веснушками. Та испуганно вздрогнула, а мурза довольно расхохотался:
немного помедлила, но после второго окрика развязала веревку и скинула на землю
юбку, под которой оказалась еще одна. - Чего встала? Танцуй! И пой! Мурза тут
же запустил в нее вторым куском бараньей челюсти, но промахнулся. Третьим -
невольница увернулась. Хозяин кочевья ощутил азарт и принялся торопливо
обгрызать баранье седло, очищая костяшку. Прочие татары тоже оживились. Идея
понравилась, и в полонянок то с одной, то с другой стороны дастархана полетели
суставы и куски костей. Одна из них попала в веснушчатую девку, и та снова
сняла юбку - под которой оказалась еще одна! Мурза заливисто рассмеялся, срубил
Пехов Алексей
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Майер Стефани
Мацумото Сэйте
Соломатина Татьяна