Чтение 2–й страницы книги ~Слово тролля~

По-моему, преподобный Хари (так звали священника) начал косеть, когда я закончил рассказывать о том, как накануне Праздника Зимнего Равноденствия спер у мамули пирожки с начинкой из крольчатины с брусникой. Не торопясь, как подобает настоящему троллю, со всеми подробностями я каялся второй или, может быть, даже третий час.

К этому времени монах, облюбовав кучу соломы, на которой я провел ночь, страдальчески подвел глаза к небу и, судя по усердно шевелящимся губам, воздавал Небесам молитву за мои проступки, прося их простить меня. Я прекрасно его понимаю, ведь то, что вытворялось мною в детстве, ни в какие рамки не лезло в образ приличного тролля, каким себя я, собственно говоря, считал и по сей день считаю.

Только спустя еще один час, когда лицо священника из ярко-пунцового стало совсем уж багрового оттенка, я неожиданно для себя приметил, что моя... нижняя часть спины разлеглась прямо на копытах церковника. Наверное, это случилось, когда ему стало нехорошо после моего наиподробнейшего рассказа о невинной забаве нашей детворы (ну, когда я еще входил в число этой самой детворы) на Празднике Весны.

Видимо, когда преподобный Хари уселся на ту самую кучу, крестясь и поминая всех святых через слово, я решил, что стоять, в самом деле, не стоит, и уселся рядом. К сожалению, не приметив при этом, что прижал к полу пару чужих конечностей.

Извиняясь и чистосердечно прижимая руки к груди, я вскочил, давая священнослужителю отдышаться.

Сначала он лег на живот... затем стал на четвереньки... затем, даже как-то неприлично, издавая нечленораздельные звуки, попытался встать... затем, отмахиваясь от кого-то или от чего-то головой, начал уж совсем непристойно пыхтеть и шипеть.

Полный сострадания к ближнему, я как можно осторожнее приблизился к нему:

- Мож, надо чего?

В ответ - утвердительный кивок.

- А чего надо-то?

- С-с-с-сс...

- Ой, я даже и не знаю... - почесал я репу. - Нет, мне в принципе не зазорно. "Интересно, я правильно употребил данное слово?". Но вы ведь не дитя малое, чтобы справлять нужду со сторонней помощью. Но уж если вы так хотите... - Я пододвинулся к нему.

Из последних сил преподобный сиганул от меня, как гном от дракона.

- Уб-б-бери руки, м-м-му...

Видимо, у него совсем помутилось в голове, потому как дальше он просто зарылся носом в солому.

- Что, что-то не так? Ну, а чего тогда надо? В ответ тишина, перемешанная с шуршанием высохшей травы.

- Мож, позвать кого, а?

Преподобный яростно закивал, не обращая внимания на то, что его башка находилась в опасной близости от каменного пола.

- А кого?

- С-с-с-сс...

- Ну вот, опять! Нет, ну вы можете нормально говорить или нет?!

- С-с-с-стрр-р-рррр...

- Послушайте, уважаемый, если вы желаете говорить по-звериному, то есть по-лесному, надо быть или эльфом, или зверем. И если первым вам не суждено быть от рождения, то вторым надо становиться постепенно, глоток за глотком, кружка за кружкой. Я так понимаю, что надо сбегать за вином? Вы, собственно говоря, какое предпочитаете? Или, как говорил один знатный лорд, "все равно какое, лишь бы много"?

- С-с-тр-а-а-жу по-зо-вии... ид-д-д-иот!..

- А, стражу! - Наконец до меня дошло его шепелявое бормотание. - Да за-ради бога. Щас!

Раз Хари-преподобный так просит, почему бы и нет. Дверь камеры не заперта (и как я раньше не заметил!), стражу так стражу...

Следующий шаг был для меня последним в этой жизни... спокойной, тихой жизни... Начиналась новая, полная забот, тревог и волнений. И больших удивлений... Все началось с того, что я увидел.

Там, в коридоре, прямо на голом полу, сидел гном по имени Дож - Дырявый Мешок. Чем он занимался? Рубился со стражниками в карты. И, по-моему, очень успешно, так как у парней остались только исподние рубахи, а кольчуги, оружие, не говоря уже о такой мелочи, как кошельки с деньгами, скромно лежали рядом с гномом.

- А, Лукка, друг мой! - радостно отвлекся гном от игры. - Не желаешь присоединиться? Тут парни так классно играют! Присоединяйся, дружище, тебе понравится!

- Да нет... - Я немного растерялся. - Я тут по другому делу... Там, это, стражу зовут...

- Давно? - ехидно уточнил Дож.

- Минут пять... Стражники переглянулись:

- Это, как его, это... ну, в общем, гном, дело такое - служба, понимаешь...

- Чего-чего? - не понял Дож.

- Служба, говорю тебе, гном... Идти надо... Карлик аж подлетел:

- Нет, парни, я что-то не понял!!! - С губ карлика слетала пена праведного гнева. - Нет! Боги, вы послушайте, что шепчут эти досточтимые гархэз1 своего рода!

Служивые выстроились в шеренгу и, вытянувшись, едва дыша, внимали каждому слову гнома.

- Я трачу последние дыхания своей ни за что загубленной жизни на этих, этих... - Гном еле дышал, его глаза пылали багровым. - На вас еще куча тряпья, а вы хотите улизнуть при первом же ничтожном поводе!!! Пусть я прожил недостаточно праведно и на моей душе грехов больше, чем самоцветов в Голубой Горе, но, Отродье2 вас всех побери, я хочу уйти из этой жизни красиво и так, чтобы меня запомнили надолго. И поверьте, ваши голые задницы рядом со мной, гордо идущим на смерть, запомнят надолго!..

Во время всего этого выступления Дож - Дырявый Мешок прыгал, как та собака, мучимая тучей взбесившихся блох. Наверно, все то, что хотел сказать гном, просто никак не выговаривалось словами. Надо было видеть, как он размахивал руками, выражая то, что не смог выговорить! Глядя на это беснование, служивые бледнели, краснели и готовились к худшему, кажется совсем потеряв голову от происходящего. К жизни нас вернул клочок бумаги, бабочкой выпорхнувший у всех на глазах из рукава гнома. Дож замкнул пасть и вместе с остальными проводил взглядом карту до пола. Говорят, что такая тишина бывает только в могиле. Не знаю, не бывал... Но по лицам стражников понял, сейчас буду... в качестве свидетеля.

- Нет, парни, раз надо, так надо. - Карлик сделал шаг назад. - Что я - не человек, что ли?

Я удивленно вытаращился на Дожа. Он продолжал пятиться.

- Я все понимаю: надо - значит, надо. Служба - она ведь не ждет, она, так сказать, зовет, вот... Ну а если вас зовут, тем более такой человек, как преподобный Хари, вы, мужики, поспешите. А то всякое бывает, мож, ему плохо совсем там, помощь какая нужна. Вы себе идите, а я здесь постою, посторожу мою... - Старшина потянулся за проигранным копьем. - Я хотел сказать, нашу... - Стража дружно сделала шаг вперед. - ВАШУ!!! одежду...

Всю дорогу к площади гном отчаянно отплевывался кровью и, прихрамывая, тихо ругался.

- Дож, а за что тебя схватили? - почему-то захотелось спросить.

Дырявый Мешок пальцем попробовал шатающийся зуб и, снова сплюнув красным, нехотя процедил:

- За жестикуляцию...

Я уважительно взглянул на карлика:

- Это очень тяжко?

- В смысле? - повернул голову Дож.

- Ну, если честно, то ни я и, больше чем уверен, никто из наших о таком проступке даже и не слышал.

Опасный преступник, невнятно помянув всех святых и не очень, удостоил начинающего урку поучающим ответом:

- Смотря сколько на кону и...

- И?.. - начал постигать я секреты совершенного преступления.

- ...И какая карта у тебя на руках, - с глубокой печалью вздохнул гном.

Оставшуюся часть пути мы шагали молча, каждый думая о своем.

Рыночная площадь встретила нас радостным гулом, огромным помостом, увенчанным двумя виселицами, и разношерстной толпой. Кого здесь только не было! Людей я не считаю, они здесь составляли общую массу, на фоне которой особо ярко выделялись пяток-другой соплеменников Дожа - Дырявого Мешка; парочка вечно подозрительных орков, нервно сжимающих рукоятки мечей за поясом; десятка два мелких гоблинов, шарящих радостными взорами по нам, обреченным, заодно не забывая проверять и карманы высокорослых разинь. Был там и разный другой народец, о котором я знал только по картинкам. Больше всего мое внимание привлекла одна парочка - здоровенный, с хорошего лося, седой кентавр и восточный эльф. Как я уже сказал, кентавр был просто огромным экземпляром, да к тому же совершенно седым. Хотя, как подсказывала мне интуиция, копыта человеколошади могли пронести свою тушу много миль без всякой остановки на отдых, а мускулистые руки в рукопашной могли бы оставить немало отметин на память о незабываемой встрече. Про эльфа можно было сказать только одно: эльф он и в пустыне эльф. Высокий, волосы длинные и белые. Не седые, а именно белые, что и отличает восточных эльфов от остальных собратьев. Уши заостренные, смазливое такое лицо. Недаром по земле начало шастать новое, пока немногочисленное племя полукровок. Кое-кто в больших городах даже стал поговаривать о всемирном эльфийском заговоре, упирая на найденные скрижали мудрецов горы Син. По моему разумению, все это чушь, хотя бы потому, что прочитать то, что там нацарапано, не смогли, а саму эту глину никто и в глаза не видел. Я так думаю, что просто млеют девки при виде высоких и светлых, а у них самих, у эльфов то есть, нутро не из камня.

Осмотр окрестностей и ход размышлений прервал хороший пинок в бок. Как видно, гном уже потерял всякое терпение в надежде добиться моего внимания и перешел к более радикальным методам, а именно начал лупить меня своими кулачками в бочину.

- Лукка, отца твоего за ногу! Ты меня слышишь или ты уже переправился в другой мир?!

- А, что?.. Прости, Дож, задумался.

- О боги, он все-таки иногда думает! Парень, признайся, ты наконец задумался о побеге! Скажи, что это так, пролей бальзам.

- У меня с собой ничего нет... Гном покраснел и, похоже, даже задымился, но все же тихо и кротко произнес:

- Лукка, друг мой, конечно, прости меня, старого, великодушно, но не смог бы ты мне, ничтожному, - Дырявый Мешок вдруг сорвался на крик, - разъяснить, что сейчас здесь будет происходить, тупая твоя башка!!!

Я удивленно посмотрел на гнома.

- Честно говоря, не знаю. Но мне кажется, что весь этот народ собрался просто посмотреть на нас. Так сказать, полюбоваться нами... И я их за это не осуждаю, - гордо выпятил я грудь, - здесь есть на что посмотреть.

- Ты так думаешь?

- Ну, я не совсем в этом уверен. Папаша говорил мне, что обитатели больших городов имеют довольно, странные, порой просто необъяснимые повадки, в смысле привычки. И не дело порядочному троллю обсуждать, а тем более осуждать их.

- Хорошо, - фыркнул гном, - даже если это и так, как ты говоришь, то неужели тебе не претит, что весь этот разношерстный сброд будет смотреть на тебя как в зоопарке. А они будут так делать, поверь мне! Они будут смаковать каждое движение, наслаждаться твоей агонией...

- А что такое "зоопарк"?

- ...в деталях рассматривать твое... ЧТО?! Что ты спросил?!

- Я спросил, что такое "зоопарк", и хотел бы узнать, что такое "агония". И по поводу "всякого сброда" хотел бы заметить, что вон там стоят несколько твоих соплеменников, которые, как ты сам сказал, "будут стоять и наслаждаться" происходящим.

- Роковое совпадение, - пробурчал гном, взглядом отыскивая своих. - О, эти будут! Поверь мне, Лукка, эти будут. И еще как!

Совершенно неучтиво наш разговор прервал рев труб.

Посреди площади находился помост с двумя балками-виселицами. А на другом конце площади, украшенная цветочками и гирляндами, прямо из стены торчала штука, как потом мне сказали, именуемая балконом.

Меня с гномом в сопровождении той самой стражи вывели на дощатый помост и оставили на попечение двух по пояс голых крепких мужиков в красных колпаках с дырками для глаз. Без особой суеты они связали нам руки за спиной, чем вызвали очередную вспышку ярости гнома, отозвавшегося вслух новым для меня ругательством "палачи". Что до меня, так в этот знаменательный, полный событий день их действия не произвели на меня совершенно никакого впечатления. Все происходящее я воспринимал как обязательное условие представления, вроде того, что дают бродячие артисты, заглянувшие в нашу деревню в Вечной Долине. Не говоря уже о том, что те ниточки, которыми они связали мои лапы, я мог разорвать, если бы захотел, за один вздох.

На балконе появился старичок, который навещал нас в тюрьме. Все так же разодет, как праздничное дерево, весь в бантиках и кружевах. Его сопровождали двое перезрелых парней в черном и выдра с голыми плечами и в белом.

Почему выдра? Потому что мамуля называет таких девах выдрами.

Сама длинная, волосы белые, крашеные, гладко зализанные назад, не худая, но и не толстая - в теле девка. Я никогда не претендовал на роль впередсмотрящего, тем более что до цели было не более двадцати локтей, но скажу одно - это, как его... лицо той дамы... я даже и описать-то не могу! Короче - либо она рассолу опилась, либо, как прошипел гном, "презрение, презрение, брезгливость, и еще раз все по кругу". Извините, но по-другому сказать о данном предмете не могу.

- Это кто, его дочь?

Гном, низко наклонив голову, ответил, еле шевеля губами:

- Жена.

- Нет, что, правда?!

- Что здесь такого, он может себе это позволить.

- Молодец, парень! У нас в деревне на молодой вдовице Кряж женился. И что ты думаешь, баба уже вторым брюхата, а ведь деду уже под сотню годков будет! А у этого, как его там, ну у... гупернатора ребятишки есть? Сколько?

Не знаю, что я такого сказал, но эти двое в капюшонах тихо заржали. Потом один из них шепотом окликнул нас:

- Ребят, вы там потише, а то точно повесят.

- Что, есть шанс? - встрепенулся Дож.

- Ну, случаи разные бывают.

- Интересно, с чего бы такая лояльность?

- Гном, что до вас обоих, то вы нам оба по барабану - нам уже заплатили.

Снова заревели трубы, и к нам на помост легко выскочил плотный, широкий книзу мужичок лет сорока пяти - пятидесяти.

- А это кто? - толкнул я гнома.

- Массовик-затейник, - процедил тот. - Прокурор, адвокат и судья в одной роже, в смысле лице.

- Судья Джошуа к вашим услугам, друзья мои, - повернулся этот тип к нам, широко улыбаясь.

- Отродье и все боги! - сплюнул гном. - Ушастый Джо собственной персоной. Ну, все, великан, можешь молиться, ибо теперь нам точно...

Улыбка Джошуа стала еще шире:

- Как спалось-ночевалось? Крепок ли был сон? Придумали ли последнее желание? Как прошла исповедь? Не отвечайте, ребята, уже наслышан. Во всех подробностях, хе-хе... А тебя, гном, я помню, помню. Как бишь тебя зовут? Имя такое дурацкое, его не помню, а вот прозвище запомнил, запомнил - Вшивые Лохмотья, по-моему, так, да?

- Дож - Дырявый Мешок, кретин! - рявкнул гном.

- О, как тебя жизнь скрутила! - Ушастый сделал невозможное - улыбнулся еще шире.

- Теперь твое прозвище стало еще длиннее, к нему надо добавлять еще и титул. А вот скажи: "кретин" - это что-то вроде графа или маркиза, да? Хе-хе-хе... Ну и ладушки! Извините, ребята, - работа, хе-хе!

- Встречались как-то, лет пять назад, - ответил на мой молчаливый вопрос гном, - растет жакхе, а ведь простым стукачом был.

Палачи, уже никого не стесняясь, ржали во все горло.

Ушастый, отвесив низкий поклон в сторону балкона, начал свою речь:

- Приветствую вас, господа и дамы! А также и вас, народ малый - лесной, степной и горный, к нам в гости зашедший! Позволю взять на себя смелость и поздравить вас всех с праздником. Ибо не каждый день наш город становится чище. А именно сегодня он станет чище, так как на ваш суд предстали два закоренелых преступника.

- Ты хотел сказать, три, - уточнил гном.

- Тяжесть их проступков велика и ужасна. Погрязшие в распутстве и пьянстве, жестокости и насилии, они, ведущие беззаботный образ жизни, и это в то время, когда народ не покладая рук трудится на благо нашего государства, устраивают беспорядки, подговаривают слабых на свержение законной власти...

- Дож, ты не знаешь, что я там вчера наплел спьяну?

- Мне-то откуда знать - меня там не было.

- Они осквернили наши идеалы, наш строй, - продолжал надрываться Ушастый, - они даже предприняли попытку покушения на жизнь самого Владыки нашей великой страны.

- А, твой ржавый молот! Помирать так подыхать, - прошептал гном и заорал во все горло: - Да простите вы нас, люди добрые, народ честной! Каемся мы в проступках своих, каемся в помыслах, по незнанию да недомыслию они. Признаем свою вину, каемся!

Правду сказал этот человек, всю правду выложил, как она есть, гад! Не солгал он, сказав о покушении на Величайшего. Лукка, друг мой, - вдруг обратился он ко мне - расскажи, как оно дело было.

- Дож, а чего рассказывать-то?

- Что в камере тогда было, ну, про Владыку, старичка этого.

- А-а... - дошло до меня, но искра сомнения закралась в грешную душу: - А это не будет, ну-у...

- Не будет, не будет! - заверил Дырявый Мешок. - Поверь мне, Лукка!

Я поверил. Собрался с мыслями. И, раздирая горло и легкие, честно и откровенно, со всеми подробностями и разъяснениями, как подобает настоящему троллю, все как есть рассказал...

Когда я закончил свое повествование, площадь окутала гробовая тишина. Владыка, красный как рак, попытался встать, но, видимо, ноги не послушались его, и он плюхнулся обратно. Уж как там получилось, сказать не могу, но это кресло выскочило из-под него, а сам Владыка рухнул на пол с таким грохотом, будто упала не куча старого мяса и костей, а лавина в горах.

Все бы еще и ничего, но, падая, старичок попытался удержаться за первое, что попалось под руку, то есть за свою жену, а если сказать точнее, то за ее платье. А так как она, в смысле супруга, в этот самый миг вздумала встать, то ее платье вместе с муженьком оказалось на полу.

Перила балкона были не очень высоки, и, следовательно, Владычица предстала перед своим народом в первозданном виде. Единственной деталью одежды была какая-то широкая тряпка, обернутая вокруг пояса (как мне потом объяснили, называемая не то кастетом, не то корсетом).

Над площадью раздался довольный рев кентавра:

- А ничего титьки-то!

Что здесь началось!

Вся площадь дружно, от души захохотала, заулюлюкала, повторяя слова кентавра. Я даже немного оглох от этого шума.

Не знаю, чего добивался гном, но превращения казни в посмешище добился бесспорно.

Сквозь рокот всенародного веселья прорвался истошный вопль Ушастого Джо:

- ВЕШАЙ!!!

Палач (второй, усевшись на плаху и стащив колпак, ржал, вытирая слезы) в судорогах неудержимого смеха непонимающе воззрился на Джошуа:

- Кого вешать-то?

- Идиоты, вешайте их, быстро! Приказ Владыки! Оглохли, скоты! А-а-а!!! - Ушастый подскочил и накинул петлю мне на шею.

- Эй, эй! - кинулся было гном. - А последнее желание?!

- По прибытии в ад, - выдохнул мне в лицо Джошуа и, отскочив в сторону, рванул рычаг, торчащий из дощатого пола помоста.

Подо мной раскрылась дыра люка, и, естественно, я в нее рухнул. Веревка захлестнула мне шею, стягивая глотку. Грудь что-то сжало, глаза полезли из орбит, ноги искали точку опоры, я вращался вокруг себя, как поросенок на вертеле. Руки наконец разорвали путы, и я схватился за раскачивающуюся веревку, на которой меня болтало. Узел петли находился прямо за левым ухом, и я сдуру попытался его распутать. Конечно же ничего не получилось. Я перехватил веревку в кулак и попытался подтянуться. Это мне немного помогло. Свободной лапой попытался расслабить петлю на шее. Не вышло - видно, освободил мало места. Подтягиваюсь еще, наматывая эту чертову веревку на кулак. И чувствую, что вместо того, чтобы освобождать себя, я просто себя душу. В глазах стало темнеть, сердце стучало так, что было готово, проломив грудь, выскочить наружу. Воздух в легких кончался, я судорожно пытался разорвать петлю. Вокруг все поплыло, в голове забил протяжный глухой колокол. "Неужели все так и закончится?" - пронеслось в моей голове.

Треска рвущейся веревки я не услышал.

Ноги ударились о землю, затем рухнуло все остальное, то есть я сам. Голова кружилась, все тело было каким-то ватным и неестественно тяжелым. Падая, я перевернулся на спину и вот лежу самым счастливым троллем на этой земле и, разрывая петлю на шее, как в жару воду, огромными глотками хватаю воздух. Пытаюсь приподняться, но кашель прибивает к земле.

Падающий из люка свет перекрывает чья-то тень.

- Боги Небесной Горы! Чтоб я наконец сдох! Эй, великан, ты жив?!

Через минуту-две сверху спускают лестницу.

- Лукка, отца твоего за ногу! Если ты там еще жив, поднимайся скорее!

Весь в опилках, в мусоре, я пытаюсь подняться на ноги, а когда мне это удается, начинаю карабкаться по лестнице.

На улице все так же светило солнце, только было до жути тихо. Толпа, пришедшая поглазеть на казнь, молчала. На четвереньках вываливаюсь из люка и, поддерживаемый гномом, поднимаюсь во весь рост. Передо мной навытяжку белей белого стоял Ушастый Джо. Меня качнуло в его сторону. Он сиганул от меня, как пескарь от щуки. Тыча указательным пальцем своей клешни в меня, неубитого, он провизжал что есть мочи:

- Подлог, подлог! Владыка велит начать все сызнова!

- Вот брешет, а! - проревел кентавр. - Твоего... .... Повелителя уже гаргульи сожрали. Отпустить парня, как того обычай требует, или, клянусь всеми богами сразу, я первый подниму копыто в его защиту.

Один из соплеменников Дожа, выделявшийся из своих ярко-рыжей бородой, проорал во все горло:

- Эй, братва! Это что ж такое! Боги смилостивились над парнем и перегрызли его веревку. Все это видели. А этот, отца его за печень, шут вознамерился во что бы то ни стало придушить малого! Проклятие падет на голову тех, кто прет супротив воли Небес! Отпустить парня! Свободу ему, сво-бо-ду!!!

Джошуа, прямо как я сам, окунем глотал воздух.

- Это и называется "молот и наковальня", - съехидничал Дож. - Ушастик, ты бы отпустил парня, а? Общественность произвола не потерпит, набьет баки, как пить дать, и, знаешь, будет в чем-то права!

Джошуа истуканом пялился на меня в оба глаза. А гном продолжал гнуть свою линию дальше:

- Слышь, Джо. У твоего Владыки и так проблемы с народом, а тут такой случай! Оказать свое почтение древним обычаям и публичному мнению. Ты сам подумай. Зачем лить против ветра? А сегодня он вообще штормовой! Джошуа, ты меня слышишь? Подай слово - публика волнуется! Вон, гляди - мои уже топоры недоставали.

- Да пошли вы все к... - Джошуа - Ушастый Джо, развернувшись на каблуках, подошел к краю помоста.

- Властью, данною мне... - Он с таким сожалением посмотрел в сторону пустующего балкона! - Властью, данною мне Повелителем и народом королевства Бревтон, для свершения справедливого суда во благо королевства объявляю этого человека невиновным, ибо Небеса вмешались в земной суд, дав свой знак, чему свидетелями вы были. Я отпускаю его на все четыре стороны, как того требует древний и священный обычай!

Подойдя ко мне вплотную, он прошептал, брызгая слюной: