локальной зоны.], встретили, поддержали под руки, повели в казарму. Не хрен
собачий и не Маньку раком - человек из "бочки" ["Бочка" - шизо, штрафной
изолятор.] вышел. Словно с того света вывалился, озираясь, щуря воспаленные
глаза, обезжиренный, в сплошном телесном холоде. Живой мертвец, российский
заключенный.
хозяйственное - банное, вволю кипятка, мочалки. Даже тазик нашелся, правда, не
ахти какой, из отражателя от лампы. Заклубился пар, согревая кости, полилась
вода, отмывая камерную грязь. После месяца в шизо - Ташкент, райское
наслаждение. Помылся - словно родился заново, даже злость на ментов-изуверов
прошла.
казенное, запомоенное, какими пидеры фуфло подтирают, - вышитый рушник, одежду,
обувку, белье. Как и положено после "бочки", все новое - носки, тепляк [Теплое
белье.] венгерский с начесом, подогнанные брюки с неуставным ремнем,
подкованные и прокаленные сапоги, лоснящиеся от водоупорной ваксы. На рубахе,
лепне и кителе - художественно расписанные фамилия и номер отряда. Зэковский
шик, красота да и только - "Заключенный Буров. Четвертый отряд". В прошлом, не
таком уж и далеком, офицер Пятого Главного Управления Генштаба, а в настоящее
время - мужик по кликухе Рысь. В авторитете, не стремящийся мочить рыло. Все
преходяще в этом мире. А почему Рысь? Да вот такая уж кликуха, приклеилась еще
со времени СИЗО. Буров тогда, помнится, не потрафил местному бугру, и тот со
своим подхватом прижал его к борту трюма, конкретно, в самый угол загнал - мол,
щас мы тебя... Очко порвем на немецкий крест... Только не получилось. Вернее,
получилась обратка. Черт знает как, упираясь локтями в стены, Буров вывернулся,
метнулся к потолку и, пробежав по головам блатных, молнией зашел им в тыл. А
потом такое устроил... Клопы, говорят, со страху не вылезали из щелей, а
коридорные-дубаки смотрели на действо и, тихо обоссавшись, не решались
вмешаться. Троих тогда сволокли на больничку, пахан утратил все зубы и лицо, а
Буров получил кликуху и известность. Больше уже его никто не трогал.
оделся, взяв отточенную, правленную на ремне писку [Опасная бритва.], в темпе,
чтобы долго не смотреться в зеркало, начал бриться. Не Ален Делон, борода
седая, щеки впалые, глаза снулые, как у дохлой рыбы. Краше в гроб кладут. Что
возьмешь с тюремщиков - падлы.
благоухали сало, лук, чеснок, порезанные конфеты, вяленная дыня. Семейники в
хорошей, неуставной, одежде сидели молча, улыбались, ждали Бурова - ему был
уготован самый смак, цимус, первый глоток. Все знали, что при выходе из "бочки"
положено в последний день не прикасаться к пайке, она идет тем, кто остается.
ферментация, производимая на Иркутской чаеразвесочной фабрике. У ее ограды
сооружен памятник чифирю - большой заварной чайник с надписью: "Грузинский
чай".], - Буров с наслаждением глотнул, блаженно улыбнулся и передал кружку
соседу, рослому сибиряку Зырянову, тоже мокрушнику. - Славный подъем, в жилу
пошел.
маленький кусочек дыни и принялся неторопливо жевать. Пусть желудок привыкает,
входит в норму. После "бочки" жрут от пуза только недоумки, загибающиеся потом
от болей и спазмов. Тише едешь, дальше будешь. Хотя, строго говоря, он и так
последний месяц прожил, словно в небытии, с головой погрузившись в трясину
изолятора. Тридцать суток одно и то же - холод, подведенное брюхо, дремота "в
цветке" [В разных зонах называется по-разному: "спать в клумбе", "розой", "в
цветке". Способ не замерзнуть и выжить в условиях штрафного изолятора.
Заключается в том, что блатные, мужики и чистые, незапаршивевшие "черти"
раздеваются, половину одежды расстилают на полу, ложатся на нее и, обнявшись,
укрываются сверху другой половиной. Педерастам спать в клумбе не разрешается.].
Каменные брызги на стенах [Имеется в виду цементная шуба - творение
изобретателя Азарова, который впоследствии сошел с ума.], параша из
манессмановой трубы [Из них делают газопроводы.], пидер Таня Волобуев,
замерзшим петухом сидящий на ее крышке. Тридцать дней и ночей, вычеркнутых из
жизни. Да, впрочем, что там месяц - последние полтора года.
лязгом вскрыл ее заточенным о стену ступиком [Ступик, супинатор - металлическая
пластинка из-под стельки в обуви, заточенная для использования в качестве
ножа.] и с улыбкой, подмигнув, придвинул Бурову. - Братская могила. Масса
фосфора. - Замолчал, выкатил желваки на скулах и резко, словно в грудь врага,
сунул супинатор в еловую столешницу. - Всех бы ментов вот так же, рядами. В
одну банку.
тюрьмы и зоны он вкалывал водителем, крутил-накручивал баранку молоковоза,
мирно, спокойно, никого не трогая. Едет себе машинка из Иркутска в Братск,
весело порыкивает верный друг мотор, а в цистерне, в гуще молока, бултыхается
на проволочке шеверюшка масла. Впрочем, она только поначалу шеверюшка - по
прибытии обрастает парой-тройкой килограммов. Не бином Ньютона, все так делают,
жить-то надо. И все было бы хорошо, если бы не гаишники, наглые, любознательные
и жадные. Так и хочется им урвать побольше масла на свой бутерброд с икрой. В
общем, как-то не сдержался Зырянов, двинул от плечища рукой. А мент оказался
хилый, гнилой, копытами накрылся, не приходя в сознание. Зато вот чалку за него
навесили не хило, не посмотрели на состояние аффекта, наличие беременной жены и
положительной характеристики с работы. Так за что, спрашивается, любить ментов?
столом текла неторопливая беседа, разговаривали в основном о последних
новостях: Сява Хрящ ушел на крытку, вызвали на доследствие Килатого, получил
накрутку Вася Баламут, Адмирала Колчака ебом токнуло, с концами - только
кипятильник включил, и все, в аут. У седьмой претории [Зона особого режима.] с
месяц как объявился тигр, так менты там теперь ходят, как опущенные в воду. Так
и надо лягавым [Учуяв тигра, охранные собаки - немецкие овчарки - приходят в
панический ужас и начинают беспрерывно лаять, теряют аппетит, вешаются на
ошейниках, выпрыгивая за заборы, не обращают ни малейшего внимания на зэков,
даже кастрированных котов принимают за тигров. Ну а без собаки мент все равно
что без оружия.]... Разговоры, разговоры, треп в кругу своих до самой ночи. Пока
не начинают закрываться веки, и голова, гудящая после ШИЗО, не опускается
устало на грудь. Наконец поднялись - заслали жорным [Многие заключенные из
разряда опустившихся - чертей - страдают нарушением психики, при котором
постоянно хочется есть. Жорные - от слова жрать. Едят все подряд, без разбора -
промасленную бумагу, протухший маргарин, шкурки от сала, которыми блатные драют
сапоги. Жорные копаются в мусорных свалках, ищут головы от кильки и хамсы,
разваренные кости, очистки, гнилые внутренности. Варят эти отбросы, пьют
грязную, вонючую жижу. На то они и черти, грязные, опустившиеся, смердящие за
версту падалью.] объедки со стола, а педерастам чифирную заварку, с чувством
пожелали друг другу доброй ночи и начали укладываться спать.
чистого белья, сухого одеяла и приятных сновидений Буров потянулся было к
койке, однако кто-то мягко придержал его за локоть:
сморщенным как печеное яблоко, пожилой благообразный якут. Звался он в миру
Иваном Тимофеевым и был когда-то ученым-этнографом, специалистом по вопросам
шаманизма. Причем нужды в конкретных фактах не испытывал, потому как сам
происходил из рода Баабыс Дыгына, отца-родоначальника якутских чародеев. Все
предки у Ивана скакали на бубне [По понятиям якутского шаманизма бубен для
шамана является конем, а колотушка - кнутом. Во время магической практики -
камлания - шаман как бы путешествует по нижнему, верхнему и среднему миру.],
молились богу Уру [По философии якутского шаманизма человек является пришельцем
из космоса, точнее, это верховный бог Ур заселил людьми средний мир, когда они
от праздной жизни в верхнем начали превращаться в двуногих скотов. Общение с
богом Уром - прерогатива Айыы-шаманов, посвященных высшего уровня, которые на
самом деле являются жрецами-хранителями древнейшей ведической традиции.] и
врачевали людей, так что хочешь не хочешь, а получил он в наследство тяжелый
груз сокровенных знаний. Неподъемный и опасный - меньше знаешь, спокойнее
спишь. Когда от Нерюнгри прокладывали газопровод, Тимофеев написал в обком и в
соответствующий орган: здесь, однако, тянуть нельзя, это же Ытык Сирдэр
[Священное опасное место.], место захоронения шамана Сонтуорка. Злой,
кровожадный, дескать, был человек, вокруг могилы понаставил самострелов
[Имеются в виду шаманские астральные самострелы.]. Боже упаси задеть
кому-нибудь за сторожильные шнуры...
апологет воинствующего шаманизма! - громко засмеялись и партийцы, и чекисты. -
Почем, папаша, опиум для народа?
Ивана в терроризме, убрали с глаз долой за ограждение зоны - ша, больше
умничать не будешь, загнешься скоро на тяжелых работах. Вот мы тебе норму...
здоровых мужиков. Буров вот, к примеру, с легкостью вытягивал две нормы. Мог бы
и три, лишь бы красноперым в пику. За себя, за того парня и за узкопленочного
деда. А что, старик не вредный - заговаривает зубы, врачует чирьи, излечивает
от поноса, а уж рассказывать начнет - заслушаешься, про шаманов, подземных
духов и высосанных через грудь, застрявших в пищеводе костях. Хороший старикан,
добрый, только чего это не спится ему? Какие там разговоры могут быть на ночь
глядя? Впрочем, будем посмотреть. Ну, что тебе надобно, старче?
буднично заметил он и, причмокнув, покачал большой, стриженной под ноль
головой. - Ты у него или в БУРе сгниешь, или пидором будешь, или раскрутишься
по-ново [Получить новый срок.]. Думать надо, парень, однако, крепко думать.
подполковник, новый начальник оперативной части. Месяца три тому назад вызвал
он Бурова в просторный кабинет, угостил чайковским и ментоловым "Салемом", а
потом и предложил без всяких церемоний: я-де подполковник, вы, Василий
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Круз Андрей
Посняков Андрей
Орловский Гай Юлий