Чтение 3–й страницы книги ~Корсар с Севера~

Угомонились ближе к ночи. Было тепло, но не душно - ветерок приносил приятную прохладу с Оки. Тишина стояла - мертвая, лишь иногда рядом в рощице ржали стреноженные кони. Выставив охрану, воины Олега уже спали, как и большая часть перехожих калик. Лишь пара слепцов задержалась у костра, доедая остатки ужина.

- А вы откуда ж будете, добрые люди? - старательно облизывая деревянную ложку, поинтересовался один из них.

- Купцы из Русы, - ответил Олег Иваныч, - с товаром в Одоев едем.

- Бывал я в Одоеве раньше, - кивнул слепец. - Хороший, богатый город. А вот в Русе не приходилось бывать.

- А я бывал когда-то в Русе... И жил в Новгороде, - подал голос другой, с припорошенным дорожной пылью лицом, покрытым горестными морщинами. На вид лет сорок, а то и все пятьдесят. Но голос был молодым. И знакомым!

Гришаня вздрогнул. Даже выронил ложку. Спросил шепотом:

- И кем же ты был в Новгороде?

- Подмастерьем у вощанника Петра. Хороший был мастер.

- Боже мой! Никак Нифонтий! Вот так да! Нифонтий повернул к отроку слепое лицо:

- А ты... Я, кажется, знал тебя...

- Я Гриша. Софийский отрок.

- Гриша. - Нифонтий, казалось, плакал. - Гриша. Жаль, Петра сгубили. А Ульянка, дочка Петра, жива ли?

- Жива! То невеста моя.

- Слава тебе, Боже! Будьте счастливы... Вот дал ведь Бог новость! Хоть одну хорошую за два лета... да, за два! - Слепец схватил отрока за руки: - Гриша, Гриша... Вот радость-то!

В синих глазах Гришани стояли слезы.

Олег Иваныч сглотнул. Слишком хорошо помнил он, как после Шелонской битвы вырвал глаза Нифонтия Матоня. Следующей, после Нифонтия, была тогда его, Олега, очередь. Вырвался, слава Господу! Но до сих пор иногда чудился ему кошмарный Матонин голос: "Глаз, он шипить, когда его вымают!"

Затрещали кусты. Олег оглянулся. В оранжевых сполохах пламени догорающего костра бодро махнул рукой Димитрий. Опять в кусты. Видно, снова прижало. Хорошо, хоть вид боевой. Должен выдюжить, должен.

Отойдя в темноту, Димитрий прошел за кусты, к дороге. Оглянулся настороженно, нагнул ближайшую к дороге ветку бузины. Аккуратно надломил в трех местах и вернулся к обозу.

Ржали в рощице кони. Журчал ручей. Над оврагом недвижно висели желтые холодные звезды.

...Рано утром тронулись в путь. Продвигались вперед осторожно - по словам слепцов, в округе стояли усиленные наряды воинов. Ждали татар, отряды которых, опять же по слухам, видели уже у Калуги и Серпухова.

Олег Иваныч слухам тем не очень верил. Ну чего татарам в Серпухове делать? Москва - вот их цель. Тем не менее бдительность усилили - выслали вперед пару всадников, да и сам Олег Иваныч нет-нет да и проскакивал к авангарду. Как, мол, тут? Спокойно ли?

Впереди все было спокойно. Ни московских ратников, ни татар. Било в левый глаз жаркое июльское солнце, тянулись вокруг луга с утренней росной травой, в березовых рощицах пели птицы.

Олег Иваныч потянулся в седле. Хорошо! Вот уж к вечеру - и Алексин. Правда, пословица есть: не говори "гоп", пока не перепрыгнешь. Нет, гнать, гнать прочь нехорошие мысли! Они беду притягивают. Лучше о приятном думать. О Софье, например. Как душевно прошла помолвка! В украшенном по такому случаю храме Михаила на Прусской. Пономарь Меркуш расстарался, старый агент

Олега. После помолвки поехали к Софье, посидели с гостями. Гостей, правда, немного было: Олексаха с Настеной, Гришаня с Ульянкой да посадник Епифан Власьевич с супружницей своей. Хотели Панфила Селивантова позвать, старосту купеческого, да тот уж неделю как с товаром в Нарву отъехал. Ближе к вечеру и сам Феофил-владыко пожаловал с подарками. Весело было. Свадьбу, по обычаю, на Новый год, на сентябрь назначили. Скоро уже, совсем скоро обзаведется боярин Олег Иваныч Завойский законной супругой. Вот уж не думал никогда, что так это его обрадует и взволнует, циником был по жизни. Но вот, тем не менее...

Олег Иваныч мыслям своим улыбнулся. Пришпорив коня, вперед проскакал. Показалось, вроде едет там кто-то. Нет, действительно показалось. Впереди все спокойно было. Впереди... А вот сзади...

По той же дороге ехали, чутко осматриваясь, всадники числом с десяток. Все оружны, окольчужены. Кони вороные, справные. У развилки, что к оврагу вела, остановились, трое, спешившись, по кустам зарыскали. Потом подбежали к отряду, доложили виновато:

- Нет ничего, Матоня Онфимьевич, видно, дальше проехали!

Усмехнулся Матоня - за главного он был в отряде, - кивнул на ветку бузины, в трех местах обломанную.

- Нет ничего, говорите? А это что? - осерчал, выхватил из-за пояса плетку да как начал повинных охаживать! По головам, по плечам, по чему придется. - Запорю... - кричал, - тупорылых! Глядеть зенками своими лучше надо, ежели лишиться их не хотите. Это я вам враз устрою, узнаете: глаз, он шипить, когда его вымают!

Наконец успокоился. Махнул рукою. Поскакали дальше. В принципе, страшного ничего не случилось. Никуда не свернул по дороге обоз новгородский, так прямо к Алексину и ехал. Ну, и то ладно...

К вечеру, еще стемнеть не успело, показалась впереди широкая темно-голубая лента реки. Ока! А за нею, на том берегу, Алексин. Маленький компактный городишко на невысоком холме, он скорее напоминал пряник или сахарный домик, нежели южный форпост Великого Московского княжества.

Спустившись вниз, к перевозу, Олег Иваныч быстро договорился с лодочниками, и вскоре обоз оказался на городской пристани. Такой же маленькой и уютной, как и сам город.

Справа, за лесистый холм, медленно опускалось оранжевое солнце. Теплый июльский вечер окутывал пристань, городские улицы и стены. Издалека казавшиеся крепкими и солидными, вблизи укрепления выглядели так себе. Венцы башен подгнили, а деревянная городская стена явно давно нуждались в починке. Ворота главной башни - тоже подгнившие, но обитые медными, сверкающими на солнце полосами - похоже, вообще никогда не закрывались. Лишь порывы легкого, доносившегося с реки ветра чуть шевелили распахнутые створки, скрипящие несмазанными петлями.

Вообще город какой-то беспечный, будто нет вблизи ни Рязани, не очень-то согласной с политикой Московского князя, ни татар, уж тем более не отличавшихся дружественностью. Гомоня, в реке у пристани купались мальчишки. Смеясь, возвращались в город лодочники. В церквях благовестили к вечерне. На лавке, прямо у городских ворот, зубоскалили стражники - в обычных кафтанах, редко кто в кольчуге. К стражникам то и дело приходили какие-то люди - видно, знакомые или родственники, - угощали воинов пирогами и ядреным питьем из больших плетеных кувшинов, судя по далеко распространявшемуся запаху - перестоялой брагой. Кто-то из воинов, устав от караульной службы, спал прямо на траве, под башней. Идиллия.

- Эх, нет на них гнева княжеского, - покачал головой Гришаня.

Олег Иваныч усмехнулся:

- Ты их не виновать, Гриша! Это ж они их так и приучили, князья московитские. Далековато князь-то. Пришлет иногда воеводу - тот разъярится, страху наведет. Вот тогда и служат, и стены чинят. А нет страха - так тогда зачем? О татарах думать? Думать их Московский князь отучил. Зачем народишку думать? Государя повеления исполнять беспрекословно - вот его главная обязанность. А думать за них князь-батюшка будет! Вот и "думает". Тьфу!

Димитрий - уже оклемался, слава Богу, от поносной болезни - протянул стражникам пару монет (те даже не взглянули на "купцов из Русы") и, призывно махнув рукой обозникам, быстро пошел по главной городской улице, густо поросшей по углам колючим чертополохом и лопухами. Встречавшиеся по пути люди приветливо здоровались с незнакомцами. В ответ Олег Иваныч вежливо кивал головою. Свернув с главной улицы около какого-то красивого деревянного храма, обоз, поднимая тучи пыли, подъехал к постоялому двору, огражденному солидным тыном из крепкого бука - такой бы на городские стены! - и остановился перед запертыми воротами.

- Сейчас! -Димитрий тихонько стукнул в тяжелые створки.

Ворота сразу распахнулись, словно новгородский обоз здесь давно ждали. Рыжебородый толстяк, по-видимому хозяин постоялого двора, гостеприимным жестом пригласил гостей на двор.

Заскрипели колеса возов.

Пока его люди распрягали лошадей и располагались, Олег Иваныч быстро переговорил с хозяином постоялого двора на коммерческие темы: по сколько идут на местном рынке мед, сукно и кожи.

- Сукно немецкое? - алчно переспросил хозяин.

- Конечно.

- Ну, сукно тогда я сам и возьму. О цене чуть позже договоримся. По рукам?

- По рукам! - подумав, согласился Олег Иваныч.

Плотно поужинав - каша с мясом, пироги, грибы, уха с белорыбицей, - потянулись спать. Обозникам и Грише постелили на лавках в людской, Олегу Иванычу хозяин предложил отдельную горницу, но тот отказался. Лучше, чтоб все на глазах были, мало ли.

- Ну, не хочешь, как хочешь, мил человек! Неволить не буду, - пожал плечами хозяин. - Тогда, как все улягутся, милости прошу ко мне - обсудим денежные дела.

- А вот это - с удовольствием!

Чего бы не обсудить? Время есть. Тем более что рязанские посланники, по расчетам Димитрия, должны прибыть только завтра.

Ближе к ночи, провожаемый безмолвным слугою, Олег Иваныч покинул людскую. Хозяин постоялого двора ждал в горнице с небольшим столом, весами и двумя массивными коваными сундуками. Сделка сладилась быстро. Толстяк купил не только сукно, но и кожи, и даже часть меда. Немного поторговались... Ну, можно было б, конечно, и повыгоднее. Да ладно. Учитывая покупку оптом и конспирацию...

Достав объемистый кошель, хозяин тщательно отсчитал деньги - круглые серебряные монеты с надписью: "Великий князь Иван Васильевич, господарь всея Руси". Затем, подмигнув, взял с подоконника золоченый поднос с кувшином и двумя оловянными кубками. Типа - выпить за успех сделки. Налил себе и гостю.

Не хотел пить Олег Иваныч, да от обычаев тоже отказываться негоже. Тем более с одного кувшина налито. Кивнули друг другу. Олег Иваныч подождал, пока толстяк выпьет первым. Затем чуть пригубил... Что ж, питье довольно вкусное и крепкое. Похоже на медовый взвар. Только вот какой-то привкус... То ли мята, то ли еще какая трава. Для крепости, что ли? Или...

Толстая рожа хозяина вдруг зашаталась, поплыла перед глазами Олега. Голова сделалась тяжелой и звонкой, словно медный котел. Свет горящей свечи потускнел и тут же стал черным. Все померкло.

Усмехнувшись, толстяк забрал у потерявшего сознание гостя деньги, затем приоткрыл дверь:

- Зови Митрия. Скажи: готово все. Митрий - козлобородый Митря Упадыш - не заставил себя долго ждать. Оглядел Олега довольно:

- Этого - в подпол, остальных - в реку. Хозяин замялся:

- Что ж ты, батюшка, сразу не сказал про остальных-то? Мы б их за ужином... Так же, вон, как этого.

- Не думал, что таким многолюдством явятся.

- Ты ж говорил, что твои люди позади них едут!

- Едут. Да вот еще не приехали. Татары кругом рыщут, мало ли. На свои силы рассчитывать надо, Микола.

- "На свои"! Кабы знать... Эх, ладно! Придется с окраин татей ночных нанимать.

- Так найми. Что встал-то?

- Дак это... Прибавить бы надо.

- Ступай, ступай, не обижу! Ну и жук ты, Микола. На вот тебе пока... - Митря отсчитал деньги. - Остальные потом. Да побыстрее все сладьте, не мешкая. Надежные тати-то?

- Как сам.

- Да, постой-ка. Отрок с ними есть ли?

- Есть отрок. Волосы светлые, очи синие.

- Он! Его - тоже в подпол. Остальных - в реку. Смотри не перепутай, Микола!

- Не впервой.

Хозяин постоялого двора Микола (в определенных кругах Алексина известный как Микола-травитель), надев шапку, вышел на двор. Ни на какую окраину он, конечно, не пошел. Послал слугу с тайным словом. Никаких татей нанимать Миколе не надо. Они и так на него давно работали. Промышляли убийствами запоздалых прохожих да проезжих лодочников. Сам же Микола со слугами богатых купцов на дворе своем постоялом убивал и грабил. Ни разу не попался еще, стервец. Учен был когда-то в шайке болотного мужика Терентия, или, по-другому, волхва Кодимира. С тех времен и знал Микола Матоню и Митрю. Коди-мир-Терентий ныне в Москве разбойничал, вот-вот поймают. А Микола хитрее оказался. В далекий Алексин подался, где никто его не знал. Пару лучших парней из банды Кодимира-волхва с собою сманил - за то Кодимир, браняся, обещал повесить Миколу на первом суку, ежели поймает когда. Ну-ну, лови, милый...

В степях, что к югу от Оки, в ту ночь горели костры. Так же, как горели они и в прошлую ночь, и в позапрошлую, и еще раньше, с начала июля. Все ближе приближались костры к Оке, к границам земель русских. Сидели вокруг костров узкоглазые воины в лисьих шапках - пили кумыс, ели да лопотали чего-то по-своему. Радовались. Набегу на земли русские радовались. И как не радоваться-то? Набег - это деньги, это угнанные в Орду стада, это полон: сотни, тысячи рабов - мужчин, детей, женщин, которых можно с выгодой продать на невольничьих рынках, можно оставить себе, для работы иль для забавы, а можно и убить. Так просто, чего их жалеть, рабов-то? Еще добудем - набег! Тысячи татарских воинов сквозь дымы костров алчно поглядывали на север. Там, там богатые московитские земли. Там удача: богатые города, тучные нивы, рабы. Надо только взять это! Ничего. Сильный возьмет. А татары сильны. Все - от командующего туменом князя-мурзы до самого последнего пастуха, у которого и рабов-то нет, а из пары жен одна кривая, другая старая, - все духом воинственным полны, так что особо нетерпеливые уже кусают свои тугие луки, рычат да воют по-звериному. Скорей бы! Волками налететь из степи, нагрянуть внезапно, навалиться несокрушимой лавой. Убивать, грабить, насильничать! Все богатство врага - им, смелым татарским воинам, все женщины московитов - их женщины, все стада - их стада, все нивы... А не будет нив, все сгорят в огне пожарищ, плотный дым которых заставляет сладко сжиматься сердца степных воинов. Все, все достанется победителю! Была бы только удача. А удача будет, кто бы сомневался! Сам правитель Большой Орды, хан Ахмат, ведет нынче войско. Наказать проклятых московитов, что прекратили вдруг уплату дани, силу свою почуяв. Посмотрим, какая у вас сила. Готовьтесь.

В предвкушении богатой добычи выли татарские воины, узкие глаза их алчно блестели под лисьим мехом. Набег. Полон. Добыча...

В Москве о том хорошо знали. Понимал Иван, князь великий: не простит Ахмат отказа от дани, не простит. Потому ждали татар давно. Потому и рыскали вдоль Оки московские разъезды, высматривали Ахматовых воинов. Да что разъезды - все войско московское в поход выступило, к границам, к Оке - к Берегу, как тут называли. Самые именитые воеводы войско вели, по Шелонской битве известные, да и не только по ней. Федор Хромой, Даниил Холмский, Иван Стрига-Оболенский. Всем многолюдством выступили: солнце играло в шеломах - глазам больно. Впереди легкая конница в тегилеях, дальше - тяжелая: бояре да дворяне панцирные. В обозах наряд артиллерийский - пушки - с собою везли. Сила великая, ну-ка, татары, суньтесь!

А татары и не совались! Больно надо. Рыскали по степи вдоль Берега. Поди пойми - в каком месте нападения ждать стоит. В обычных местах ждали, где всегда, под Коломною. На кратчайшем пути в Москву, где ж еще-то?

А что-то не шел Ахмат к Коломне, выгадывал. Путями, где ждали, не шел. Пробирался тропками тайными, Ордой никогда раньше не хоженными. От Коломны к западу уклонялся, по пути, как потом докладывали воеводы московские, "сторожев великого князя разгониша, а иных поимаша".

До боли в глазах вглядывались в Берег московские воины: вот-вот покажутся татарские лавы, вот-вот послышится топот копыт, вот-вот... Ан нет, все тихо было. Ни топота, ни вою, ни криков татарских. Ничего.

- Тихо все, батюшка воевода Силантий, - доложил дозорный, Епифан Хоробр, что из холопов боевых Силантия Ржи, дворянина московского.

Из молодых Епифан, да ранних. Глаз востер, тверда рука, в плечах сажень косая. Дозор несет справно, не спит, не волынит. Только вот о девках, стервец, думает. Уж больно до женского полу жадный - потому и не женат еще. Уж как подшучивают над ним друзья боевые: Харлам Хватов да Онисим Вырви Глаз. Вон они, у костра сидят, батюшку-воеводу дожидаются, покуда тот все посты обойдет да схроны тайные. У Харлама борода приметная, густая, цвета спелой пшеницы. Телосложением плотен, как и Епифан, только поприземистее Харлам будет. Не то - Онисим, староста церковный. Тощ, как жердина, да в бою азартен. Впрочем, и не только в бою. По любому поводу спорить любил да божиться: "Вот те крест, да вырви глаз!" Потому так - "Вырви Глаз" - и прозвали.

- Эх, хороша ушица! - попробовал Онисим кипящее в котелке варево. - Где-то батюшка-воевода наш?

- Придет, подождем. - Харлам прислушался, всмотрелся в заросший осокой берег Оки, скрытый вечерней дымкой.

Нет, не слыхать шагов, тихо все. Да и за рекою тишь-тьма вечерняя: ни костерка, ни шума какого.

- Ой, зря мы сюда забралися, - покачал головой Онисим. - Что тут татарам делать-то? Говорил - к Коломне надо идти, куда ж...

- У Коломны и без нас войск хватает, - неожиданно появился из темноты - с той стороны, откуда не ждали, - Силантий. В легкой кольчуге, без шлема, в мягких зеленых сапогах козлиной кожи.

Онисим, поклонясь, пригласил воеводу к ужину.

- А, ушица! Поспела уже? Ну давай, Харлам, ешь скорее. Пойдешь Епифана сменишь. А ты, Онисим, ближе к ночи по всем нашим прошвырнешься, как да что, выспросишь. Я хоть и ходил только что - да все ж сам знаешь, людей обученных у нас мало, пригляду требуют.

- Знамо дело, батюшка. Как же без пригляду-то?

Силантий Ржа с удовольствием похлебал ушицы и откинулся на кошму, подложив под голову руки. Умаялся задень, сердечный. И то сказать - дальше всех к западу разъезд его проскакал. Может, и зря, конечно, так ведь восточнее-то нету татар. Впрочем, и здесь их тоже не видно. Может быть, пока не видно? Почему-то неспокойно на душе у Силантия Ржи. Что слишком уж тихо все. А может быть, потому что вроде как слыхал Епифан вдали, за Окою-рекой, конское ржание. Точно то было иль нет, затруднялся Епифан ответить - уж слишком далеко. А скорее всего, свои же лошади и ржали, просто над рекой эхо. Да, скорее всего, так. Скорее всего... Поднялся Силантий, сел на кошме. Не лежалось ему, не спалось. Муторно на душе.

Олег Иваныч очнулся в полнейшей тьме. Голова раскалывалась, словно выкушал он вчера не меньше как полтора ведра злого медвяного перевару, а не одну рюмочку. Одну рюмочку... В компании толстяка хозяина. А потом вдруг поплыло все! А затем... А затем - здесь. В подполе, вероятно, судя по тьме. Опоили! Черт! Олег Иваныч привстал... и тут же стукнулся головой об притолоку. Хорошо стукнулся - аж искры из глаз полетели! Выругал сам себя Олег Иваныч - так тебе и надо, дураку глупому. Поделом! Не фиг ротозейничать. Впрочем, некогда ругаться - надо думать, как отсюда выбраться. Ну и прикинуть пока, что от него хотят? И кто?

Толстяк хозяин явно при делах, ежу понятно. Захотел по-легкому бабок срубить? Вполне вероятно. Это самое простое, что может прийти в голову. А посложнее? А посложнее - Димитрий-рязанец прямо на постоялый двор их и привел. Целенаправленно. Значит, никакой он не рязанец... Может быть, и рязанец, но не тот, за кого себя выдает. А раз так... Олега бросило в жар. А раз так, значит, и рязанское посольство, на которое возлагал большие надежды Олег Иваныч, и все руководство Новгорода - не более чем блеф! Кусочек сыра в мышеловке, поставленной... кем?

Ясно кем - Московским князем Иваном. Но... Тогда почему так рано их взяли? По всей логике, нужно было сначала подставить "послов", а потом захватить всех, так сказать, на месте преступного сговора. А то непонятно как-то получается. Ну, опоили, ну, кинули в подвал... И что? Докажи теперь, к кому он, Олег Иваныч, приехал. Может, по своим личным коммерческим делам, что из беседы с иудой толстяком как раз и будет следовать. И не больше. Поди-ка пришей тут шпионскую деятельность или сговор. Ай-ай-ай, это они, пожалуй, поторопились, людишки великого князя.

А если не поторопились? Вдруг вообще не они? Какие-нибудь личные счеты. Тот же Матоня. А что, вполне вероятно! В Новгороде-то Олега Иваныча и друзей его трудновато обидеть. А вот ежели выманить куда подальше...

Нет! Не вписывается сюда Матоня - слишком тонко все организовано. Был бы жив боярин Ставр - и к бабке ходить не надо было б, ясно - его работа. А без Ставра... Кто бы мог? Митря? Пожалуй! Умишка хватит. Только ведь сгинул Митря, и ни слуху о нем ни духу с год уже. Ну, Митря - тварь такая: как сгинул, так и объявиться может. Таким образом, пока вырисовываются три версии случившегося.

Первая (и самая простая): самодеятельность алчного хозяина постоялого двора. Вторая: интриги Ивана Московского. И третья: козни личных врагов.

Правда, если еще чуть подумать, все три версии достаточно легко объединяются в одну. Тогда скверно получается. Очень скверно.

Рядом - протяни руку - вдруг послышался слабый стон.

Олег Иваныч затаился: поди знай, кого еще сюда бросили. Может, маньяка-людоеда.

Стон (нет, все-таки - всхлип) повторился. Кто-то заворочался совсем близко, зашмыгал носом, попытался подняться... Ага! Тоже ударился.

- Господи всеблагой, - замолился, - помоги пережить сие. Да и пусть будут во здравии люди новгородские, да и...

- Гришаня, ты ли?

- Ой! - из темноты снова донесся стук и - тут же - вскрик, только теперь уже обрадованный: - Никак Олег Иваныч?

- Он самый. - Олег Иваныч усмехнулся и добавил по-латыни: - Приветствую вас, любезнейший господин, в сем скромном пристанище, несколько похожем на ад. Не хватает только Вергилия в качестве проводника.

- Но мы вроде в подполе, а не в аду.

- Какое верное замечание! Что с остальными? Олег Иваныч скорее угадал, чем увидел, как отрок пожал плечами:

- Не знаю. Не помню. Помню только, как ударили по башке чем-то тяжелым. До сих пор башка трещит. И поташнивает.

- Ничего страшного. Обычное сотрясение мозга, - успокоил Олег Иваныч. - Само пройдет, только покой нужен. Ну, покой у нас пока имеется. Причем полнейший.

- Что делать будем?

- А сам как мыслишь?

- Ну, как ты говоришь, ежу понятно, что надо отсюдова выбираться. Хорошо - руки не связаны. Может, доски расшатать? Нет, крепкие... Тогда подождать, а как кто придет...

Люк наверху распахнулся, и в сырую тьму подвала ударил солнечный луч, отраженный металлическим полированным зеркалом, висевшим на стене какого-то просторного помещения, видимо горницы или людской.

- Ну что, сговорщики, попались?!

Этот поганый дребезжащий голос Олег Иваныч узнал бы даже на том свете. Митря! Митря Упадыш! Предатель, садист и гнусный убийца. Значит, версия номер три... Впрочем, стоп. Как Митря выразился? Сговорщики. Значит, знал. Значит, проводник Димитрий никакой не рязанец, и ловушка подстроена еще в Новгороде. И, надо признать, весьма ловко подстроена!

- Нате, чтоб не подохли раньше времени. - Митря бросил в подвал кусок заплесневелой лепешки и баклажку с водой. - То вам до вечера. А вечером... Вечером мы с вами поговорим. Уж так поговорим, так...

Люк захлопнулся. Вновь темнота. Только чувствовал себя Олег Иваныч теперь не в пример лучше. Пусть исполнились самые плохие его предположения, тем не менее это лучше, чем неизвестность.

- Водичку будешь, Олег Иваныч?

- Давай.

Гриша протянул баклажку. Поделив, съели лепешку, хоть и плесневую.

- А подпол-то досками обшит, - сообщил отрок. - Эх, нам бы ножичек какой. Может, расшатали бы.

Олег Иваныч про доски и сам знал уже. Пока Митря с ними гутарил, времени зря не терял, весь подвал осмотрел внимательно: где досочки какие хлипковаты - приметил.

- Ножичек, говоришь? Зачем тебе ножичек. Ты что, некрещеный?

- Что ты, что ты, спаси, Господи, - невидимо замахал руками Гришаня.

- Тогда снимай с шеи крестик... Он у тебя, чай, не медный?

- Серебряный.

- Тьфу ты!

Впрочем, Гриша тут ни при чем. Ну, серебряный у него крестик, и что? Вполне обычное дело. Необычно было б, если б, как у Олега Иваныча - из закаленной стали, по особому заказу оружейником Никитой Анкудиновым выкован. Таким крестиком, при особой нужде и сноровке, людей резать можно, прости, Господи! Давно, по зиме еще, заказал крест Олег Иваныч - так, на всякий случай. О тайном оружии думал, вот и осенило - вдруг пригодится? Похоже, и пригодился.

- Там, позади тебя, хлипковато будет. Попробуем расшатать, затем копать придется, только не шуми, понял?

- Понял!

Олег Иваныч расшатал самолично досочку, вытащил:

- Теперь копай, Гриша!

"Пилите, пилите, Шура. Они золотые". Олег Иваныч понимал, что подкоп из подвала вести - на неделю работа. А времени у них - до вечера - всего ничего оставалось. Однако заставлял Гришу копать.

Да того и заставлять не надо было - рыл с упорством, что твой экскаватор. И хорошо. Пусть отрок работой занят будет. А то начнут мысли дурные в голову лезть, от молчания-то и безделья. Хоть и побывал Гриша в тех еще переделках, а все ж еще не взрослый, характером слабоват. Сломаться может, если сиднем сидеть будет да думы разные думать. Разговаривать же с ним Олегу Иванычу некогда - самому нужно было все четко решить... До вечера. Именно так выразился Митря. Значит, либо ждет кого-то, либо...

Впрочем, это не очень важно. Важнее другое: вряд ли шильники будут сами спускаться в подвал "для беседы", заставят вылезти пленников. А вот тут всякое может произойти. Но и Митря с людишками своими настороже будет. Значит, сразу нападать не надо - пусть чуть успокоятся. С покорностью вылезти, крестик в ладони зажав. Далее, конечно, руки свяжут. Вот до этого момента и нужно успеть.

Сколько там времени будет - от того, как вылезут? Секунд десять наверняка. За десять секунд многое можно успеть. Тем более вдвоем. Самый опасный для Митри, конечно, Олег Иваныч - за ним особый и наипервейший пригляд будет, а Гришу так, пнут для острастки... Софийский отрок, почти монах - чего от него ждут-то? Вот он-то и должен напасть первым, а уж дальше и Олег Иваныч втянется! Только сдюжит ли? Должен. И главное - удар, удар меток должен быть и резок. Не учен такому Григорий. Так ведь и время еще есть - потренироваться! Все ж больше толку, чем землю тут рыть.

- Эй, Гриша, хорош копать! Иди сюда, протяни руку... Чувствуешь, каков мой крестик?

- Тяжелый! Холодный... Ой! Острый! Ладонь поранил.

- Вот то-то, что острый. Человека зарезать им сможешь? Я научу как.

Отрок шумно сглотнул слюну:

- Если надо, смогу, Олег Иваныч. Учи. ...Время тянулось. Уже давно бы пора появится Митре - ан нет, нету! И где только носит шильника? Иль не вечер еще?

Весь испереживался Олег Иваныч. Недаром сказано: ждать да догонять - хуже нету.

А наверху, на улице, давно уже синел вечер. За лесистым холмом пламенело на закате солнце, пуская по речной ряби дрожащие оранжевые дорожки. Гуляли по улицам беспечные горожане, на отмели у перевоза весело плескались дети.

Матони все не было. Именно его ждал Митря. И уж давно пора тому появиться, а вот, поди ж ты, носили где-то черти вместе с отрядцем. Ругался про себя Митря: послал Бог помощничка! Ругался, однако ждал терпеливо - строго-настрого наказывал Матоня не начинать без него пыток, очень уж хотел самолично забавиться. Вот и не смел Митря начинать, боялся. Ну его к черту, с Матоней связываться! Ладно, если сгинул где, а если нет?

В нетерпении прохаживался Митрий по двору, шипел на всех, включая хозяина и предателя Димитрия (или какое там было ему настоящее имя). Последнего достал все-таки! Плюнул Димитрий да на улицу вышел. К перевозу пошел прогуляться. Мало ли, может, первым там Матоню Онфимьеви-ча встретит, сразу и денежки стребует. Задаток-то получил от Митри, а основные деньги ждать приходилось - у Матони они. И где его только носит? А Матоню носило рядом с Алексиным, по кустам, по холмам, по кочкам. Задержка просто объяснялась: прихватил по пути Матонин отряд славный московский воевода Силантий Ржа. Недаром Харлам всю ноченьку к степи заокской прислушивался - выглядел-таки тумены татарские. Доложил немедля Силантию, тот - сразу в седло. Поехал осторожненько, посмотрел самолично. И правда, татары. Яснее ясного - к Алексину скачут, больше некуда.

Отправив гонца к великому князю, Силантий с отрядом поскакал к городу - предупредить жителей, организовать оборону - полномочия даны ему были широкие. Успеть бы только, успеть бы... По пути всех московских воинов забирал с собой Силантий. Тем более не пропустил Матоню с людишками - княжью грамоту показав, живо велел в дозорах по самому берегу ехать да обо всем докладывать. Вот и поехал Матоня, плюнув. А куда деваться-то? Хорошо хоть не спрашивал воевода Силантий, чего это он, Матоня, тут болтается, ежели государевой волей в Новгород послан? Не примыслил бы Матоня, что и ответствовать. Потому даже рад был от прямого пригляду избавиться, рысью ускакал дозорить. Не столько, правда, врагов высматривал, сколько от Силантия таился. Задумал даже, гад, в Москву от Силантия тайно отъехать, приотстал от отряда своего, в кустах хотел схорониться. Там и достал его быстрый татарский аркан.

Передовые лазутчики Ахмата через Оку переправились, за "языками". В самый раз взяли Матоню, кинули в лодку да повезли к своему хану. Жди, Митрий, дожидайся!