Чтение 32–й страницы книги ~Люди огня~

- Можно списки всего ордена.

- Ищите.

Уже искали! Весь дом перерыли. Пусто!

- Сегодня приговорены к смерти пять человек. Если я не получу списки - они умрут.

- Что ж, они встретятся с тем, кто их утешит. Смерть временна.

- Да, конечно. Они умирают, приняв причастие Третьего Завета.

Я решился поднять глаза. Лойола слегка побледнел.

- Не все, - негромко произнес он.

- Да. У тех, кто отказывается, я забираю души. Я не могу допустить их гибели.

- Ты сказал, - Лойола перевел взгляд на меня. - А ты слышал.

Эммануил тоже смотрел на меня.

- Я не могу допустить их гибели, - раздельно сказал он.

- Врешь! - крикнул святой. - Ты ведешь их к гибели!

- Замолчи! Мне не до богословского спора. Списки!

- Списки? Да я гонял вашего брата палкой еще четыре века назад!

Господь улыбнулся.

- Считаешь меня бесом?

- Нет, всего лишь Антихристом.

Это слово хлестнуло меня, как пощечина. Второй Франциск Ассизский! Да что вы понимаете, святоши! Эммануил столько сделал для человечества, что вам, организаторам бесполезных орденов, и не снилось! Пару больниц построили? И тысячу колледжей, отучающих мыслить свободно! И десяток войн за веру. Господь тоже ведет войну, но я вижу смысл и результат.

- Господи, давай допросим его по-другому, - тихо посоветовал я.

- Нет. Я не унижу этим святого.

- Не унизишь? - Лойола усмехнулся. - Ты просто бессилен против меня!

- Ты принес присягу.

- Только устами. Господь видел в моем сердце. Он знал, зачем я это делаю. Мой адмонитор* [Адмонитор - духовник генерала ордена иезуитов, одновременно его контролер и советник.] отпустил этот грех.

- Кто адмонитор тайного ордена?

Лойола улыбался. Победной улыбкой. Сам огонь, сгусток энергии. Казалось, что ему не пятьсот лет и не шестьдесят, на которые он выглядел, - двадцать! Юный рыцарь у стен Памплоны защищает своего единственного истинного сюзерена - Христа!

Я поразился своей мысли. Какой Христос?! Христос сидит рядом, по левую руку от меня, и судит изменника!

- Подумай о тех, кто умрет сегодня, - устало сказал Эммануил. - Ты можешь их спасти.

- Их может спасти только Бог.

- Грош цена твоему милосердию.

Разговор пошел по кругу. Они просто не слышали друг друга.

Эммануил встал. Я было последовал его примеру, но он взглядом приказал мне сидеть.

- Пусть человеки решают судьбу человеков. Пьетрос! Его судьба - в твоих руках.

И направился к выходу.

Игнатий рассмеялся:

- Бежишь, поджав хвост!

Эммануил не прореагировал.

Он был уже у дверей, когда Лойола снова окликнул его. Совсем по-другому, очень мягко. Как милосердный священник на исповеди.

- Постой! Ты ведь человек... Наполовину. Ты можешь спастись.

Эммануил резко обернулся. Почти крикнул:

- Что, велика честь спасти Антихриста?!

Вышел и хлопнул дверью.

Я остался наедине с Лойолой. И снова почувствовал холодные ветры вершины. Я прекрасно понимал, чего от меня хочет Эммануил. Я уже научился слышать невысказанные приказы.

Лойола подошел ко мне. Сел рядом. Я понял, что смотрю в пол.

- Что, трудно, мальчик? Выбирай. Ты-то точно можешь спастись.

- Поздно. Я слишком далеко зашел.

- Поздно не бывает. Когда-то я стоял у окна, у которого молился, и думал о смерти, потому что мои грехи невозможно искупить.

- Какие ваши грехи!

- Считать себя величайшим из грешников - форма гордыни.

- Вы напрасно тратите слова. Я верен ему. Он - великий человек.

- "Человек"! Ты сам сказал. А выдает себя за Бога.

- Он способен на то, что невозможно для человека.

- Да, у нас сильный враг. Но ему недолго осталось.

- Он вам враг, не мне.

- Тебе тоже. В том-то и дело! Ты не понимаешь! Он погибнет, и вы все погибнете вместе с ним.

- Пусть. Я уже выбрал.

Какой у меня выбор! Что, пойти с тобой? Босиком по пустыне? Я - Великий Инквизитор огромной Империи. От таких должностей не отказываются! Вы сами виноваты. Я помню ваш колледж. Эти бесконечные соревнования классов, эти списки лучших учеников. Как я радовался, когда попадал на вершину списка...

Я попал на вершину списка, святой Игнатий! И я с нее не сойду!

Он вздохнул.

- Тогда пошли. Или ты убьешь меня прямо здесь?

- Пошли.

В последнее время вошло в моду оправдывать предателей. Иуда, Брут, Ганелон... Как можно совершить такое ради денег, карьеры или власти? Тут более благородные причины: самопожертвование, любовь к свободе, даже преданность.

Бред! Все проще и грубее: деньги, карьера, власть. Оправдания придумываем мы сами.

Мы вышли на тюремный двор. Небо прояснилось, по небу неслись облака, и в разрывах сияло солнце. На траве чернела вчерашняя кровь.

- Ты позволишь мне помолиться? - тихо спросил святой.

- Да.

Лойола преклонил колени:

Душа Христова, освяти меня.

Тело Христово, спаси меня.

Кровь Христова, напои меня.

Вода ребра Христова, омой меня,

Страсти Христовы, укрепите меня.

Я достал пистолет, который последнее время всегда носил с собой. Взвел курок. Лойола, казалось, не услышал. Он продолжал, уверенно, страстно:

Благий Иисусе, услыши меня:

В язвах Твоих сокрой меня.

Не дай мне отлучиться от Тебя.

От лукавого защити меня.

В час смерти моей призови меня

И повели мне прийти к Тебе,

Дабы со святыми Твоими восхвалять Тебя

Во веки веков. Аминь.

В этот момент я выстрелил ему в голову.

Свет! Огромный шар света, словно шаровая молния. Он поглотил меня. Я задохнулся и потерял сознание.

...Я обнаружил себя лежащим на земле. Навзничь. В небе прибавилось голубизны. Сияло солнце.

Я приподнялся на локте и увидел кровь. На траве, на рубашке, на ладонях. При выстреле в голову бывает много крови. Где-то я читал об этом.

Марк неумело перебирал струны. Три аккорда. Я и не думал, что он вообще когда-нибудь держал гитару в руках. Он хрипловато запел. Что-то о "наших ребятах".

Я лежал, развалившись на диване. Уши вяли. Я не сноб, и с музыкой у меня не очень, но трех аккордов мне мало.

- Да ты не переживай, Петр, - сказал он, прервав пение. - Мы на войне. После первого убийства всем дерьмово.

- Когда выстрелом в затылок - это не война.

- На войне, знаешь, всякое бывает.

- Да и не первое... Был Сугимори, потом - смертные приговоры. Здесь другое... Когда-то я преклонялся перед ним. Нас так учили в колледже святого Георгия. Я убил кумира. "Встретишь святого - убей святого". Освобождение от самодовлеющих стереотипов.

Я говорил в пространство, не надеясь, что Марк поймёт меня. Впрочем, почему не поймет? Умный мужик, просто не очень образованный.

Он отложил гитару и достал сотовый. Обнадеживающе посмотрел на меня.

- Такаги-сан?.. Через часок... Пропустят... Нет, немного. Пару ящиков... Да, парочку... Ждем.

- Это кто?

- Хозяин ресторанчика. Тебе расслабиться надо.

- Ох, Марк, пить с горя - последнее дело.

- Это смерть предателя - горе?

- Нет. Смерть души.

- Ну, это не ко мне. Это к Господу.

- Не хочу я с ним разговаривать!

Марк пожал плечами:

- Ну и не надо.

Послышалось шуршание раздвигаемых перегородок. На пороге стоял пожилой японец, две девушки в кимоно и двое слуг. Все низко кланялись. Рядом с ними на полу помешались два пластиковых ящика. Девушки несли какие-то музыкальные инструменты с длинными грифами. Я поискал в памяти названия: сямисэн, китайская цитра... Впрочем, я лютни от мандолины не отличу, не то что цитры от сямисэна!

Марк изобразил легкий поклон и поманил гостей. Ящики перекочевали в комнату.

- Марк, ты что, с ума сошел? - прошептал я по-русски. - Два ящика водки?

- Да какая водка! Сакэ это. Шестнадцать градусов. Бражка рисовая!

- Но два ящика!

- Да ладно тебе.

У низкого столика рядом с моим ложем уже хлопотали японцы. Я так и не сменил позы. Японцы не удивились.

Такаги достал странный предмет, похожий на средневековый матерчатый кошель, набитый деньгами, но раза в три больше, и водрузил его на стол. "Кошель" был зеленоватого оттенка с вытканной на одной стороне большой хризантемой. Над "кошелем" помещался металлический крут с отверстиями. Наконец до меня дошло. Японец вынул спички и зажег газ. Газовая горелка. В "кошеле" очевидно, небольшой баллон.

Девушек можно было бы назвать симпатичными, если поубавить белил. К тому же я совершенно не понимаю зачем сбривать брови и рисовать их на лбу на три сантиметра выше, чем нужно. Прелесть черненых зубов также недоступна для моего грубого европейского вкуса. Я люблю естественность.

На одной из них было малиновое кимоно с крупными белыми цветами, на другой - розовое с бледно-голубыми. Вот это действительно красиво.

- Тани, - поклонилась одна девушка.

- Токи, - другая.

И Тани (а может быть, Токи, я немедленно забыл, кто есть кто) поставила на горелку глиняный кувшинчик, наполненный сакэ.

К сакэ полагались суси, точнее макисуси - рисовые столбики, обернутые чем-то черным. Я предположил, что рыбьей кожей. Ими уже был уставлен весь стол - сортов десять, аккуратными партиями по семь штучек на деревянных подносиках. Как шашки.

Девушка в малиновом с поклоном подала мне малюсенькую пиалу (объем - четыре наперстка) и услужливо пододвинула суси.

К суси полагались приправы. Белая, зеленоватая и нежно-розовая, напоминавшая тонкие кусочки лосося.

Японский трактирщик с невозмутимостью самурая и обходительностью гостиничного служащего тактично предупредил:

- Это очень острый соус, сэнсэй. И это тоже очень острый соус.

Девушка в розовом взяла цитру, поклонилась. Начала игру. Немного странная музыка.

О пустых вещах

Бесполезно размышлять,

Лучше чарку взять

Хоть неважного вина

И без дум допить до дна!

Ее подруга продолжила:

Если в мире суеты

На дороге всех утех

Ты веселья не найдешь,

Радость ждет тебя одна:

Уронить слезу спьяна!

Между делом мне поднесли еще одну пиалу, потом еще. Внутри рисовых столбиков в качестве оси цилиндра помещались кусочки рыбы и еще чего-то желтого и хрустящего на зубах. Притронуться к соусам я не рискнул, а вот розовой штуки попробовал. Она оказалась вовсе не рыбой, а чем-то овощеобразным, была неимоверно остра и тоже хрустела.

Всем живущим на земле

Суждено покинуть мир.

Если ждет такой конец,

Миг, что длится жизнь моя,

Веселиться жажду я!