понимающий его с полуслова холоп побежал в лагерь седлать жеребца.
удержался, и протер глаза: они действительно открывались! Город, из которого на
протяжении веков изливалась ненависть на славянского соседа, из которого
многократно выходили воинские отряды, чтобы воевать Русь, который проповедовал
ненависть к народу русскому и вере христианской, десятилетиями уклонявшийся от
уплаты тягла практически без боя признавал превосходство русского оружия.
почтенные, богато и мирно одетые мужи, некоторые из которых несли в руках блюда
и небольшие подушечки.
следом за холопом и успел в лагерь как раз к тому моменту, когда раб вкладывал
недовольно всхрапывающему туркестанцу в рот удила.
торчащим во все стороны из-под железа рыжим мехом ему показалось невместно. -
Вотолу давай!
его в снег, накинул на плечи поданный холопом плащ, подбитый дорогим
горностаем, дал шпоры коню. Слава Богу, дядюшка догадался устремиться с
несколькими своими боярами следом, и к мосту Петр Шуйский примчался не один, а
с грозной свитой.
вышедший вперед худощавый мужчина в красной рясе, четырехугольной баррете на
голове и большим медным крестом на груди перекрестился и слегка поклонился. -
Для меня великая честь приветствовать в доверенном мне городе великого русского
воина и соратников его. Рады мы безмерно, что взор великого государя
российского наконец-то обратился в нашу сторону и он пожелал принять нас под
руку свою на вечные времена.
испуганно попятиться, над дорогой оглушительная здравница.
подушечку с лежащим на нем небольшим золотым ключом и поднял ее над головой,
протягивая Шуйскому:
нашего города и войти в него полноправным владетелем! Для доблестного русского
воинства уже накрыты на площади перед ратушей праздничные столы. Все мы желаем
поднять тосты за величие и непобедимость русского оружия.
голос.
растерянно оглянулся на дядьку.
решился и еще довольно долго гарцевал перед воротами, ожидая подхода ратников,
и слушая восторженное песнопение, изливаемое словно божьими архангелами.
подтянулись стрельцы. Петр Шуйский ткнул коленями коня, и белоснежный жеребец
медленно двинулся вперед.
толпились горожане, размахивая еловыми ветками и выкрикивая громкие
приветствия. Казалось - не захватчики и грабители пришли в эти земли, но
освободители от иноземного рабства. Даже в казанских и астраханских ханствах не
видели ратники столь восторженного приема! А на площади перед ратушей полыхали
высокие костры, над которыми крутились на вертелах бараньи и козьи туши, на
накрытых скатертями длинных столах возвышались горки пирогов и сладких булочек,
стояли блюда с рыбой, мясом, кашами, глубокие миски с капустой и грибами. И,
разумеется - кувшины, кувшины, кувшины с ароматным вином.
его ближайших помощников, епископа и знатных горожан. Священник пригласил гостя
туда и снова повторил:
вступаем. Пусть займут твои люди места за этими столами и первый свой тост мы
поднимем за нашего нового государя!
встретили искренних друзей, зачем-то долго рядившихся под непримиримых врагов.
Шли покорять - а все только и мечтают отдаться властную руку древней Руси.
переспросил Шуйский.
Надеюсь, нас признают v такими же русскими людьми, как всех прочих подданных
государя Ивана Васильевича? С теми же правами и вольностями?
И коли вы с такой радостью под руку царя стремитесь, то, думаю, и всех
правителей местных он согласится на своих постах и с теми же правами оставить.
Коли бунта от вас ждать не приходится, то к чему одних верных людей на других
менять?
поднял полный красного вина оловянный кубок: - Слава новому господину нашему,
государю московскому Ивану Васильевичу!
но ему предстояло спать в глубоких закоулках души еще два долгих месяца, а
демон пришел в этот мир не для того, чтобы терпеть лишения и тяготы войны,
чтобы сражаться, проливать кровь и терпеть боль. Он пришел наслаждаться - и
мирное принятие русского подданства с сохранением своего замка и своих слуг его
устраивало более всего.
был далеко не одинок. Когда в конце декабря, кроша копытами наровский лед,
через реку ринулись отряды кованой конницы под предводительством Семена Зализы,
обходя Нарву и устремляясь по приморскому тракту вглубь Ливонии, их ждали не
закованные в железо рыцари, сжимающие в Руках длинные копья, не ряды
перегораживающих дорогу пикинеров, и даже не немецкие наемники с неуклюжими
мушкетонами. У каждой крепости, каждого замка и каждого города их встречали
знатные или просто уважаемые обитатели, с почтением держащие перед собой ключи
от ворот. Единственное, о чем они просили победителей: это принять их под руку
московского царя на тех же правах, что и город Дерпт.
больше двадцати городов и несчетное количество замков заявили о своей
покорности. Многие селения настолько спешили решить свою участь, что даже слали
навстречу катящейся вдоль моря рати или воеводе Петру Шуйскому в Дерпт, гонцов
с письмами о желании сдаться! К концу января наступление выдохлось. Не доходя
полусотни верст до Ревеля Зализа остановился. Он потерял все свои войска.
Потерял не в кровавых сечах - просто в каждом изъявившем покорность селении он
оставлял небольшой гарнизон. Сотню стрельцов там, пару бояр с полусотней
оружных смердов здесь, отряд псковских охотников в третьем городе... В итоге из
полуторатысячной рати у него не осталось никого: только иноземцы из Каушты,
боярин Росин с десятком холопов, да следующий по пятам, словно тень, Нислав.
Однако и этих воинов у него, можно сказать, не имелось: он сидел с ними в замке
Верде, в покоях, радостно предоставленных государеву человеку присягнувшими на
верность Руси тремя немецкими рыцарями. И вести дальше, оставив здесь даже
малый гарнизон Зализе было некого.
где победители и побежденные шумно распивали кислое рейнское вино за общим
столом.
интересом поглядывающего на меняющую опустевшее блюдо на полное грудастую бабу.
Как он понял - жену одного из принявших лютеранскую ересь рыцарей.
из-за стола.
протянул свиток:
эту в Москву, боярскому сыну Толбузину отвезть. Боюсь, просто вестника послать
мало будет. Рассказать потребно, что тут делается и Андрею, и государю, коли
понадобится. Рассказать в подробностях. Чтобы далее идти и земли под себя
принимать ратные люди нам потребны. Коли государь стрельцов не даст, пусть
казаков донских зовут, али еще каких охотников, что согласятся от земли своей
оторваться и здесь надолго сесть.
грамотами. О желании добровольном городов ливонских в лоно Руси родной
вернуться отныне и навечно. Присягали города на верность государю нашему, стало
быть у него храниться и Должны. Вечно.
ошибался совсем чуть-чуть. Хотя грамоты целовальные и хранятся в
государственных архивах по сей день, но спустя четыреста лет после первого
русского похода в прибалтийские земли эти свитки снова увидели свет. На
Ялтинской конференции в 1945 году. Когда решался вопрос о границах послевоенной
Европы, эти грамоты были предъявлены союзникам, как доказательство того, что
Прибалтика принадлежит России - ибо сама ей на верность присягнула. И она снова
стала русской - но только на пятьдесят лет.