Чтение 13–й страницы книги ~Посол Господина Великого~

- Кажись, за леском.

- Не, Митроха! За леском - то федоровские. Вон, оттуда мужик за водой пробежал... Его и спроси, боярин! Эй, паря!

Обернулся на ходу мужик - черт здоровенный - к колпаку, низко на глаза надвинутому, приложил руку - от солнца. Присмотрелся к кому-то, прислушался... да вдруг повернулся проворно, да в обрат, к леску побежал, воды не набравши. Только бородища кудлатая дикая на ветру развевалась!

- Чай, забыл что, - пожали плечами неревские. Олег Иваныч и сам плечами пожал - странный какой-то мужик у федоровских. Хотел уж было дальше ехать - кто-то за стремя дернул. Оглянулся - Олексаха. В руках ведерко кожаное.

- Приходи, Олег Иваныч, ушицу хлебать. Дедко Евфимий ушицу варил - знатная ушица!

- Дедко Евфимий... Как - дедко Евфимий? - удивился Олег Иваныч. - Он же в Новгороде остался, за усадьбой присматривать.

- За усадьбой Настена моя присмотрит, - чуть смущенно улыбнулся Олексаха. - Договорился с ней дедко. Не могу, говорит, так сидеть.

- Ну не мог, дак... Черт с ним, надеюсь, не разграбят усадебку. Где, говоришь, наши-то?

- А вона! За тем орешником... Песни поют, слышишь?

Возмужал Олексаха за последнее время. Заматерел, в плечах раздался. Высок стал, не как раньше - длинен. Да и ума поднабрался - покидала судьбишка-то по землицам немецким да по морю Варяжскому. Волосы отпустил до плеч - как у Олега Иваныча, бородишку завел такую же - во всем старался шефа копировать. Даже слова иногда употреблял Олег-Иванычевы: "Значитца, так и запишем - не шильники вы, шпыни ненадобные!"

Махнул рукой Олексаха, с ведерицем на родник побежал.

Олег Иваныч тронул поводья и медленно поехал на песню.

Из-за лесу, лесу темного,

Из-за темного, дремучего,

Подымалася погодушка,

Что такая нехорошая:

Со ветрами, со погодами,

Со великими угрозами...

Да уж... Насчет ветра еще можно спорить, но угрозы действительно были великими.

- Здорово, огольцы! Уха, говорят, у вас знатная?

- Садись, Олег, свет Иваныч, ложку бери!

Дедко Евфимий сноровисто подложил под садящегося Олега снятую попону. Посмотрел с хитринкой.

Ложку взяв, усмехнулся Олег Иваныч:

- Что щуришься, дед? Знаю про тебя уж.

Вкусна ушица оказалась. По пути еще, в омуте, оглоеды дедовы наловили рыбки. Сеточкой небольшой и поймали, только в омуток бросили. Щука, да сазан, да уклейки. Обмелела от жары река-то - вот в омут рыба и бросилась. Там ее и выловили, где - знали.

Так и не спадала жара, ни дождинки, ни тучки на белесом небе. Одно только солнце - жаркое, сердитое, желтое.

Многие пообедали уж - кузьмодемьянские, яковлевские, федоровские... К омуту пошли - купаться. Хорошее дело - пот походный смыть да от суши охолонуть маленько. Пушкарские последними пришли - уж всю-то реченьку замутили. Стояли на берегу, думали, то ли раздеваться, то ли в обрат идти. С ими и мужик тот, кудлатый. Постоял да в воду. За ним и остальные попрыгали. А кудлатый-то - то там, то сям по реке рыскал, словно черт-те знает что выискивал...

Славенские у костра песни пели. Красиво выводили оглоеды дедовы, с чувством. Олег Иваныч и не знал раньше, что они так петь умеют...

Соловей мой, соловушко,

Соловей мой, птица вольная,

Птица вольная, бездомовая,

Полетай, мой соловеюшко,

На родимую мою сторонушку,

На родимую, на любимую...

На Славну, на Ильинскую, на Нутную...

Купальщики с Федорова улицы мимо прошли, к шалашам своим возвращаясь. С ними и тот мужичага кудлатый - ну, чистый разбойник. Как пришли, подмигнул остальным, посудину плетеную с телеги вытащил... Вино твореное, крепкое, с зельем намешано.

- А глава-то не разболится поутру?

- Не пужайтесь, робяты. Не разболится. Пейте-знайте!

Уговорил.

Выпили федоровские - спать полегли. Кудлатый вокруг них бегал - кому седельник под голову положит, кого кафтанишком накроет.

- Спите, высыпайтеся! А я ужо, до родных добегу. До Плотницких. К ночи и не ждите, утром только.

Натянув пониже колпак, направился кудлатый к Плотницким, за лесок. Баклажку плетеную с собой прихватил. Шел, улыбаясь, кланялся:

- Здравы будьте, неревские! И вы, запольские! Рогатице - низкий поклон! Ильиной - нижайший...

Везде, по всему левому берегу Шелони-реки, станом стояли ополченцы. У самой деревни - "кованая рать" боярская, а ближе к лесу - там люди попроще. Щитники, бронники, мечники... Мясники, цирюльники, кожемяки... Пирожники, квасники, сбитенщики... Кто за Новгород драться пришел, живота своего не щадя. Кто - против псковичей. А кто и так - за компанию, да и чуть не силой пригнан.

Покивал всем кудлатый - да к речке...

Тут и сторожа выставленная. Молодой парень с рогатиной.

- Кто таков?

- Иванко я. Ушицы наловить, боярину Арбузьеву...

- Арбузьеву, говоришь? - недоверчиво уставился парень. - Я ведь и сам арбузьевский... Чтой-то не припомню тя!

- А ты поближе-то подойди. Да хлебни вон винца доброго!

Достав из-за пазухи баклажку, улыбнулся парню, словно любимому родственнику:

- Ну? Неужто не признал, паря? Я ж тятеньки твоего знакомец давний!

Парень подошел ближе, всмотрелся.

И, охнув, медленно опустился на землю.

- Тихо, тихо, паря. Не шуми.

Кудлатый осторожно подхватил падающее тело и, уложив его на траву, вытащил из-под ребра острый засапожный нож.

- Так-то лучше. А то любопытный ты больно. Кто да откуда... Лежи теперича. Отдыхай.

Осмотревшись, отволок мертвое тело в желтые кусты дрока. Сняв колпак, вытер со лба пот, уселся на корточки, отдыхая. Отхлебнув из баклажки, размахнулся - выкинуть... Чуть подумал - и, осторожно положив баклажину на видное место, как был - в одежде - бросился в реку.

Ближе к вечеру шлялся по берегу парень. Боярина Киприяна Арбузьева человечек дворовый. По приказу боярскому и сюда прибыл - воевать московитов да псковичей. Уж зело не хотелось воевать-то, а что ж - на все боярская воля! Походил парень по берегу, покричал:

- Онисим! Онисим!

Не нашел никого, махнул рукой. Видно, давно уже почивать решил Онисим. Ну, да Бог с ним... Посидел на траве парень, встал. Наткнулся на баклагу плетеную. Видно, потерял кто-то. Пахнет пряно... Хлебнул. Хорошо! Выхлебав до дна флягу, растянулся на траве холоп арбузьевский. Растянулся да заливисто захрапел. Оранжевое закатное солнце красило воды Шелони кровью.

Оранжевым закатом пылали доспехи всадников - московских служилых людей, что со спешным докладом пробирались в Коростынь, к князю Даниилу Холмскому.

Князь Даниил сидел в просторной горнице - ноги в воде парил, болели у князя ноги-то, особливо перед битвой. Рядом, за столом, на лавке - ближние воеводы-советчики: Федор Хромой да Пестрый-Стародубский. В конце июня еще войско князя сожгло и разграбило Русу. От новгородской "судовой рати", пересекавшей Ильмень-озеро, одни ошметки остались. С вестью победной и посланы были гонцы к Ивану Васильевичу. Во главе гонцов тех - Силантий Ржа - воин известнейший да храбрейший. Иван-то Васильевич, государь великий, уже, Волок Дамский проехав, в Торжок прибыл. Там войско московское с тверскими полками соединилось - пошли дальше. На Коломно-озеро.

Застучали по крыльцу сапоги кованые. Распахнулась дверь. Воин в черных доспехах быстро вошел в горницу, поклонился.

- Силантий! - радостно воскликнул князь Даниил. - Как государь-то?

- Смеялся, - кратко ответил Силантий. - Рассказывал ему, как доспехи те тяжкие, что у новгородцев отняли, в воду метали, а иные огню предали, не очень-то нужны, и своих довольно! Про Демон тоже рек князю...

- Ну? - воеводы разом вскинули головы. Силантий Ржа махнул рукой:

- Не велит государь Демон-городок пока трогать, велит к Шелони идти - с псковичами соединяться. Под Демоном один полк оставляет.

- К Шелони, говоришь... - задумался князь. - Оно так... государю виднее. Ладно, на днях и выступим! Садись вон к столу, Силантий... покушай...

- Благодарствую.

Откушав, совет держали. Как половчее на новгородскую рать ударить. Силантий дело предложил: за правым брегом крутым укрыться - да затем внезапно чрез реку нагрянуть, конницей...

- А пройдут, кони-то? - засомневался дотошный Федор Хромой. - Надо бы видоков послать.

- Пошлем завтра, - согласно кивнул князь. - А так - дельно получится!

Ночью уже распростился со всеми Силантий, спать пошел - трое суток в седле - шутка ли!

И воеводы засобирались.

Не успел Пестрый-Стародубский с лавки подняться - грузен уж больно стал - как шум какой-то с крыльца донесся.

Окрикнул громко князь. Воеводы за сабли - мало ли...

Кольчугой звеня, вошел охранный сотник.

- Спытальника новгородского поймали, князь-батюшка! Рекой пробирался. Хотели голову рубить - кричит, дескать, наш он, московский.

- Да и рубили бы. Однако... - князь задумался, почесал крупную голову. - По реке, говоришь, пробирался?

- По реке, батюшка!

- Ну, тащи сюда, про броды спытаем.

По знаку сотника вооруженные короткими рогатинами воины втащили в горницу мокрого мужичагу с трясущейся кудлатой бородищей.

Посмотрел князь строго:

- Кто таков?

- Тимоха я, Рысью прозванный, Ставра-боярина человечек. Да ваши знать должны...

- Броды чрез Шелонь-реку знаешь ли, Рысь?

- Броды покажу - знаю! Прямо там, у Шелони-реки, под Мусцами, стоит рать новгородская.

- Большая ли?

- Сто раз по сорок!

Князь и воеводы переглянулись. Сто раз по сорок - это почти в десять раз больше, чем все войско Даниила Холмского. Тут задумаешься...

- Кто в рати?

- Ополченье, - Тимоха презрительно махнул рукой. - Почитай, одни шильники... Сидят сейчас, псковичей ждут, трапезничают. А владычный-то полк супротив вас сражаться не очень-то хочет...

- Ополченье, говоришь... так-так... - Князь Даниил посмотрел на своих воевод, улыбнулся: - Как там Силантий говорил? Через реку - да внезапно? Утром... - князь обернулся - в распахнутое окно бил первый солнечный луч, светлый, тоненький, теплый. - Уже, чай, и утро... Собирайте рать, воеводы! Посейчас выступаем, неча зря время терять!

Подобравшись к новгородским позициям в тени высокого правого берега, они вылетели из обмелевшей реки, словно водяные черти. Выскочив, с гиканьем понеслись на ничего не подозревающих новгородцев. Рубили...

Словно железные дьяволы, вылетели на низкий берег - крики и стоны раненых тонули в их торжествующем кличе:

- Москва! Москва! Москва!

В панике забегали по полю люди, падая под ударами сабель.

- Москва!

Отрубленные головы катились в реку кровавыми мячиками...

- Москва!

Едва проснувшись, выглядывали из шалашей ополченцы: оружейники, кожемяки, сбитенщики... И, пронзенные копьями, падали прямо в траву, с качающимися шариками росы...

- Москва!

Кто бежал, кто пытался сопротивляться - неумело, неорганизованно, глупо, - конец был один...

- Москва!

Они все шли и шли, воины великого князя Ивана, наваливались с разных сторон, действуя не так числом, как уменьем. Не то - новгородцы, хоть и больше их было. Одно слово, ополченцы - не воины. В их нестройные ряды быстро вклинивались московиты, рубили направо и налево. Они не ведали жалости - новгородская кровь обильно окропила берег Шелони, и воды реки окрасились алым. Кровь была везде - падала тяжелыми каплями с сабель и копий, ручьями текла по земле, скапливаясь в бурых, дурно пахнущих лужах. Стоны раненых и предсмертные крики, смешиваясь, стелились над полем боя отвратительным гулом. Гул этот, все эти вопли, крики, стенания, являлись лишь фоном для жуткого клича - "Москва!".

- Москва!

С этим криком один из московских всадников с маху отрубил голову какому-то подмастерью и, насадив ее на копье, поднял к небу!

- Москва!

Кровь стекала с отрубленной головы на руку, на грудь, на лицо, на бороду московита, с дьявольской улыбкой тот слизывал с губ соленые капли.

- Москва!

Московская рать терзала разношерстное новгородское войско, как маленький охотничий беркут - лебедя, как орел - барана, как мангуст длинную жирную кобру, у которой к тому же и яду почти не осталось.

- Москва!

Солнце, несмотря на полдень, было изжелта-красным, словно и оно жадно впитывало в себя людскую кровь. Пробегающие по небу облака иногда закрывали ненадолго светило, и тогда оно принимало вид румяной застыдившейся девицы. Облака уходили - и воспрянувшее солнце вновь посылало сражающимся свои кровавые жаркие стрелы.

Сшибались во встречной схватке кони и люди, звенело железо, трещали кости, кричали под копытами коней умирающие. Бились... Русские против русских... Пощады не знали... Над ранеными глумились... Пленным новгородцам отрезали носы и уши...

- Москва!

Быстрее всех опомнилась кованая боярская рать. Быстро одоспешились, выехали...

Московские озадачились, увидев медленно приближающиеся к ним железные неповоротливые фигуры в шлемах с опущенными забралами в виде устрашающих зубастых рож. Кто-то перекрестился... Кто-то поджег зелье в ручнице...

Бабах!!!

Просвистели в воздухе пули.

Отскочили от лат новгородских, словно горох!

- Господи...

Всадник в черненых латах поднял забрало.

- С боку их, - сказал, усмехаясь. - Быстро наскочить - неповоротливы больно.

Опустив забрало, вскинул копье.

Первым же ударом выбил из седла Киприяна Арбузьева. Тут уж и налетели с боку... Били, стреляли рать кованую - а больше - по лошадям. Упавших в полон брали...

Повели и Киприяна Арбузьева да старого боярина Епифана Власьевича - вот уж кто ошарашенно глазами хлопал - с эдакой-то тяжестью на землю из седла хлопнуться - не всякий и выживет, да уж не привыкать Епифану... Схватили и посадников - Дмитрия Борецкого и Казимира Василия - подвели к князю Даниле. Гордо смотрели посадники, без страха - плен так плен. Так уж суждено, видно. Владычный полк ни одного движенья не сделал - так в сторонке и простоял все время.

Пока рубили...

Пока стреляли...

Пока в полон брали...

Пока берег Шелонский низкий новгородской кровью красился...

- Москва!

Олег Иваныч с правого фланга бился. Вместе с родными славенскими. Никакого страха не чувствовал - правильно говорят, что на миру и смерть красна. Тем более за родную-то землю! Рядом, плечом к плечу, оглоеды бились - эва, махали дубинами. Пара москвичей точно на другой берег улетела от ударов таких! Дедку Евфимию правую руку арбалетной стрелой прострелили, ничего - левой владел старик не хуже. Рубил врагов по мере сил. Пафнутий, старый слуга скособоченный. Не впервой сталкивался он с московитами - лет пятнадцать назад изрядно приходилось рубиться, еще до Ялжебицкого мира. Там и скрючило его от удара вражеского. Однако - выжил. Там - выжил. А здесь... Неудачно как-то обернулся Пафнутий... Мелькнуло что-то... Тяжелая стрела московская старику прямо в глаз вонзилась. По упавшему телу пара всадников пронеслась - не заметили, а самому-то Пафнутию уже все равно было.

Акинфий, сторож усадебный, нелюдимый... Никогда б не подумал Олег Иваныч, что тот столько ругани непотребной знает! Прямо - виртуоз. Специалист в языкознании... как товарищ Сталин! Упал и Акинфий, копьем московитским пронзенный. Вскричал только: "Ах, вашу!", да так и упал, не продолжив...

Олег Иваныч, стиснув зубы, бился. Вот сразу двое к нему - с сабельками. Удар... Отбивка... Не забыть уклониться от второго... Контратака... Ага, кажется задел а друат... Ишь как размахался-то, сердечный... Все прямо по канонам сабельной схватки - когда нападение отбито, право на укол переходит к сопернику. Ты только попробуй его реализуй... А ну-ка... Резкий выпад влево... Достал-таки! А нечего ворон считать, лежи теперь в травище, ежели не затопчут... А теперь направо... Ах, ты ж, что делаешь, я атакую - и ты тоже? Ну, это уж совсем не по правилам, с саблей-то... Жаль, судьи нет, давно б альт был... Или штрафной укол... Тебе, тебе, не мне! Что зубы скалишь?.. А вот ежели я, скажем, намереваюсь сделать выпад в лицо... Ну-ка, подставь сабельку... Подставил? Вот молодец... А теперь жди, как же... Как на тренировке... Действие первое: смена позиции - вниз и влево... Действие второе: устранение оружия соперника из опасного положения - отбивка... Ну, и действие третье - противнику наносится укол! На, зараза! Ловкость рук - и никакого мошенства. А то, что ты на ложные атаки купился, - ну, так извини, брат, - а ля гер, ком а ля гер...

Удар, удар, удар!

А с индивидуальной техникой боя у вас неважно, господа москвичи!

Вот, извольте, получите-ка!

Получив смертельный удар в шею, московит с хрипом повалился с коня.

Тут и третий нарисовался, не заржавело.

В бок его! Вон где кольчужный край виден... Ага! Не понравилось!

А вы куда скачете? Раз, два... семь... Семеро! Не много ль на одного, господа? А, один за шею схватился... Из наших кто-то поразил, из самострела... Кто? Да Олексаха, вон из кустов рукой машет. Да не маши ты, дурачина, не привлекай внимание, дело свое делай. Опа! Что там за тень промелькнула? Стрела? Но почему так сдавило горло? Аркан... Пере... Черт. Узкий меч вылетел из ослабевшей руки, выбитый ударом московитской булавы. Накинутый аркан туго сдавил горло...

"Семеро на одного... - успел подумать Олег. - Сволочуги..."

Рать московская, вдесятеро меньшая, наголову разбила новгородцев на Шелони-реке. На берегу левом, низком, валялись, стеная, раненые. Черной тучей кружили стаи ворон - хищные птицы выклевывали глаза трупам. Шастали тут и там небольшие отрядики московитов - собирали оружие.

На коне белом, в окружении бояр именитых да служилых людей, сидел гордо князь Даниил Холмский, в доспехе с зерцалом, плащ длинный, алый, серебром вышитый, на круп коня спускался складками, бороду да кудри седые ветер налетавший трепал - снял князь шеломец-то с головы своей крупной, на котел похожей. Рядом - воеводы ближние: Стрига-Оболенский, Федор Хромой, Силантий Ржа. Силантий - в доспехах черненых, вражьей кровью забрызганных, глядит устало, забрало страшное поднято.

- Велика победа, князюшко! - кто-то из служилых хвалится. - Ой, велика!