Чтение 14–й страницы книги ~Посол Господина Великого~

Хмурится князь Данила, вроде и не рад особо... Да нет, вот улыбнулся - рад, конечно... но и... жаль ему почему-то людей новгородских побитых, все ж свои, православные, не татары какие, нехристи...

Подвели пленников именитых: посадника Дмитрия Борецкого, да друга его, Казимира Василия, да Киприяна Арбузьева, боярина знатного с Кузьмодемьянской, да Епифана Власьевича, пораненного изрядно, да прочих... Что делать с ними - то государю великому, Ивану Васильевичу решать, как на то его государева воля будет. Смурно идут пленники, о судьбине своей гадают. Один Киприян Арбузьев весел: боярин - везде боярин, деньги есть - откупится.

Покуда суд да дело - людишек московитских с десяток по вражьим обозам шарило. С ними за главного - монах в рясе старенькой, глаза вострые - государева дьяка Стефана Бородатого человек доверенный. Не оружье искали, не припасы, не злато-серебро. Ничего такого не брали вовсе - наоборот, странное что-то делали - выбрав повозку богатую, осмотрелся чернец вокруг, на людишек своих прикрикнул, чтоб внимательны были. Да вытащил из-за пояса свиток пергаментный, с печатями - на печатях тех медведи новгородские. Осмотрясь быстро, украдкой свиток тот в повозку, под рогожу, сунул. Рука потер довольно, кивнул людишкам - те дружненько оружье собирать кинулись да припасы разные - будто за тем только и пришли.

Внимательно смотрел на то Олексаха, в кустах заросших у обоза таившийся. Дивился на чернеца - чудны дела твои, Господи! Рука левая у Олексахи поранена - тряпицей грязной замотана, болит рука-то, как бы огневица не приключилась! Да еще хорошо бы к реке ближе пробраться... Вот, кажется, момент удачный - отвернулись людишки московские, разом все, по команде словно...

Наметился было Олексаха, в кустах приподнялся... И тут же обратно нырнул - вовремя! Воеводы московские к обозу ехали - князь Данила, Стрига-Оболенский, Федор Хромой. С ними свита да люди служилые. Остановились у обоза, спрашивали, что да как найдено. Оружье да припасов всяких кучи осмотрели одобрительно. Тут и монах - к повозке богатой кинулся, отвернул рогожку. Пошарил - вытащил свиток пергаментный... Князю подал.

Развернул свиток князь Даниил, вчитался. Нахмурился страшно.

- Писание сие, - сказал, - зело важное. Договор то с Казимиром Литовским супротив государя Ивана Васильевича, супротив веры православной святой, супротив всей земли Русской! Велите к государю везти немедля!

Отъехали воеводы важные. Олексаха, выждав, к реке сбежал да с разбегу в воду кинулся, вброд. Хорошо, обмелела река-то, повысохла, иначе как плыл бы с рукой пораненной? Выбрался на берег, поднялся на кручу, да через поле - к лесу. Там и упасся.

Олег Иваныч очнулся средь других пленных. Не особенно знатных - щитников всяких, да купчишек мелких, да кожемяк. Шея болела - чуть голова не отваливалась. Сунулся растереть - да руки за спиной связаны. Осмотрелся - два окровавленных трупа рядом, под кусточком валялись. Раны характерные - рваные, широкие, носы да губы отрезаны - не от битвы раны те - от пыток! Нехорошее предчувствие охватило Олега Иваныча, как увидал: московиты к дереву толстому пленника привязали, из толпы выхватив. Ну, толпа-то - человек с пол-сорока не будет. И московитов - десяток, с руками окровавленными. Костер жгли, дичь жарили. Один на костре саблю калил. С ними корчага - винищем твореным на версту разит. К корчаге той почасту московиты прикладывались, рыгали да ругались похабно... Трое возле пленника стояли, дыбились. Молод пленник был, бледен. Кто-то для острастки в живот пнул парня. Кто таков - спрашивал.

- Нифонтий я... подмастерье... - жалобно ответил пленник. - Я и не хотел супротив вас идти-то, силком заставили - а нет, так в Волхов с моста метнули бы.

Олег Иваныч вздрогнул. Нифонтий... Подмастерье вощаника Петра, недавно казненного в Новгороде по наветам Ставра. Был еще и другой... Соперник Гришани на любовном фронте. Сувор, кажется.

От костра приблизился московит с раскаленной саблей. Протянул осторожненько:

- На, дядько!

Другой, что с пленником рядом стоял, сабельку взял аккуратненько:

- Глаз, он шипит-от... Рраз!

Одно движение всего и сделал.

Страшно закричал Нифонтий...

Левый глаз его кровавым комком полетел на землю, вырванный из глазницы каленой московитской саблей.

- Ловко, дядько Матоня! Матоня!

Так он выжил тогда, пес! Олег Иваныч поежился.

- А вот сейчас... смотрите...

Правый глаз несчастного Нифонтия Матоня вырезал медленно, аккуратно, не обращая внимания на страшные крики.

Кто-то из московитов блевал за кустами. Расправившись с подмастерьем, Матоня вразвалку направился к застывшим в ужасе пленникам. С сабли его падали на траву темно-красные тягучие капли.

Матоня остановился напротив пленников, нехорошо усмехнулся, всматриваясь в глаза каждому по очереди. Весь вид его выражал торжество и довольство. Дошла очередь и до Олега Иваныча. Вздрогнул Матоня... Узнал, сволочь! И такая дикая радость озарила корявую морду садиста, что Олег Иваныч понял - легкой смерти ему не будет!

Неожиданно бросился вперед, ударил башкой Матоню, прыгнул в кусты.

Далеко не убежал - блевавший в кустах московит сшиб его единым ударом. Попинали ногами - запинали бы до смерти, да вмешался Матоня - потащили к дереву.

А ведь - хорошо попинали! Ребер не поломали, а узлы-то на веревке ослабли! Ну-ка... А вот, так и есть... Осторожненько, чтоб не увидели, высвободил Олег Иваныч правую руку, пальцами затекшими пошевелил, заругался, отвлекая:

- Сволочи! Козлы! Твари!

- А мы те поначалу язык-от укоротим, - утерев под носом красную юшку, ласково пообещал Матоня. - Ну-т-ко, держи ему голову...

Ага, держите, суки позорные... Вряд ли, конечно, получится против всех - да лучше быстрая смерть, чем такая... А уж этого ублюдка Матоню он с собой на тот свет прихватит - к бабке не ходите!

Дождавшись, когда один из московитов схватил его обеими руками за шею, Олег Иваныч враз выпростал руку, протянул к вражеским ножнам... Миг - и московит упал, заколотый собственной саблей!

Ловко отскочив к росшему рядом дереву, Олег Иваныч нехорошо улыбнулся. Московиты попятились. Матоня страшно завыл, словно упустивший добычу волк, и, взмахнув окровавленной саблей, погнал на противника всех имевшихся воинов...

С радостным сердцем ехал по полю битвы славный московский воин Силантий Ржа. Доспехи черненые сняв, отдал людишкам - чистить, сам налегке ехал - в кафтанце атласном, алом, в рубахе белой, вышитой. На ногах - легкие сапоги козлиной кожи с узорочьем тисненым. На поясе - кинжал един только. Правда, меч двуручный, ливонский, к седлу привешен. Ну, это так - позабыл снять, теперь уж не выкидывать же!

Радостно было Силантию, душа пела. Удачно поход сей складывался, что ни сраженье - то победа. Отбили Заволочье, сожгли Русу, здесь вот, на Шелони, сразились. Главным силам до Новгорода двадцать верст осталось - конец войне близок. А потом... Жалует Иван Васильевич Силантия, слугу своего верного, землишкой со людищами, ох, жалует... Да еще и на выбор! Где б испросить-то? Вот, под Русой - ничего, говорят, да и к Новгороду близко. Иль у Тихвинского посада взять, рядом с иконой святой? На богомолье ездить, грехи замаливать. Но, опять же, земли там бедные, не растет жито. Больше овес да репа. Нет, лучше около Русы взять.

Радостно Силантию. За себя, за Москву, за Ивана Васильевича, великого московского князя. Кто он, Силантий, без государя? Никто. Человечишко рода бедного, захудалого, хоть предки с Олегом на Царьград хаживали. А все ж богатства особого не нажили. В бедности жили. Так и Силантий бы... Ежели б не воля государя великого! Все получил за верную службу - и землицу, и людишек, и почет да славу. И еще, Бог даст, получит. Служи только. А что строг государь - так то и правильно. Не будешь строгим - пораспустятся людишки, избалуются. Потому - казнить иногда приходится, прореживать. А то взяли моду, как в поганых странах: "вассал моего вассала - не мой вассал", да правила какие-то выискивают, что они государю должны, а что, страшно и вымолвить, он им. Это подумать только! Будто государь - да еще и кому-то должен что? Хватать таковых надо да казнить лютой смер-тию, чтобы другим неповадно было!

Задумался Силантий. В задумчивости съехал к реке, лицо сполоснул, да в обрат поехал. На холм уж выбрался - вдруг крики в кустах услыхал... Что за черт? Может, враги недобитые?

Вытащив меч, Силантий Ржа пустил коня вскачь. Мечом над головой вращая, на поляну выскочил, корчагу с вином твореным сбив...

- Что тут у вас?

Вздрогнули все от окрика богатырского - и сами московиты, и пленники.

Узнал Олега Иваныча Силантий, остановил нападавших.

Вложив меч в ножны, спешился, подошел ближе. Протянул руку Олегу:

- Саблю... Этим всем, - Силантий кивнул на пленников, - жизнь... Мое слово!

Замер Олег Иваныч. Может быть - лучше погибнуть с честью? А Софья? А Гришаня? Те-то ведь на него надеются! А он тут возьмет - и амба! Все их надежды предаст. Нет, погибнуть - самое простое. А вот выжить, выбраться, Софью с Гришаней выручить - это куда как потрудней будет... Софью с Гришаней... Нет, не только о них подумал в этот момент Олег Иваныч... О Новгороде подумал, о республике Новгородской... О слабости ее и силе... Одно поражение - еще не конец. Еще не рыщут жадно по мощеным новгородским улицам московитские всадники, еще хватит богатства у Новгорода, еще, даст Бог, будет и сила. Еще посчитаемся... не все потеряно, не все...

Усмехнувшись, эфесом вперед протянул Олег саблю...

Силантий кивнул серьезно, приняв оружие, уважительно поклонился, потом вдруг обернулся... Нифонтия безглазого, воющего, увидав, на Матоню взглянул грозно.

Матоня аж присел от страха.

- Ах, вы тут вона чем тешитесь, шпыни мерзостные?! - в ярость придя, вытащил плеть Силантий.

Да как пошел охаживать!

Поразбежаться не могли воины московитские - знали хорошо воеводу - молча удары терпели, спины подставляя.

- Смилуйся, батюшка...

Долго не успокаивался воевода Силантий, плеть измочалил. Одно дело - в честной битве врагов рубить. Другое - как эти, похоть свою богопротивную тешить!

Наконец унялся.

- Пленников - к обозу! - приказал. На Олег Иваныча указал:

- Этого - ко мне с почетом доставите! Да смотрите у меня!

На коня вскочил - слетел махом с холма - и вскачь, вдоль реки, к шатру княжескому...

Всех пленников в Русу пригнали. Дней с десяток прошел уже после пораженья Шелонского. В Русе сам государь московский был - Иван Васильевич. Строгость свою показал к переветчикам - в обозе-то договор с Казимиром нашли. После казнены были на Москве бояре именитые новгородские - средь них и посадник Борецкой Дмитрий, и друг его Василий Казимир, и боярин Киприян Арбузьев - вот уж не пригодилось богатство-то. Один Епифан Власьевич упасся, то ли прощен был, то ли позабыли про него, дурня старого. Иван Васильевич в кругу ближнем так объяснял те казни: Новгород-де никакая не особая сторона, а его, великого князя, отчина. Потому и бояре - не пленники именитые, а изменники-переветчики, только смерти и достойные. Потому - какое с ними благородство? Какой выкуп? Казнить всех! Головы - с плеч!

Что ж касаемо других людишек, простых... Ох, виноваты и они пред государем великим, ох, виноваты...

К вечеру попросился Олег Иваныч к Силантию-воеводе. Тот встретил ласково, угостил пивом. Дальше беседа пошла.

- Осерчал государь и на простых людишек новгородских, - качая головой, тихо произнес Силантий. - Казни великие могут быть, коли не заступится за них никто... за предателей-переветчиков!

- За Родину свою бились, за свободу да вольности новгородские! - не выдержал Олег Иваныч. - А ты - "предатели"...

- А как же грамота, что в обозе вашем нашли? - взвился Силантий. - Договор с Казимиром!

Олег усмехнулся:

- Ты что, Силантий, совсем уж нас за дураков держишь? Зачем же такую важную грамоту с собою в битву возить? Да лучше б в храме Софийском упрятать подале! Ежели б была она... Ты ж знаешь, я сам в то посольство ездил - ни о чем с Казимиром не договорились, ничего не обещал он...

- А грамота?

- А грамота та - подложная, сам понимать должен! Несподручно Ивану Васильевичу запросто так Новгород воевать, вот и выискивает вины мнимые...

Заскрипел зубами славный московский воин. Ничего не ответил. Отпил пива из кувшинца прямо, губы рукавом вытер.

- Не о том говорим мы с тобой, Силантий, - покачал головой Олег Иваныч. - О пленных думать сейчас надобно! Не только бояр - и простых много. Чего ж их зря губить-то?

Силантий задумался, кивнул согласно.

- Мыслю я - Феофил, владыко новгородский, заступиться перед государем московским может! - закончил Олег Иваныч.

- Феофил? - удивленно переспросил воевода.

- Феофил! - утвердительно кивнул Олег. - Владыко наш князю московскому зла не делал - полк его с вами сражаться не стал, да и прежде того - сколько раз митрополиту Филиппу Феофил честь выказывал. Думаю, не забыл то Иване Васильевич...

- Может, и не забыл, - пожал плечами Силантий. - Но чего ж ты от меня-то хочешь, человече?

- Гонца к Феофилу! - Олег Иваныч взглянул прямо в глаза московскому воеводе. - Иль хочешь, чтоб с пленными было так, как там, на поляне?

Вздрогнул Силантий, опустил плечи. Задумался. Гонца к Феофилу... Что ж, можно и гонца... хуже не будет. Только обставить все по-хитрому...

Встав с лавки, Силантий подошел к Олегу Иванычу и торжественно возложил ему на плечо руку:

- Ты - мой пленник, Олег. Потому - отпускаю тебя покуда под честное слово, как рыцаря славного. Коня дам - скачи в Новгород, к владыке. Все как есть обскажешь! Только... - Силантий оглянулся: - Только - ежели что, сделаем так, будто бежал ты, коня украв, - понизив голос, закончил он. - Попадешься - казнят. Ну, а не попадешься - ко мне возвратишься обратно... Согласен?

Олег Иваныч кивнул, соображая, как бы ловчее проехать... Да не попасться бы...

- Коня у реки возьмешь, на водопое.

Ближе к ночи ринулся прочь Олег Иваныч, коня с реки уведя. Что есть мочи гнал, торопился. Впрочем, никто его и не останавливал - за своего сходил в тегиляе московском, Силантием-воеводой выданном...

Когда коня брал, человечка одного спугнул, у реки-то. Человек тот в камышах прятался, руку пораненную рубахой перевязав. Умело перевязал - видно, знал - как. При виде всадника к кустам метнулся - об бригантину - латы нагрудные немецкие, им же сброшенные, спотыкнулся. Гремнули латы - затаился человек, кинжал длинный в руке сжал. Однако не оглянулся всадник, исчез в дымке ночной. Так и не встретился Олег Иваныч с Геронтием. А тот и не узнал его - поди разбери во тьме-то! Руку раненую под плащ упрятав, пошел на север Геронтий, в урочищах болотных таяся. В деревни, что на пути встречались, иногда заходил осторожно, лекарем бродячим сказываясь, но все больше лесами пробирался. В поясе зашитые гроши серебряные немецкие позвякивали. Не тратил их Геронтий, берег. В пути ягодой да рыбой перебивался, исхудал весь, да зато рука израненная не докучала - быстро на заживку пошла, что и сказать, лекарем Геронтий был изрядным. Дней через несколько вышел Геронтий к реке широкой. То Нева-река была. Мелких купчишек увидев - к ним попросился...

Через некоторое время в Выборге, городишке свейском, новый человек объявился, Герозиус-лекарь. По-свейски да по-немецки (в Выборге немцев много было) не Бог весть как говорил, больше по-латыни, да зато лечил как! С год назад тому, как стену городскую строили, сорвался с Ратушной башни камень - да по ноге купчине, мимо проходившему. Так и сохнуть стала нога-то! А Герозиус-лекарь - вылечил! Ну, не совсем уж так вылечил, но гораздо легче стало купцу. И не простой тот купец оказался - городского магистрата член. С тех пор благоволить стали Герозиусу. Так и прижился лекарь. Ну, да счастия ему...

Коня у реки взяв да разминувшись с Геронтием, Олег Иваныч доскакал вскоре до Новгорода. Слеза прошибла при виде стен белокаменных, моста, Волхова, Софии...

Стражники пропустили беспрекословно - в лицо знали.

В грановитую палату вбежав, бросился на колени:

- Владыко...

Глава 7

Коростынь - Москва. Июль - октябрь 1471 г.

Я видела, вброд

Чрез тяжкие воды

Клятвопреступники

И душегубы,

И те, кто чужих

Жен соблазняли,

Идут и холодные

Трупы гложут.

"Старшая Элла"

Обняв Олега Иваныча, Феофил поднял его с колен, выслушал, скорбно поджав губы. Выслушав, молвил:

- Так и я мыслил - ехать к Ивану, просить... Казнит Иван-то Васильевич людишек, никак остановиться не может. Несколько раз уж посольства к нему посылали. Все одно...

Владыка вздохнул.

- Как в Новгороде-то? - поинтересовался Олег Иваныч. - Ставр-боярин не объявлялся ли?

- Не объявлялся Ставр, - качнул головой Феофил. - А в Новгороде - всяко! Кто говорит-де, "большие" люди, бояре, "меньшим" сражаться не давали, а кто совсем другое речет. Да вот, третьего дня переветчика поймали - Митрю Упадыша...

Олег Иваныч насторожился.

- Заколотил тот Упадыш с людишками своими, переветчиками, пушки на забороле! Железьем заколотил - намертво.

- И где ж сейчас тот Упадыш, в порубе?

- Был в порубе, - кашлянул владыко, - да ночью убег - кто-то засовы отворил, стражника убив. Такие вот дела в Новгороде. Ну да ладно - теперь бы людей упасти от гнева Иванова. Сейчас и поедем. Погодь, людей кликну.

Странным казался прежде блестящий город. Каким-то поникшим, чужим, пасмурным, несмотря на сияющее в небе солнце. Позакрывались на мосту лавки, затих Торг, не слыхать было веселой переклички рыбаков на вымолах. Одни лишь вороны каркали, сидя на окружающих храмы деревьях.

Не принял московский государь Феофила. Не захотел. Так и стоял владыко униженно, словно шпынь ненадобный. Терпел поношение - не для себя терпел, для людей новгородских пленных. Остановится ли кровавый московитский зверь - во многом то и от владыки сейчас зависело. Потому и смирил гордость, стоял смиренненько...

Олег Иваныч пред Силантьевы очи явился. Ничем не выказал отношенье свое Силантий, молвил только: "Иного и не ждал!" да, пленника в горнице оставив, вышел. На пороге обернулся - подмигнул:

- Приятель твой старый видеть тебя хочет, жди!

Олег Иваныч пожал плечами - ждать так ждать - чего еще делать-то?

Не долго ждать пришлось. И часу не прошло - ступеньки на крыльце заскрипели. Олег Иваныч на дверь глаза вскинул...

Боярин знатный, в одеждах до полу, златом вышитых - солнце в окно глянуло - смотреть больно. Олег и не узнал сперва, пока не усмехнулся вошедший:

- Ну, здрав буди, вражина!

- Иван... не знаю, как по батюшке?

Снова усмехнулся боярин:

- Зови уж, как прежде звал, - Иван Костромич. Все ж таки из костромских род-то наш вышел...

Не просто так зашел боярин, беседу тайную с Олегом имел. После беседы той, с разрешенья Силантия, дошел Олег Иваныч до Феофила-владыки, что место у шатра государева не так давно покинул обессиленно.

Поклонился владыке, молвил:

- Умные люди московские так сказывали: раз государь перед очи свои не пущает, так пусть поначалу все посольство боярам поклонится, а уж они - братьям Ивановым, ну, а те уж - князю. Да про подарки им не забудь, владыко.

Кивнул Феофил:

- Что ж, пусть хоть так...

Следующим днем московское войско Василия Образца разбило на Двине-реке рать новгородскую князя Василия Гребенки-Шуйского да воеводы Василия Никифоровича. Не поддержали двиняне новгородцев, незачем им то было...

В тот же день Иван Васильевич, великий князь Московский, братьями да боярами уговоренный, гнев на милость сменил: согласился новгородское посольство принять.

Сам Феофил-владыко челом бил государю московскому, в грехах винился. Выкуп за пленников обещал - шестнадцать тысяч рублей, а в рубле тогдашнем сто серебряных денег новгородских было да двести московских. Вдвое больше того выкупа обещал Феофил, что когда-то уплачен был в Ялжебицах.

В шатер государев войдя, склонился владыко:

- Господине великий князь Иване Васильевич всея Руси, помилуй, Господа ради, виновных перед тобой людей Великого Новгорода, своей отчины! Покажи, господине, свое жалованье, уйми меч и огонь, не нарушай старины земли своей, дай видеть свет безответным людям твоим. Пожалуй, смилуйся, как Бог тебе на сердце положит!

Выслушал речь Иван Васильевич, задумался. Тут и братья его, и бояре - кланяться начали, просили за Великий Новгород. Даже Филипп, митрополит Московский и всея Руси, грамоту государю прислал - пощадить просил Новгород.

Усмехнулся Иван Васильевич, бровки раздвинул гневливые - дескать, смилостивился, уговорам внемля. Объявил новгородцам:

- Отдаю нелюбие свое, унимаю меч и грозу в земле новгородской, повелеваю прекратити жещи и пленити и отпускаю полон без выкупа!

Кинулись в ноги новгородцы, валялись...

Договор заключили. По договору тому все с иными странами сношения новгородские - с этого дня только по воле князя великого были. Грамоты вечевые от его же имени выдавались и скреплялись его же печатью. Верховный судья во всех делах Новгорода Великого отныне - Иван Васильевич. Часть Двинской земли отдал Новгород да обязался заплатить "копейное" - что обещали. Иван, правда, милосердие явив, тысчонку скинул - и без того немало выходило...

Стенала выжженная земля новгородская, гордость и войско свое потеряв. Разорена была и обезлюжена, как еще никогда не бывала. Обессилен стал Новгород, обесчещен, как последняя распутная девка!

После жары - поднялся ветер. Целый ураган, буря! Срывал с уцелевших изб крыши, с корнями рвал деревья. Словно сама природа захотела вдруг разорить то, что еще не разорили московиты.

Жители Русы, что бежали в Новгород, возвращались после договора в город свой. По Ильменю-озеру плыли, на стругах да учанах малых, числом за две сотни. Налетела на озеро буря, перевернула суденышки - семь тысяч потонуло враз. Все за грехи наши, Господи...

Когда с радостной вестью посольство владычное вышло - заприметил Олег Иваныч человечка, из шатра Иванова выскочившего. В кафтанце богатом, в шапке беличьей... Обернулся невзначай человечек, стрельнул по сторонам глазами оловянными...

Ставр!!!

Но - откуда?

В шатре московитского государя!

Ставр тоже заметил Олега Иваныча. Узнал. Помахал издалека рукой, усмехнулся змеино. Снова в шатре скрылся.

Эх, хватать бы сейчас Ставра! Да поспрошать бы про Софью да про Гришаню...

Олег Иваныч усмехнулся невесело. Хватать! Самого уж схватили, как бы теперь не голову с плеч...

А к тому дело шло!

Гадюкой болотной пролез Ставр к великому князю. Что шептал - то неведомо, а только после того повелел Иван Васильевич доставить "иматого новгородца Олега" пред свои светлы очи.

- Зовут - пойдем, - пожал плечами Силантий. - Похоже, худо тебе придется, Олега. Ставр-от в почестях ныне у государя. Не знаю, смогу ли выручить.

Иван Васильевич в златотканых одеждах сидел посередине шатра в высоком кресле. Возраст - чуть помладше Олега. Лицо худое, смурное, глаза темные. Взгляд строгий, пронзительный. - Ты ли новгородец Олег?

- Я, князь, - поклонился Олег Иваныч.