Чтение 13–й страницы книги ~Анафема~

- Пойду посмотрю, как там Даня.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВРАГ

"Господи, дай мне силы изменить то, что я могу изменить, дай мне терпение смириться с тем, что я изменить не могу, и дай мне мудрость, чтобы отличить первое от второго".

1. 2008 год. Весна. Приход

Новую пристройку на школьном дворе закончили еще в начале недели, а в субботу, когда еще не просохла смола на свежеоструганных бревнах, уютный одноэтажный флигелек освятил отец Базиль.

На следующее утро, едва успев позавтракать, Марина и засобиралась в школу. Посмотреть, все ли в порядке, не упустили ли, как всегда, какую-нибудь досадную мелочь. Конечно, в воскресенье работать вроде как и не пристало, положено сходить в храм и посвятить весь день богоугодным делам. Но как раз на сегодня отец Базиль назначил в только что отстроенном флигеле первый общий урок Закона Божия для детей всего прихода.

Всю ночь Марина не могла заснуть. Она очень беспокоилась: как пройдет завтрашний урок? Надо постараться сделать так, чтобы новички из Белоомута, Сосновки и Под-горок увидели свою будущую школу чистой и светлой, чтобы им захотелось в нее вернуться, снова услышать проникновенные проповеди отца Базиля. Только тогда можно быть уверенным, что души ребят потянутся к Господу.

Во дворе царила чистота. Несмотря на весеннюю слякоть, щегольские "городские" сапожки - предмет зависти всей деревни - остались чистыми. Видимо, кому-то из согрешивших прихожан отец Базиль назначил в послушание расчищать дорожку к церкви. Наверное, опять Симеонову. Восьмилетняя Катюшка еще в начале недели жаловалась Марине, что "папка опять запил". Петр, по всей видимости, раскаялся вполне искренне: выполнил работу со всем возможным усердием и даже немного перестарался.

Проходя мимо дома отца Базиля, Марина не в первый раз почувствовала, как сердце забилось чаще.

Интересно, что он сейчас делает? Готовится к заутрене? Или опять полночи сидел с калькулятором и счетными книгами, прикидывая, как лучше распорядиться скудными пожертвованиями? Приход маленький, вот и приходится отцу Базилю быть и за священника, и за ключаря, и за ризничего, и даже - за прислужника.

Больше всего на свете Марине хотелось постучаться к нему, спросить: не может ли она чем-то помочь? А заодно еще раз увидеть его глаза, его руки, его улыбку...

И плевать на местных сплетников, которые, по уверениям Марфы Демьяновны, вообще уже поженили учительницу с отцом Базилем. Ну даже если так и случится - что с того? Иереям разрешено иметь семью - теперь Марина это точно знала.

Хорошо бы еще выяснить, что он сам думает! Только как? Впрямую же не спросишь!

В мыслях девушка взбежала по ступеням, постучала... только в мыслях. Ноги словно сами несли ее к школе.

Тяжело перешагнуть через себя и признаться в обычной земной любви тому, кого боготворишь.

Яркий и нарядный флигилек шагов с тридцати встретил Марину душистым хвойным ароматом. В лучах восходящего солнца золотились на бревнах капельки засохшей смолы. Девушка улыбнулась, чувствуя, как отступает куда-то внутрь, в потаенные уголки души, давящая горечь.

Несмотря на короткую в этом году зиму и слякотную весну, новый класс построили быстро. А на заднем дворе еще успели возвести и вместительный сарай, как сказал отец Базиль - для инвентаря и школьных пособий, которые вскорости должны были доставить из Каменца. Сейчас на склад временно свалили кадки и короба. Марина не слишком интересовалась, что в них. "Не интересовалась - в смысле лишний раз не спрашивала, она и так прекрасно знала. Прихожане несли батюшке в дар все, чем богата местная земля - мед, соленья, грибы-ягоды. Кто от чистого сердца, а кто и с греховным желанием задобрить сурового священника. Отец Базиль принимал все, никого не обижал отказом, но Марина никогда не видела, чтобы он хоть раз сделал послабление. Нет, батюшка относился ко всем одинаково. Поначалу.

Дары все равно продолжали нести, и как-то раз отец Базиль в шутку сказал, что скоро у него скопится столько всего, что хоть лавку открывай. Марине идея показалась не такой уж и смешной: на обновление стен, на украшение алтаря, на церковные книги да и на школьные учебники требовались деньги. А как их иначе раздобыть? Пожертвованиями много не соберешь: в Синем Колодезе, да в окрестных деревнях тоже, наличные - большая редкость.

Видимо, эта идея осела в памяти и у самого отца Базиля, потому что однажды зимой он вернулся из Кременца веселым:

- Я договорился со скупщиками, чтобы весной и летом приезжали к нам. Будут деньги на храм и на школу. А от греха стяжательства Господь меня защитит!

Марина много раз слышала здесь, в Синем Колодезе, об оптовых покупателях, что месяцами разъезжают по деревням, предлагая за лесные дары неплохие по местным меркам деньги. В большинстве своем это вполне законопослушные люди, что предпочитают заниматься легальным бизнесом: медом, сушеными грибами, вареньем, свежими ягодами. Но кое-кто охотился только за особым товаром, таким, который из-за своей редкости, дороговизны или даже запрета на сбор мог принести неплохую прибыль: золотым корнем уральского женьшеня, лосиными рогами, медвежьей желчью, лиственницей, шкурами. Соболя и горностаи в этих местах давно уже перевелись, чернобурок разводят искусственно, но рыжие лисы и норки еще встречаются.

Тогда девушка не стала расспрашивать священника - постеснялась. Но потом из разговоров колодезян, да и собственных наблюдений, поняла, что отец Базиль стал поощрять дарителей. Кому облегчал епитимью, кому прощал без послушания не самые тяжкие грехи. Через месяц не только Марина, но и все в деревне знали, что сомнительной честности дар - не подношение, а вполне богоугодное дело, нечто вроде пожертвования. Да батюшка этого и не скрывал, просвещая всех желающих.

Марине он как-то сказал:

- ...если, скажем, Симеонов принес кадку соленых грибов в подарок лично мне, да еще с мыслью что-то за это выпросить - это грех. А вот когда то же самое он делает для всего прихода, когда знает, что пожертвование обернется в деньги, а потом - в новые книги и тетрадки для школы, в оклад для алтаря, деяние выходит вполне благочестивое. Понимаешь? Пожертвование не мне, а храму. Не для себя старается человек, для других, как Господь велел. Значит, несмотря на всю греховную природу, в душе Симеонова есть место чистому и светлому. Я всего лишь скромный пастырь, судить поступки будет Всевышний, ибо сказано, что каждому воздастся по делам его. Но, как мне кажется, такие порывы нужно поощрять, чтобы в следующий, раз он произошел не по случайной прихоти, а вполне осознанно.

Сказать по правде, девушка не очень поняла метафизическую сущность объяснений отца Базиля, потому что ей (больше нравилось слушать, КАК он говорит. Впрочем, в этом она была не одинока. Все женщины в Синем Колодезе готовы часами слушать проникновенный голос батюшки, его потрясающей силы проповеди. А вот мужики из страстной получасовой речи вывели только одно - за хорошее пожертвование все-таки можно получить послабление.

И поток даров вырос минимум втрое. Даже телку однажды привели.- с нее и началась церковная живность. Кто посметливей - быстро сообразил: чем ценнее пожертвование, тем скорее отец Базиль сдержанно похвалит за усердие. А это шанс избежать суровой епитимьи, получить послушание полегче. И батюшке понесли редкий товар. Редкий, но не запрещенный: лосиные рога, лисьи шкуры, золотой корень.

От Марфы Демьяновны Марина знала, что половину января и весь февраль кое-кто из заядлых охотников специально ходил в лес на поиски сброшенных лосями рогов, ставил капканы на лис. А отцу Базилю их выдавали за летние запасы, сохранившиеся в погребах, как тот же золотой корень. Пользовались его неосведомленностью: городской житель вряд ли способен отличить свежие лосиные рога от прошлогодних. Чаще всего так поступали "должники", стремясь поскорее снять отложенное послушание.

Рассказать священнику, что кое-кто из прихожан обманывает его, Марина не посмела. Для отца Базиля, верующего в благородство и чистоту человеческой души, это стало бы настоящим ударом.

Правда, иногда ей казалось, что он все знает, но по каким-то причинам молчит. Может, не хочет обижать мужиков?

Пожертвований храму постепенно скопилось столько, что держать их в доме стало невозможно. Тогда-то отец Базиль и решил перенести все в сарай на задах школы. Пока он не использовался - почему бы и не заполнить пустующие клети? Не оставлять же добро мокнуть под дождем... А так оно спокойно дождется скупщиков, не испортится и не сгниет.

Марина легко взбежала по лестнице, открыла дверь. Хвойный дух стал совсем густым, сладким и теплым, как патока. Словно дружеские руки протянулись навстречу.

Конечно, по сравнению с аудиторией в РУГН класс вряд ли показался бы ей просторным. Но после года здесь, в Синем Колодезе, после крохотных горенок с низкими потолками и узкими окошками, которые зато так легко протопить зимой, Марина оглядела новый класс с восхищением. Высокие стрельчатые окна расстилали на чистом, только что выкрашенном полу дорожки дневного света. В шеренгу выстроились полтора десятка грубоватых, но самое главное - прочных лавок из лиственницы. Хоть дерево считается в этих краях заповедным и рубить его нельзя, для школы колодезяне расстарались. Прямо рвались на послушание в лес, на короткое время оно даже стало для них наградой. Мужики так увлеклись, что срубленных стволов оказалось значительно больше, чем нужно. Дед Игнат, самый умелый в деревне столяр, настругал и лавок, и учительский стол, и даже стеллажи из благородного дерева, а бревен словно бы и не становилось меньше.

Отец Базиль пожурил мужиков, напомнил, что лиственница - редкое и ценное сырье. Школа - это, конечно, отлично, но перебарщивать с вырубкой нельзя ни в коем случае.

- Неужели вы хотели обогатиться? - спросил тогда отец Базиль. - Тяжким бременем ляжет на вас грех сребролюбия и стяжательства. Покайтесь! Господь простит! Он милостив!

Пристыженные лесорубы повинились перед священником, отец Базиль отпустил колодезянам и этот грех, наказав в качестве послушания распилить оставшиеся лиственницы на метровые чурбаки. Марина думала, что батюшка решил и их продать скупщикам. Но она ошиблась: отец Базиль пообещал вызвать в конце весны, когда просохнут дороги, трейлер из леспромхоза и сдать все излишки государству. Пока же драгоценную лиственницу сложили все в тот же сарай. Чтоб не мокла.

Марина скинула душегрейку, улыбнулась про себя: ведь когда-то она считала самой удобной зимней одеждой приталенную куртку из синтетики с меховым воротником. Затопила печь, поставила греться воду. Вымела из класса опилки, мелкий строительный мусор и принялась мыть пол.

Руки все делали сами, а мысли Марины были далеко.

Удивительно, как за то время, пока она здесь, расширился приход отца Базиля! Все-таки он удивительный человек и превосходный организатор! Все четыре окрестные деревни ходят молиться в Синий Колодезь, в Белоомуте уже стоит своя часовня, отец Базиль каждое воскресенье и по всем церковным праздникам ездит туда отправлять службу. Такая же строится и в Предтеченке.

Школа работает уже семь месяцев, до вчерашнего дня в ней училось семнадцать ребят, а сегодня станет еще больше. Между Сосновкой, Белоомутом и Синем Колодезем проложены наконец нормальные грунтовки - так и детям в школу проще добираться, и фельдшер на срочные вызовы всегда поспеет, да и самому отцу Базилю не нужно тратить сутки, чтобы объехать весь приход. Впрочем, в последнюю очередь дороги строились для него - так он сам говорил. Главное, что всем удобно: и пешеходам, и водителям. Правда, других машин в округе было - по пальцам пересчитать: одна в Сосновке, у егеря, и в Белоомуте - две, да только ни одна не ездит. Лишь один Петр Симеонов на своем "уазике" мотался туда-сюда без отдыха, исполняя поручения отца Базиля. Кадки, что в сарае лежат, половина, не меньше, - из других деревень. А привез их как раз Симеонов, и не пришлось тащить на руках или дожидаться зимы, чтобы волочь санным ходом.

Да мало ли для чего еще дороги понадобятся?

Нынешним летом, как сойдет половодье и немного просохнет земля, порешили всем миром строить такую же грунтовку на Подгорки, самую отдаленную деревню. Не сами, конечно, решили, отец Базиль настоял, но разве это главное?

Конечно, его в деревнях слушают. Да и делают все, что он скажет. В первую очередь - послушание: кому ж понравится с неотмытыми грехами ходить? Вот и трудятся не покладая рук: батюшка суров к пьяницам и домашним скандалистам, а это у местных основные грехи.

В дверь осторожно постучали. Марина посмотрела на часы: уже пришли? Еще вроде бы рано... Наверное, это сам отец Базиль. Тоже решил все проверить перед первым уроком.

Марина засуетилась. Вытерла руки, откинула со лба непослушную прядь, одернула кофту.

Эх, жаль, зеркала нету...

На пороге смущенно переминался Пахом Рыков, тот самый, что попервоначалу грозился пустить отцу Базилю красного петуха, а сейчас, на удивление всей деревни, стал ревностным христианином. А в духовном наставнике так и вовсе души не чаял.

Рыков прижимал к груди дубовую кадку. Пахло от нее восхитительно - нагретой летним солнцем лесной поляной, липовым цветом, гречихой.

- Доброго здравия, Марина Сергеевна, - заулыбался Пахом, увидев учительницу. - Я тут... это... батюшке медку принес. Ну... чтоб не гневался. Хороший мед, осенний... Сам собирал. Может, простит, а?

Марина покачала головой:

- Опять не удержались, Пахом Степаныч?

- Опять... - вздохнул Рыков и потупился. - Никак не получается. Уж сколько раз и батюшке обещал, и зарок давал, а все равно...

Наиболее злостным охотникам за самогонкой отец Базиль часто налагал суровую епитимью: воздержаться от любимого зелья. Кому на неделю, а кому и на месяц. Удавалось не всем. Те же, кто все-таки смог исполнить епитимью до конца, немедля прикладывались к бутылке, едва кончался срок запрета. Стараясь наверстать время вынужденного воздержания, мужики проявляли такое усердие, что, бывало, запой продолжался едва ли не в два раза дольше. Потом, конечно, стыдились, приходили каяться; неумолимый батюшка снова заставлял говеть - и все возвращалось на круги своя.

Пытаясь, разорвать порочный круг, отец Базиль назначал послушание, с каждым разом все более суровое, но тут пришла весна и тоже вмешалась в процесс перевоспитания колодезян. Зимой еще куда ни шло, а весной и тем более летом у сельского жителя дел невпроворот, не всегда же есть время послушание пройти, грех отмывая? Когда куча дел со скотиной, да еще огород, а придет лето - так вообще: и на охоту, и по грибы-ягоды сходить надо... Где уж тут успеть еще и батюшке колодец вырыть? Или, скажем, расчищать под сев церковный огород?

Марина до сих пор с восхищением вспоминала, как изящно отец Базиль решил эту проблему. Он не стал неволить колодезян, наоборот - согласно кивал каждый раз, когда кто-то жаловался на неотложные дела, и предлагал отложить послушание. На время. Пока не выдастся свободный Денек.

Вот так и вышло, что большинство колодезян, да и из Белоомута с Сосновкой немало, оказались "должниками" отца Базиля. Правда, таких в деревне не уважали. Первой общее мнение высказала Татьяна Полякова, когда журила своего мужа:

- Перед людьми-то стыдно! Мало того, что вчера пил и песни орал, так еще и послушание отцу Базилю отрабатывать не хочешь. В грехе ходишь! Скоро люди пальцем начнут показывать!

- Да хочу я! - отбивался Поляков. - Не могу просто. За скотиной ходить надо? Огород копать надо? Завтра в лес пойду, а послезавтра надо в коровнике перегородку сладить. Сама же просила...

- Умел грешить, умей и отвечать! - отрезала Татьяна. Тогда "должники" попытались откупиться богатыми пожертвованиями. Отец Базиль вроде не противился, наоборот, но мужики почему-то до смерти боялись отдавать дары ему лично. Приносили на церковное подворье, передавали Марине, а сами - боялись.

Вот и сейчас Пахом притащил свой сладкий дар к школе, а не к дому отца Базиля.

- Милостив наш батюшка-то. Вчерась я ему про грех пития с Еремеичем признался, а он лишь чутку пожурил, да и послушание поставил легкое: за церковной скотиной недельку присматривать... Только не могу я, делов счас многовато. А моя Нинка все пилит и пилит. Стыдно, говорит, перед людьми, неделю грех неснятый на себе таскаешь!

Где-то впереди хлопнула дверь. Пахом обернулся и вздрогнул: на крыльце дома стоял отец Базиль и смотрел прямо на него. "Должник" засуетился, поставил кадку к ногам Марины, забормотал:

- Ну, вы передайте батюшке, Марина Сергеевна... век буду благодарен.

2. 2005-2008 годы. Дочь переводчицы

Вспоминая последние три года спокойной и счастливой жизни и все, что случилось потом, Катерина удивлялась: как она могла оставаться такой беспечной? Не бывает же так, чтобы с тобой и твоими близкими случалось только хорошее, чтобы несчастья обходили стороной! За светлой полосой следует черная, причем куда как более долгая. В народе не зря говорят: "беда не приходит одна".

Впрочем, в конце две тысячи шестого года Катерина уже почти готова была поверить: горести и невзгоды позабыли дорогу в ее дом.

Сначала им было нелегко. После развода скромной переводчице туристического агентства "Золотое кольцо" пришлось растить дочь в одиночку. Оксане исполнилось пятнадцать. Мечтая щегольнуть перед подружками и поразить мальчишек, она то и дело просила какую-нибудь новую тряпку, как водится - самую дорогую. Потом начались дансинги и ночные клубы. С подачи матери Оксана всегда и везде платила сама, не желая зависеть от парней.

А это снова деньги, деньги и еще раз деньги...

Катерина крутилась, как могла - брала дополнительные группы, по ночам подрабатывала переводами. Не только для Оксаны, конечно, самой тоже не очень-то хотелось выглядеть оборванкой, но для нее - в первую очередь.

За полгода до окончания дочерью школы Катерина смогла вздохнуть посвободнее - Оксана старалась помогать чем могла, время от времени находя какие-то случайные приработки в Интернете. И это все несмотря на изматывающую подготовку к экзаменам: способности к языкам Оксана унаследовала от матери и собиралась поступать в Институт международных отношений.

Когда на выпускном вечере директор вручил дочери золотую медаль, а через два месяца Оксана с первого же раза Прошла в МГИМО, Катерине хотелось кричать от радости. Они тогда устроили маленькую домашнюю вечеринку на Двоих. Разлив по бокалам шампанское, дочь неожиданно серьезно сказала:

- Мама, без тебя я бы не смогла.

Катерина совершенно не ждала подобных слов. Веселая, острая на язык Оксана никогда не любила прямо и откровенно выказывать свои чувства.

Дочь продолжала:

- Я же видела, как ты ночью сидела над переводами, а утром, усталая и невыспавшаяся, бежала на работу возить своих глупеньких туристов. Спасибо, мама. Я никогда этого не забуду.

А полоса везения почему-то не кончалась. Две тысячи пятый и следующий за ним годы оказались особенно богатыми на сюрпризы. Сначала Катерину повысили на работе, и ей больше не нужно было мотаться на автобусах по всему "Золотому кольцу". Оксана сдала первую сессию на отлично, и в конце лета ее вроде бы обещали отправить на учебную практику во Францию.

Вернулась она не одна. Заинтригованная намеками Катерина с нетерпением ждала возвращения дочери. Наконец, настал день прилета. Оксана не разрешила встречать ее в аэропорту:

- Не-е... я тебе везу сюрприз. Сиди дома и жди.

Она позвонила из Шереметьево уже под вечер, часов в девять:

- Мамуля, мы едем.

Даже это "мы" не слишком насторожило Катерину. Мало ли с кем из сокурсников дочь решила отметить окончание практики. Поэтому, когда на пороге вместе с Оксаной появился высоченный, как жердь, но улыбчивый и приветливый француз, Катерина опешила.

- Мама, познакомься. Это - Жан-Поль, и я его очень люблю.

Француз галантно поцеловал ручку, мило коверкая русские слова, одарил Катерину комплиментом, чем покорил ее сразу и бесповоротно.

Жан-Поль оказался человеком легким и добрым, много шутил, много смеялся и, если она еще хоть что-то понимала в мужчинах, смотрел на Оксану с любовью и обожанием.

Водоворот событий продолжался. Катерина еще не успела прийти в себя от одного только появления Жан-Поля, как дочь заявила:

- Мы хотим пожениться.

Катерина очень хорошо запомнила этот момент - она возвращалась с работы, усталая, но все же счастливая, что вот сейчас войдет в квартиру, где хорошо и спокойно, нет места скандалам и где все любят друг друга.

На пороге с огромным букетом цветов ее встретил Жан-Поль. Он выглядел немного смущенным и даже испуганным. Из-за плеча появилась дочь и сказала:

- Мы хотим пожениться.

Жан-Поль кивнул и протянул Катерине букет. Ноги у нее едва не подкосились, она схватила букет, а заодно и руку длинного француза, используя ее в качестве опоры.

- Проходи скорее! Сейчас будем праздновать! - сказала Оксана и умчалась на кухню.

Катерина посмотрела на Жан-Поля, тот пожал плечами и широко улыбнулся:

- Вашей дочери очень невозможно отказывать, мадам. Немного придя в себя, она попыталась поговорить с Оксаной. Как любая мама на ее месте, Катерина вполне одобряла выбор дочери. Жан-Поль, кроме личного обаяния, там, во Франции, обладал еще и некоторым состоянием, то есть был, что называется, хорошей партией. Да и любил Оксану он по-настоящему, так притворяться невозможно. Но... Катерина боялась. Слишком быстро, слишком поспешно. Ее собственный неудачный брак, окончившийся так печально, был еще свеж в памяти. А ведь все начиналось не менее бурно, и перспективы казались самыми радужными. Дочери такой же судьбы она не хотела. Но на все предупреждения Оксана лишь отмахивалась.

- Мама! Я же его люблю. Он самый замечательный! Катерина соглашалась: да, замечательный, но стоит ли так торопиться? Может, имеет смысл подождать полгода-год, пожить вместе, притереться друг к другу?

Куда там! Месяца не прошло, как справили свадьбу. По-русски задушевную и неистовую, по-французски бесшабашную. На зимние каникулы молодые засобирались в Лион, родной город Жан-Поля. Почему-то. Катерине показалось, что Оксана уезжает надолго, может быть, навсегда, хотя она клятвенно обещала вернуться к началу февраля:

- Ну что ты, мама! Мне же учиться надо!

Новый год без дочери прошел как-то странно и тоскливо. Ровно в двенадцать, правда, Оксана позвонила, желала всего-всего, наговорила теплых слов. Жан-Поль тоже не остался в стороне, витиевато путался в глаголах и падежах, смешил Катерину и смеялся сам, а в конце похвастался, что уже совсем хорошо выговаривает "по-рюсски" сложное слово "поздравляю".

Зато потом стало совсем одиноко, и когда утром старые друзья пригласили на дачу...

- Катя! С Новым годом! Что такая грустная? Не кисни, приезжай лучше к нам! Тут у нас водка, шашлыки и снегоходы. Что выбираешь?

...Катерина со смехом ответила "все!" и поехала.

Три дня промелькнули незаметно.

А когда Катерина вернулась домой, на автоответчике мигала красная лампочка. Кто-то звонил столько раз, что даже пленка закончилась.

Сердце почти сразу подсказало: что-то с Оксаной! Катерина нажала на кнопку "р1ау".

- Простите, мадам Катерина, - сказал Жан-Поль, четко выговаривая русские слова. - Мы... мы поссорились с Оксаной. Так получилось. Это... я во всем виноват и... я хотел бы извиниться. Она не приезжала к вам?

С каждой новой записью голос Жан-Поля становился все более взволнованным, он уже с трудом сдерживался, то и дело сбиваясь на французский.

Катерина метнулась в комнату к дочери. Уже на пороге она поняла: Оксана побывала дома - вещевой шкаф открыт, одежда разбросана по полу. Кое-каких вещей не хватало, как не хватало и большой дорожной сумки, с которой дочь обычно ездила отдыхать.

Разговор с Жан-Полем ни к чему хорошему не привел - он находился на взводе и сумел заразить Катерину своим беспокойством. Хотя, конечно, сообщение о том, что Оксана в Москве; немного успокоило его. Причина ссоры, как всегда у молодых, оказалась пустяковой: не поделили, куда ехать на медовый месяц. Слово за слово: "ах ты меня не любишь", "ты не хочешь идти мне навстречу", "ты думаешь только о себе" - и Оксана выбежала из дому, хлопнув дверью.

Поначалу Катерина надеялась, что дочь так или иначе проявится. Для собственного успокоения и для несчастного Жан-Поля, который готов был биться головой о стены и, невзирая ни на что, немедленно лететь в Москву "искать моя любимая жена", она переполошила всех Оксаниных подруг и знакомых. Однако ни у кого из них дочь не появлялась, никто ее не видел. Катерина попыталась связаться с Оксаной по сотовому, но механический голос повторял одно и то же: "телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети".

На всякий случай Катерина обзвонила морги и больницы, с облегчением узнала, что ни Оксана Смыслова, ни любая другая девушка, подходящая под описание, к ним не поступала. Еще несколько дней от дочери не было ни слуху ни духу, пока наконец восьмого января в почтовом ящике не обнаружилось следующее письмо:

"Мама, со мной все в порядке. Я встретила хороших, добрых и настоящих людей, живу у них. Ты не представляешь, как это здорово! Пожалуйста, не беспокойся - у меня все хорошо. Если будет звонить Жан-Поль, скажи, чтобы не искал меня. Не хочу его видеть. Счастья тебе, мам. Прощай. Оксана".

Письмо, конечно, давало ответ на часть вопросов. Теперь Катерина волновалась не так сильно. Несмотря на совершенно не свойственный дочери тон, писала несомненно она, ведь почерк Оксаны Катерина знала очень хорошо. Все-таки с первого школьного дня проверяла тетрадки, а позже, в старших классах, дочь не раз давала почитать свой дневник, Доверяя самое сокровенное. Мама всегда поймет и поддержит, посоветует, как разобраться в сложных и запутанных отношениях с многочисленными ухажерами.

Странно, конечно, что дочь не обратилась к Катерине за помощью, как бывало раньше. Если с Жан-Полем у них ничего не получилось, что ж... сердцу не прикажешь, от судьбы не уйдешь. Но почему об этом сказано вскользь, в самом конце коротенького письма?

И что это еще за "добрые и настоящие люди"? Может, дочь встретила другого мужчину? Тогда понятен разрыв с Жан-Полем, понятны неожиданное исчезновение и долгое молчание - внезапно вспыхнувшая любовь кружит головы и вовлекает в такой водоворот, что не всегда найдутся силы из него вынырнуть. В двадцать лет кажется: все, что было раньше, ненастоящее, вот она - истинная любовь. Умеющий красиво ухаживать ловелас видится "хорошим, добрым и настоящим" человеком, за которым девушка готова пойти хоть на край света.

Хотя... В письме сказано четко - "люди", а не "человек". Что это еще за люди такие?

Начался новый семестр. Катерина надеялась, что Оксана к этому времени вернется или хоть как-то объявится, но тщетно. Дочь не пришла. А через три недели позвонили из учебной части и сказали, что, если Оксана Смыслова и дальше будет пропускать занятия, ее отчислят.

- Да-да, - сказала невидимая дама с решительными нотками в голосе, - отчислим немедленно. Может быть, она болеет. Тогда почему не сообщили?

- Нет, Оксана не болеет, она ушла.

- Куда ушла? - не поняла дама.

- Просто ушла, - ответила Катерина и повесила трубку.

Потом дважды приезжал Жан-Поль, чуть ли не на коленях умолял ее сказать, где Оксана, а когда поверил, что Катерина и сама этого не знает, ушел и больше не появлялся.

В конце апреля она отнесла заявление в милицию. Дежурный выслушал ее равнодушно, бумагу принял и спросил, не знает ли она, где может быть дочь. Катерина сказала, что всех подруг она обзвонила, даже пыталась подстеречь Оксану у института. Про письмо она решила ничего не говорить.

Лейтенант посоветовал не беспокоиться: найдется, мол, почти шестьдесят процентов всех "исчезновений" приходятся на любовные интрижки. Катерина не стала уверять дежурного, что здесь не тот случай, знала - это бесполезно. У лейтенанта перед глазами статистика, что ему материнское сердце и женская интуиция!

Она так и не узнала, искала милиция Оксану или заявление просто пролежало в папке рядом с сотней таких же. Через месяц, вернувшись с работы, Катерина обнаружила, что в квартире снова кто-то побывал. Взяли немногие оставшиеся вещи дочери, в основном те, из которых Оксана выросла, но все равно - дорогие и качественные. Исчезли кое-какие ценные безделушки, музыкальный центр и деньги, лежавшие в верхнем ящике трюмо.

Посреди стола на самом видном месте лежала записка:

"Мама! Ты всегда меня понимала, пойми и сейчас. Моей новой подруге - хорошему человеку - нужны деньги на лечение. Если я их не найду, она умрет. И виновата буду я. Мама, считай, что я взяла у тебя взаймы. Как только найду деньги - все верну".

Все тот же знакомый, только немного торопливый почерк. В самом низу листа стояла приписка:

"Не ищи и не беспокойся за меня. Все нормально".

Полночи Катерина перебирала в голове варианты. Оксана взяла деньги под проценты и теперь не может отдать? Наркотики? Аборт? Да нет, глупости. Если бы было что-нибудь подобное, она бы сказала. Катерина знала свою дочь - врать Оксана не любила.

Прошел почти год, год пустых ожиданий и обманутых надежд. От дочери не было никаких известий, Катерина уже почти перестала надеяться, как вдруг, совершенно неожиданно, встретила Оксану на улице, у входа в метро.

Дочь шла под руку с незнакомой девушкой. Та что-то оживленно рассказывала, жестикулировала, смеялась. Оксана отвечала односложно, чаще отмалчивалась. Непривычно короткая стрижка - "каре" - и простенькая белая футболка делали ее немного похожей на мальчика.

Катерина кинулась следом. Люди уступали ей дорогу, кто-то крикнул вслед нечто нелицеприятное, но она не обращала внимания. У спуска в метро толпа стала еще гуще, Катерине приходилось протискиваться боком, бормоча извинения, толкать, наступать на ноги.

Слава Богу, девушки остановились у парапета. Бабушка-"божий одуванчик" продавала первые в этом году ландыши. Какая женщина устоит перед такой красотой!

Подруги не торгуясь купили по маленькому букетику, счастливая бабулька спрятала деньги в карман латаной кофты, сказала вслед:

- Удачи вам, мои хорошие!

Девушки едва успели пройти пару ступеней, как их догнала Катерина. Зашла сбоку, пару секунд молча разглядывала дочь. Подруга Оксаны, плотная рыжеватая девица, поджав губы, смерила ее оценивающим взглядом, но ничего не сказала, лишь слегка покачала головой. Словно от негодования.

Катерина недоумевала: дочь шла, низко опустив голову, и, казалось, ни на что вокруг не смотрела. Впрочем, Оксана изредка постреливала глазами вправо-влево, и Катерина готова была поклясться: дочь видела ее, но молчала. Не узнала?

- Оксана!

Девушки продолжали идти, словно ничего не случилось.

Но от Катерины не укрылось, как при звуке своего имени дочь вздрогнула.

"Она не хочет со мной разговаривать? Но почему?" Катерина коснулась руки Оксаны, спросила:

- Ты что, меня не узнаешь?