Чтение 9–й страницы книги ~Пепел победы~

Будучи при этом мультимиллионером.

Хонор прыснула, но скрыла улыбку, когда Мак ввел смуглую, с ястребиными чертами лица женщину в мундире коммандера Королевского флота. Ее окружала аура печали и страха, к которым примешивалось легкое любопытство.

"Наверное, мое предположение оправдается. А жаль. Но, может быть, нам удастся что-нибудь придумать".

- Коммандер Ярувальская, ваша светлость, - доложил МакГиннес с безукоризненной церемонностью, всегда присущей ему при посторонних.

- Спасибо, Мак, - сказала Хонор и протянула гостье руку. - Добрый день, коммандер. Спасибо, что сочли возможным так быстро откликнуться на мое приглашение.

- Не за что, ваша светлость, - отозвалась Ярувальская, сопрано которой походило на голос самой Хонор, но звучало устало, даже придавлено. - Не скажу, чтобы мне пришлось бросить ради этого кучу неотложных дел, - добавила посетительница с гримасой, которая должна была означать улыбку.

- Понятно.

Задержав руку Ярувальской в своей чуть дольше, чем это было необходимо, Харрингтон указала ей на кресло напротив письменного стола.

- Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее. Кстати, коммандер, вы пиво пьете?

- Да, ваша светлость, - явно удивившись вопросу, ответила Ярувальская.

- Вот и хорошо. Мак, не будете ли любезны принести нам пару кружечек "Старого Тилмана"?

- Разумеется, ваша светлость, - ответил стюард и взглянул на Ярувальскую. - Коммандер, не желаете ли чего-нибудь к пиву?

- Нет, спасибо. Пива будет достаточно... мистер МакГиннес.

Краткое замешательство и последующее обращение явились как бы откликом на недавние размышления Хонор о неопределенном статусе Джеймса, но на настоящий момент важно было не это. Судя по эмоциям Ярувальской, ни один флаг-офицер не приглашал ее выпить с ним пива по меньшей мере на протяжении стандартного года.

- Как прикажете, мэм, - ответил МакГиннес и удалился, производя не больше шума, чем древесный кот.

Ярувальская проводила его взглядом, после чего резко обернулась к Хонор. В глазах ее угадывалась горечь, смешанная с вызовом.

- Надо полагать, вы ломаете голову над тем, почему я вас пригласила, - сказала Харрингтон.

- Так точно, ваша светлость, - безжизненно отозвалась Ярувальская. - Вы первый флаг-офицер, пожелавший встретиться со мной после окончания работы Сифордской комиссии. - Она криво улыбнулась и, вскинув голову, поправилась: - Точнее сказать, простите за прямоту, первый старший офицер, который не прилагает все усилия для того, чтобы избежать встречи.

- Меня это не удивляет, - спокойно сказала Хонор. - Вот если б дела обстояли иначе - это, пожалуй, могло бы вызвать удивление.

Ярувальская внутренне ощетинилась, но Харрингтон, не подавая виду, столь же нейтральным тоном продолжила:

- Искушение казнить гонца, принесшего дурные вести, возникает даже у людей, которые умом вполне понимают, что винить его за это нельзя.

Внешне Ярувальская никак не отреагировала на эти слова, однако Харрингтон ощутила ее удивление и растерянность. Эта женщина уже привыкла лелеять в одиночестве свои обиды и, приняв приглашение Хонор, полагала, что та станет ковыряться в ее ранах. Однако высокопоставленная собеседница повела разговор не так, как ожидалось, и коммандер несколько растерялась, почувствовав себя незащищенной. Презрение, с которым ей приходилось сталкиваться, причиняло боль, но к нему она, во всяком случае, была готова. А чего ждать от этой встречи, не знала.

"Во всяком случае пока не знает", - подумала Хонор, переводя взгляд на МакГиннеса, материализовавшегося с двумя кружками янтарного пива, к которому прихватил блюдо с сыром и зеленью. Когда стюард ловким движением расстелил перед женщинами снежно-белые салфетки, Хонор покачала головой.

- Ты меня балуешь, Мак, - строго сказала она.

- Я бы не сказал, ваша светлость, - возразил стюард.

- Во всяком случае, в присутствии гостей.

МакГиннес, в свою очередь, покачал головой и, оставив реплику без ответа, удалился.

Хонор посмотрела на Ярувальскую, у которой этот разговор вызвал легкую улыбку. Улыбка, впрочем, тут же исчезла, но первоначальная настороженность ослабла.

- Угощайтесь, коммандер, - сказала Хонор и сделав глоток насыщенного бодрящего напитка, с трудом сдержала вздох удовлетворения.

Чего ей по-настоящему не хватало на Аиде, так это "Старого Тилмана". Пиво, которое завозили на базу для нужд гарнизона, было попросту ослиной мочой. Правда, и заключенные, и персонал БГБ пробовали свои силы на поприще пивоварения, но без особого успеха. Харрингтон подозревала, что все дело в небольшой мутации, едва заметно изменившей свойства хмеля или ячменя, выращиваемого на Сфинксе, и обеспечившей уникальное качество продукции пивоварен Тилмана.

Губы Ярувальской дрогнули, как будто она услышала так и не изданный Хонор вздох. Потом гостья откинулась в кресле, сделала по примеру хозяйки глоток, и Хонор с удовлетворением ощутила, что она расслабилась. Вообще-то угощать пивом младших по званию, приглашенных к начальству в служебное время, принято не было, однако эта встреча была не совсем обычной, а официальных и весьма неприятных встреч Ярувальской довелось пережить после Второго Сифорда более чем достаточно.

Дав гостье возможность распробовать вкус напитка, Хонор поставила свою кружку на стол и, подавшись вперед, сказала:

- Полагаю, у вас имелись некоторые предположения, по большей части не радостные, зачем вы могли бы понадобиться кому-нибудь из Адмиралтейства, но мое приглашение наверняка стало для вас полной неожиданностью. Разве что не вознамерилась ли я использовать ваш пример как "страшилку" для курсантов ВТК. Очевидно, что никаких надежд на продвижение вы после Сифорда не питали.

В голосе ее не было и намека на ставшую для Ярувальской привычной язвительность, но это могло насторожить гостью еще больше.

- Не спорю, ваша светлость, я и впрямь терялась в догадках, - признала коммандер и отважно добавила: - В том, что вы дадите мне шанс испытать себя в "дробилке", я сильно сомневаюсь.

- И правильно делаете, - отозвалась Хонор. - Но мне кажется, я могла бы предложить вам нечто не менее интересное.

- Правда?

От удивления Ярувальская позволила себе перебить адмирала, а когда осознала это, ее смуглое лицо совсем помрачнело.

- Но прежде чем мы продолжим наш разговор, - продолжала Харрингтон, словно не заметив этой оплошности, - я хочу сообщить вам, коммандер, что мне доводилось служить под началом Элвиса Сантино.

На сей раз она сделала паузу в очевидном ожидании ответа.

- Вот как, ваша светлость! Я этого не знала, - сказала, прищурясь и склонив голову набок, Ярувальская.

- И не знаете, к чему я клоню, верно? Но не беспокойтесь, коммандер, скоро узнаете. Я познакомилась с ним во время курсантской практики* [история практики Хонор и ее знакомства с Элвисом Сантино изложена в повести "Миз гардемарин Харрингтон"]. Мы направлялись в Силезию на старом корабле "Воительница", где он был помощником тактика... - Лицо Ярувальской передернулось, и Хонор невесело усмехнулась. - Теперь, думаю, вам ясно, почему случившееся на Сифорде удивило меня меньше, чем многих других.

- Я так понимаю, что в этом качестве он... звезд с неба не хватал, - уточнила Ярувальская, скрывая за сухим тоном злость и насмешку.

- Можно сказать и так, - согласилась Хонор, - а можно сказать точнее: как тактику ему требовались четыре астрокоррекции, гипержурнал, радар и планетарный астроконтроль с поддержкой компьютеров, чтобы он сумел с помощью обеих рук найти собственную задницу. Если повезет.

На этот раз Ярувальская не смогла скрыть удивления: она замерла, и глаза ее расширились.

- Я прочла отчет Сифордской комиссии, - продолжила Хонор, уже не столь язвительным тоном, и полагаю, что, зная Сантино, смогла лучше многих разобраться, что происходило там - или по крайней мере в голове контр-адмирала. Вот чего мне понять не удалось, это как ему удалось пройти экзамен "дробилки" и при столь убогом послужном списке занять столь высокое положение. А вот то, что он запаниковал, когда запахло жареным, меня ничуть не удивило.

- Прошу прощения, ваша светлость, но у меня сложилось впечатление, будто многим офицерам показалось, что он... что он как раз не запаниковал, когда запаниковать следовало. Многие, как мне кажется, считали, что ему следовало проявить большую осторожность и не идти на фронтальное сближение с неприятелем при решающем численном превосходстве последнего.

- Паника панике рознь, коммандер. Страх перед неблагоприятной ситуацией, перед противником, даже перед смертью знаком всем нам: мы были бы безумцами, если бы его не испытывали. Другое дело, что наши действия не должны быть продиктованы страхом. Поддавшись ему, мы не можем исполнить свой долг. Но существует страх и другого рода: страх перед неудачей, перед бесчестьем и боязнь принять на себя ответственность. Бывает, что страшно не умереть, а пережить что-то вроде Сифорда и терпеть поношения и насмешки из-за того, что по милости идиота ты оказалась в бедственном положении. А боевая ситуация, сложная и сама по себе, усугубилась как раз тем, что Сантино проявил себя полным идиотом.

Сделав паузу, Хонор посмотрела здоровым глазом на Ярувальскую. Та не отвела взгляда, но определенно чувствовала себя не лучшим образом. С данной оценкой Сантино она была полностью согласна, но, будучи всего лишь коммандером, причем коммандером без сколько-нибудь реальных перспектив продвижения, предпочла оставить свое мнение при себе. Спорить с адмиралом коммандеру не подобает, а выражение согласия может быть истолковано как попытка самооправдания.

- Что меня особенно поразило в отчете комиссии, - продолжила Хонор, - так это три пункта, непосредственно касающиеся вас. Первый: флаг-офицер, которому предстояло сразиться с противником, лишил себя опытного тактика, знавшего локальную ситуацию гораздо лучше, чем он. Пункт второй: названный флаг-офицер не только удалил упомянутого тактика с борта корабля, но и не пожалел времени на обоснование этого решения отсутствием у тактика "атакующего мышления", "готовности к боевым действиям". а также "ненадлежащим исполнением обязанностей". А вот третий поразивший меня пункт... третий состоит в том, что вы, коммандер, практически не защищались от этих обвинений. Не соблаговолите ли высказаться по этому поводу?

- Мэм... ваша светлость... никак нет! Я не считаю себя вправе комментировать данные заявления, ибо и сам адмирал Сантино, и все офицеры, которые могли бы подтвердить либо опровергнуть его утверждения, мертвы. Как я могу рассчитывать, что мне поверят, если...

Она осеклась, беспомощно взмахнула рукой, но спустя мгновение, глубоко вздохнув, овладела собой и вернула прежнюю маску напряженной сдержанности.

- Знаете, коммандер, - доверительно сказала Хонор, - мне тоже довелось оказаться в ситуации, когда казалось, что если я попытаюсь опровергнуть версию событий, изложенную старшим, мне никто не поверит. Он был родовит, богат, имел множество влиятельных покровителей и друзей, тогда как мне, дочери простого йомена со Сфинкса, полагаться было не на кого. Я промолчала, причем не раз... и это едва не разрушило мою карьеру. А закончилось все в Лэндинге, на дуэльном поле.

Ярувальская, догадавшись, о ком речь, слегка приоткрыла рот, но Хонор как ни в чем не бывало продолжила:

- Оглядываясь назад, я понимаю, что всякий, знавший того человека, должен был понять, где правда если бы только у меня хватило уверенности в себе - уверенности в том, что флот может ценить меня не меньше, чем наглого, самоуверенного паразита, которому повезло родиться графским сынком. И, должна признаться, в моем молчании присутствовало и чувство вины. Ощущение того, будто я отчасти и сама виновата в случившемся.

Она помолчала и, усмехнувшись, спросила:

- Вам, коммандер, эта ситуация не кажется знакомой?

- Я...

Ярувальская снова осеклась, и Хонор вздохнула.

- Ладно, коммандер. Позвольте, я изложу собственную версию случившегося на флагманском мостике "Хадриана", когда корабли Лестера Турвиля вынырнули из гипера. По моему мнению, Элвис Сантино не удосужился заглянуть в тактические планы, унаследованные им от адмирала Хеннеси. Полагаю, он оказался захваченным врасплох по той простой причине, что не ознакомился с наработками на случай чрезвычайных обстоятельств, имевшимися у его предшественника и у вас. Бедняга просто не знал, что ему делать, и впал в панику, сообразив: когда в Адмиралтействе прочтут его отчет, там мигом вычислят, что к чему. Надо думать, вы поспорили с ним по поводу того, что следует предпринять, и он, обрушив на вас весь свой гнев и всю свою ярость, отстранил вас от должности, да еще и не пожалел времени на перечень обвинений. Совершенно голословных, но таких, которые должны были поставить крест на вашей карьере как раз потому, что их трудно опровергнуть по причине неконкретности. И превратить вас в девочку для битья за все, что пошло не так после вашего ухода, как будто это вы, а не он оказались неподготовленной к чрезвычайной ситуации. Я точно все изложила?

В кабинете воцарилась напряженная тишина. Некоторое время Ярувальская молча смотрела на Хонор, потом ее плечи обмякли.

- Да, мэм, - сказала она шепотом, который Хонор все же удалось расслышать. - Примерно так все и было.

Разумеется, само по себе это не было доказательством ее невиновности, но эмоции, скрытые за прозвучавшим признанием, вся горечь и боль, вызванные тем, что до сих пор ни один старший начальник не соблаговолил взглянуть на дело таким образом, говорили о ее правдивости. Что позволило Хонор вздохнуть со смешанным чувством облегчения и удовлетворения.

- Я ознакомилась с вашим послужным списком, изучила работы, выполнявшиеся вами при обучении по курсу тактики, и у меня нет впечатления, что их автор не имеет "атакующего мышления". Записи в вашем деле тоже никак не наводят на мысль о профессиональной некомпетентности. Боюсь, ваша беда в том, что в связи с гибелью Сантино повесить всех собак за Сифордскую катастрофу, кроме как на вас оказалось не на кого. К тому же многие, даже знавшие Сантино, предположили, что если он принял решение избавиться от тактика в ситуации, когда более всего нуждался в помощи и советах, то, возможно, в его обвинениях что-то есть.

Ярувальская резко кивнула.

- А вы даже не попытались защищаться, - продолжила Хонор, - поскольку решили, что вам все равно не поверят. Сочтут, будто вы выгораживаете себя, пользуясь тем, что свидетелей случившегося в живых не осталось.

- Да, - подтвердила женщина, - я не верила, что мне кто-то может поверить. Мое слово, ничем и никем не подтвержденное, должно было противостоять свидетельству офицера, настолько возмущенного моей трусостью и некомпетентностью, что он счел необходимым упомянуть о них в официальном рапорте, отправляясь на заведомо безнадежную битву.

Она беспомощно пожала плечами, и Хонор кивнула:

- Так я и думала. И могу представить себе лицо Сантино, диктующего вашу убийственную характеристику. Мне ли не знать о полном отсутствии у него самого "атакующего мышления". И о его лени. И о привычке искать козлов отпущения.

На этот раз пожала плечами она. Повисло молчание, но Харрингтон ощутила исходящее от Ярувальской ощущение едва ли не более острого, чем боль, облегчения, вызванного тем, что хотя бы один человек во Вселенной захотел понять, что случилось на самом деле.

Коммандер глубоко вздохнула, подняла кружку и отпила глоток пива. Маска, до сих пор удерживаемая ею благодаря самодисциплине, исчезла, и перед Хонор предстала бесконечно усталая, настрадавшаяся женщина.

- Ваша светлость, - сказала она, - мне трудно выразить, какое облегчение доставили мне ваши слова. Возможно, в отношении моей карьеры ничего уже не исправить, но одно то, что хоть кто-то тебе верит... Для меня это важнее всего. Хотя признаюсь, мне до сих пор непонятно, что побудило вас встретиться со мной и все это мне сказать.

- Дело в том, коммандер, что я хочу задать вам вопрос. Очень важный.

- Слушаю вас, мэм, - отозвалась Ярувальская недрогнувшим голосом, хотя Харрингтон ощущала ее усилившееся внутреннее напряжение.

- Какой совет вы дали адмиралу Сантино? - тихо спросила Хонор.

- Немедленно отступать, - не раздумывая, ответила Ярувальская, хотя отчаянно боялась, что этот ответ может перечеркнуть достигнутое взаимопонимание и заставить единственного поверившего ей человека решить, что Сантино был все-таки прав. Страх усугублялся тем, что перед ней была Хонор Харрингтон, прославившаяся своим бесстрашием и прозванная репортерами "Саламандрой". Из того, что эта легендарная женщина ни в грош не ставила Сантино, еще не следовало, что она должна была одобрить предложение об отступлении, вместо какой-то разумной формы активных действий.

И тем не менее Андреа сказала чистую правду хотя это могло лишить ее единственного человека, про явившего к ней сочувствие за целый год горького унижения.

- Хорошо, - тихо произнесла Хонор и, заметив, как вздрогнула коммандер, усмехнулась про себя.

Она не знала, решилась бы оценить этот ответ как "хороший", если бы связь с Нимицем не позволила ей оценить его честность и прямоту. Харрингтон хотела верить, что и ее собственная честность позволила бы оценить услышанное непредвзято, но сейчас это не имело значения.

- Я рада, что вы сказали то, что сказали, - сказала Хонор, помолчав. - Рада, поскольку ваш совет, - принимая во внимание значение, а точнее, незначительность Сифорда как обороняемого объекта, с одной стороны, и величину сил противника с другой, - был совершенно правильным. И еще потому, что вы ответили прямо, а не стали переливать из пустого в порожнее. Я подозревала, что столь мелкий человек, как Сантино, может преодолеть страх лишь с помощью еще большего страха, и теперь вижу, что оказалась права. Испугавшись за свою карьеру, он полез на рожон, погиб сам и погубил подчиненных.

- Вы и правда так считаете? - спросила ошеломленная Ярувальская.

Хонор кивнула.

- Изначально предполагается, что офицер Короны наделен мужеством. В большинстве случаев так оно и есть. Возможно, тот факт, что многие наши офицеры предпочитают погибнуть, но не нарушить - во всяком случае, на глазах товарищей - традиций острова Саганами, не всегда свидетельствует в пользу их интеллекта, но подобная "глупость" оказывается весьма полезной, когда надо выигрывать сражения. Но гораздо выше следовало бы ценить мужество иного рода, смелость, позволяющую человеку взвалить на себя всю тяжесть моральной ответственности. Взглянуть дальше, чем позволяют "традиции Саганами", и понять, что верно понятый офицерский долг в данных обстоятельствах предписывает совершить то, что может положить конец карьере. Или, хуже того, вызвать презрение людей, мнением которых этот человек дорожит, но которым неизвестны его побудительные мотивы. Я сама приказала одному из самых близких моих друзей сдать корабль хевам. Он был готов принять бой - как, наверное, сделала бы и я на его месте. Но мой долг заключался в том, чтобы не дать людям понапрасну сложить головы в схватке, выиграть которую невозможно.

Хонор помолчала.

- Я полагаю, Андреа, что вы посоветовали адмиралу Сантино увести эскадру, имея на то веские основания. Не из трусости, но из соображений военной целесообразности и здравого смысла. И сделать это вам было не легче, чем мне приказать Алистеру МакКеону капитулировать, ибо подобные поступки идут вразрез с традицией. Но бывают моменты, когда следует подчиняться не традиции, а велению разума. В конце концов, Эдуард Саганами никогда не повел бы целую оперативную группу на заведомую и ничем не оправданную гибель. Имей Сантино хотя бы призрачную надежду на победу или руководствуйся он иными важными соображениями, такими, как честь королевы или долг перед союзниками, его действия следовало бы признать оправданными. Но бросать эскадру в безнадежный бой с несравненно более сильным врагом, защищая совершенно бесполезную для нас систему...

Она решительно покачала головой.

- Вы предложили адмиралу единственно правильное решение, но недостаток морального мужества не позволил ему принять ваш совет, результатом чего стала гибель не только его самого и всего экипажа флагманского корабля, но и большей части эскадры. Так вот, когда дело доходит до выбора между людьми, демонстрирующими два столь различных типа поведения, я очень хорошо знаю, кого предпочла бы видеть на службе Короны. Вот почему вы были приглашены мною сюда.

Брови Ярувальской поднялись, и Хонор улыбнулась.

- Я руковожу ВТК всего около двух недель, но располагаю в этой области определенным опытом и уже наметила кое-какие изменения в программе. В дальнейшем их будет больше, и хотя у меня уже есть три толковых заместителя, работы предвидится слишком много. Я бы просила вас мне помочь.

- Меня, ваша светлость? - ошеломленно переспросила Ярувальская, и Хонор рассмеялась.

- Именно, коммандер. Мне нужна помощница, на суждения которой я смогу положиться. Такая, которая поймет мой замысел, сумеет организовать все в соответствии с ним и, если потребуется, заменит меня у тренажеров или в аудитории. И такая, которая сможет послужить живым примером того, как следует исполнять свой долг... вне зависимости от цены, которую придется уплатить.

Смуглое лицо Ярувальской побледнело. Она заморгала, нижняя губа чуть заметно дрожала.

- Кроме того, - добавила Харрингтон с нарочитой непринужденностью, - у меня имеется еще одна веская причина предложить вам эту должность.

- Да... мэм? - хрипло, с запинкой, пробормотала Ярувальская.

Хонор сделала вид, будто ничего не заметила.

- Да, и вот какая, - объяснила она, улыбаясь, словно древесный кот на грядке с сельдереем. - Вы только подумайте: реабилитировав офицера, карьеру которого он пытался разрушить из-за своей тупости и злобы, я натяну Сантино нос, несмотря на то, что этот напыщенный индюк уже в могиле. Нет уж, упустить такую возможность было бы с моей стороны просто глупо!

Глава 12

- Кем они назвались? - спросил Сэмюэль Мюллер своего управляющего.

- Назвались инвесторами, присматривающими места для новых сельскохозяйственных куполов, - ответил Кроуфорд Бакридж.

Он служил в этой должности тринадцать лет, и прекрасно знавший его манеру выражаться землевладелец не мог не заметить легкого нажима, с каким было произнесено первое слово.

Заметить-то он заметил, но виду не подал. Сэмюэль нередко задумывался о том, что думает Бакридж о его собственных... дополнительных занятиях. Несколько поколений Бакриджей служили Мюллерам верой и правдой, так что предательства, что бы там ни думал управляющий, опасаться не приходилось. Однако Бакридж, будучи человеком глубоко религиозным, был по-настоящему потрясен убийством преподобного Джулиуса Хэнкса и доказательствами того, что за этим преступлением и за смертями десятков детей в лене Мюллер стоит Уильям Фицкларенс. Хотя управляющий был столь же суровым противником реформ Бенджамина Мэйхью, как и сам землевладелец, снисходительное отношение Сэмюэля к случившемуся повергало его в ужас. Хорошо хоть, до Бакриджа так и не дошло, что сам Мюллер был молчаливым соучастником Фицкларенса.

"Но не в этом дурацком убийстве, - напомнил себе Мюллер. - Мне до сих пор непонятно, что за сдвиг в его так называемом мозгу мог родить подобное деяние. Ясно, что тут не обошлось без брата Маршана, но неужто Маршан оказался настолько глуп, чтобы умышленно убить преподобного?"

Мюллер покачал головой: к счастью, все это уже не имело особого значения. Маршан и Фицкларенс мертвы, и никто не связал Мюллера ни с тем, ни с другим. Сам же он сожалел только о том, что связался с излишне бестолковыми союзниками, и избавление от них его только порадовало. Мюллер не одобрял насилия, ни явного, ни открытого, причем вовсе не из этических соображений. По правде сказать, он бы нисколько не возражал, чтобы в том взорвавшемся катере в компании с Хонор Харрингтон оказался Бенджамин Мэйхью, но убийство кого-либо из них в настоящий момент не представлялось ему продуктивным. Особенно после того, как Харрингтон воскресла из мертвых, добавив к своей грейсонской биографии еще и чудо.

Случись что-то с ней или с Мэйхью сейчас, слишком многие продолжили бы их дело, и единственным разумным методом борьбы виделось создание организации, которая станет противодействовать "реформам". Причем вполне законными методами. Поскольку Мэйхью добился несомненных успехов в институционализации своих реформ, сведение на нет или хотя бы ослабление последствий требовало выстраивания собственной институциональной структуры, чему и посвящал Мюллер основные усилия. В то же время он сохранил и старые связи, причем помимо информационных каналов у него имелось и несколько контактов с лицами и группами, ориентированными преимущественно на действия. В отношениях с ними приходилось проявлять особую осторожность, но ведь он как-никак был землевладельцем. И лидером сил, проявивших себя как эквивалент легальной оппозиции, что вынуждало даже Мэйхью вести себя по отношению к нему с немалой осторожностью - иначе могло сложиться впечатление, будто Протектор пытается разделаться с ним исключительно по причине расхождения во мнениях.

При этой мысли Мюллер хмыкнул. Еще одиннадцать стандартных лет назад никто на Грейсоне не имел ни малейшего понятия о том, как может действовать система управления, основанная на разделении властей. Будь такой опыт у противников нововведений, они. возможно, сумели бы помешать всей этой вакханалии названной "Реставрацией Мэйхью". Но увы, подобного опыта у оппозиции не имелось. Ключи оказались слишком слабыми и разрозненными, чтобы сломить автократическую систему, которую восстановил Мэйхью во время Масадского Кризиса, вновь вернув силу полузабытой Конституции Грейсона.

А поскольку сломить систему не удалось, следовало научиться работать против нее в ее же рамках, а это требовало времени. Мэйхью, помимо всего прочего, хорошо знал историю и был проницательным политиком. Безжалостно воспользовавшись временным параличом Ключей, он ослабил их влияние, установив практически не зависящий от землевладельцев порядок наследования Меча.

Недовольные Ключи постепенно учились выстраивать систему противодействия, чему способствовала их самостоятельность во внутренних делах. Мюллер выказал себя настоящим мастером парламентских методов борьбы, и хотя на сегодня он и его сторонники могли лишь то здесь, то там отщипывать от полномочий Протектора жалкие крохи, терпения им было не занимать. На руку оппозиции была и война: даже столь энергичный и способный правитель, как Бенджамин Девятый, не мог объять необъятного и, вникая в сложные и многообразные военные вопросы, не имел физической возможности держать под столь же неусыпным контролем и все аспекты внутреннего управления. Мюллер знал, что его товарищи оппозиционеры ведут осторожную работу по подрыву верховной власти. Она не бросалась в глаза, но результаты сулила куда более существенные, нежели всякого рода экстремизм и горлопанство.

Правда, положение признанного лидера оппозиции (разумеется, вполне законопослушной) создавало для него определенные затруднения. В нем видели некий центр сопротивления, и каждый недовольный властью олух, вообразивший, будто ему в голову пришла гениальная идея, считал своим долгом поделиться ею с Сэмюэлем. Самые странные люди, возникая словно из-под земли, обращались к нему с самыми странными предложениями, и он, размышляя о реакции своего управляющего на появление той парочки "инвесторов", гадал, что за сюрприз преподнесут они.

Скорее всего, будет очередная глупость. Но, с другой стороны, разумный человек понимает: никогда нельзя знать заранее, где обнаружится что-нибудь полезное.

- Проводи их в мой кабинет - не личный, а официальный. И пусть кто-нибудь - пожалуй, Хьюз - за ними приглядит.

- Слушаюсь, милорд, - сказал Бакридж и с достоинством удалился.

Мюллер улыбнулся ему вслед: с сержантом Стивом Хьюзом управляющий не желал иметь ничего общего. Вовсе не потому, что телохранитель землевладельца совершил нечто предосудительное, но лишь постольку, поскольку тот не был наследственным гвардейцем лена и занял свою должность первым в семье. Землевладельца сложившееся положение вполне устраивало. В некоторых отношениях он предпочитал иметь дело с потомственными вассалами, верность и преданность которых пыли проверены веками. Но новое время требовало и новых людей - в частности, таких, как Хьюз. Рослый, особенно по грейсонским меркам, сержант легко освоился с хлынувшими на Грейсон современными технологиями, прекрасно разбирался в новейшем программном обеспечении и в этом смысле был весьма полезен и для лена Мюллер в целом, и для Сэмюэля Мюллера в частности.

Но знакомство с техническими новинками ничуть не поколебало строгой консервативности и почти фанатичной набожности этого человека, чье личное благочестие могло показаться угнетающим даже в теократическом грейсонском обществе. Эти качества - сочетание крайнего консерватизма с глубокими познаниями в новых технических областях - делали Хьюза особенно ценным. Обзавестись таким слугой было очень и очень нелегко. Сержант Хьюз служил у Мюллера около пяти лет, и на первых порах землевладелец к нему лишь присматривался. Однако по мере того, как этот человек доказывал свою надежность и не раз демонстрировал приверженность консервативным ценностям, Мюллер все чаще давал ему поручения деликатного свойства. Разумеется, речь не шла о чем-то по-настоящему противозаконном: такого рода делами Мюллер практически не занимался, а для, скажем так, специфических случаев имел специально подобранных людей. Но Хьюз выказал себя человеком, заслуживающим доверия, и Мюллер стал полагаться на него в делах довольно-таки сомнительных.

При этой мысли землевладелец снова издал смешок и оттолкнул назад свое кресло. Личный кабинет, откуда в действительности осуществлялось управление леном, выглядел значительно более впечатляющим, чем официальная приемная. Кроме того, он был удобнее и гораздо лучше оснащен... но Мюллер вовсе не собирался подпускать к нему сомнительных чужаков.

Убрав в ящик старомодного письменного стола несколько чипов и листков с набросанными по старинке, от руки, заметками, он замкнул столь же древний, но по-прежнему надежный комбинационный замок, надел пиджак, поправил галстук и неторопливо направился по коридору к ожидавшим его посетителям.

* * *

Два человека терпеливо дожидались его в креслах у низенького столика, и при виде стоявших перед ними кофейных чашек Мюллер ухмыльнулся. Это были чашки из сервиза: видимо, Бакридж счел визитеров заслуживающими внимания, хотя, надо думать, не одобрял довольно-таки сомнительный способ, избранный ими для того, чтобы попасть на прием к землевладельцу.

"Бедный Кроуфорд, если б он только знал", - подумал Мюллер, однако мысль эта никак не отразилась на его лице. Он деловито вошел в кабинет, кивнул облаченному в красно-желтый мундир Хьюзу. Оба незнакомца торопливо поднялись на ноги.

- Доброе утро, джентльмены, - произнес землевладелец бодрым, уверенным тоном человека, чью совесть ничто не отягощает. - Прекрасная погода, не правда ли? Я лорд Мюллер. Чем могу быть вам полезен?

Незнакомцы переглянулись, словно подобные радушие и открытость оказались для них неожиданностью, и землевладелец спрятал кошачью ухмылку. Сейчас в этом не было никакой надобности, но ему нравилось играть с людьми.

- Доброе утро, милорд, - произнес наконец старший из этой парочки. - Меня зовут Энтони Бэрд, а моего товарища Брайан Кеннеди. Мы представляем инвестиционный картель, заинтересованный в освоении сельскохозяйственных угодий, и будем весьма благодарны, если вы уделите нам несколько минут для обсуждения этого вопроса.

Его взгляд со значением переместился к Хьюзу, и Мюллер позволил себе слегка улыбнуться.

- Эта версия помогла вам обойти моего управляющего, - сказал он, дружелюбно покачивая головой, - но я сомневаюсь, что вы, мистер Бэрд, и э-э... мистер Кеннеди, если не ошибаюсь, испытываете столь уж сильный интерес к возделыванию земель. Не лучше ли сразу изложить подлинную причину вашего визита?

Посетители переглянулись и одновременно перевели взгляды на Хьюза.

- Это один из моих личных телохранителей, джентльмены, - сказал Мюллер с легким холодком в голосе.

Бэрд с Кеннеди (а вернее, те, кто назвались этими именами) тут же пошли на попятную. Благоразумный человек никогда не позволил бы себе усомниться в преданности личного телохранителя землевладельца в присутствии самого телохранителя - ввиду скорых и весьма неприятных последствий.

- Конечно, милорд, прошу прощения... - зачастил Бэрд. - Мы просто были не вполне готовы... то есть я хотел сказать...

- Вы хотели сказать, что собирались ходить вокруг да около, подбираясь к цели вашего визита постепенно, - подсказал Мюллер и, хмыкнув при виде озадаченной физиономии Бэрда, уселся в удобное кресло за письменным столом.

- Прошу прощения, мистер Бэрд, - сказал он, спустя мгновение. - Наверное, мне не стоило бы делать столь легкомысленные заявления, но мое широко известное отношение к так называемым "реформам" сделало меня притягательным центром для всех, кого они... не вполне устраивают. А поскольку со времени "Реставрации Мэйхью" большинство недовольных старается не привлекать к себе... э-э... внимание Меча...

Бэрд хотел было вставить слово, но Мюллер махнул рукой.

- Я весьма сожалею об этом и склонен полагать, что честному человеку, если он всего-навсего не согласен с политикой Протектора Бенджамина, едва ли стоит опасаться Меча. В конце концов, Испытание по-прежнему требует от нас открыто исповедовать и провозглашать то, что мы почитаем как истину. Однако, коль скоро опасения существуют, я отношусь к ним с пониманием, и если вы, джентльмены, разделяете их, признаю это вашим неотъемлемым правом. Время мое ограничено, а потому я позволю себе попросить вас не тратить его на поиски наилучшего способа подступиться ко мне, а перейти к сути дела.

Бэрд прокашлялся.

- Ну что ж, милорд, с вашего позволения мы с мистером Кеннеди так и сделаем.

Он закинул ногу на ногу, желая, видимо, выглядеть непринужденно, взял чашку кофе и продолжил:

- Как вы сами сказали, милорд, ваши воззрения и позиция, занимаемая вами, широко известны среди Ключей. Я и мои коллеги разделяем многие ваши взгляды и предпринимаем усилия с целью добиться тех же перемен, к каким стремитесь и вы. Однако, несмотря на множество сторонников и финансовые возможности, которые могли бы вас удивить, нам, чтобы наши усилия стали более эффективными, недостает влияния и видного общественного положения. То есть того, чем располагаете вы. Мы предлагаем вам вступить в союз с нашей организацией.

- С организацией, - повторил Мюллер последние слова, слегка раскачиваясь в кресле из стороны в сторону. - И сколь она велика, эта ваша организация?

- Достаточно велика, - спокойно сказал Бэрд и в ответ на вопросительный взгляд хозяина кабинета пожал плечами. - Милорд, мне бы не хотелось вдаваться в подробности. Как вы сами справедливо предположили, мы не стремимся к саморекламе, ибо возможная реакция Меча на нашу деятельность внушает некоторым из нас известные опасения. Я ни в коей мере ни хочу подвергать сомнению вашу веру в безопасность честных людей, но мне также хорошо известно, с какой легкостью в последние одиннадцать лет попирались Протектором многие из наших прав и традиций. Меч никогда не был столь могущественным, как ныне, и соответственно тем из ревнителей старины, кто не защищен саном Ключа, приходится соблюдать осторожность.

- Хотя, как уже было сказано, я не разделяю ваши опасения, они мне понятны и вызывают сочувствие, отозвался Мюллер, потирая подбородок. - Однако что же конкретно предлагает ваша "большая" и анонимная организация?

- Как я уже говорил, милорд, мы предлагаем союз. Многие из нас проявили себя в публичных акциях протеста и гражданского неповиновения. Мы прочно связаны с организаторами массовых акций. С одной стороны, они способны поставлять информацию, которая может оказаться весьма полезной для вас, а с другой - располагают возможностями донести вашу позицию до широкой общественности по неофициальным каналам. Мы имеем опыт эффективных действий в период избирательных кампаний разного уровня, и, - это он подчеркнул особо, - наша организация не скупится на расходы. Да, в ее составе не так много богатых и влиятельных людей, как хотелось бы, но зато нас много, и все мы как можем споспешествуем делу Господа. Я понимаю, что источники финансирования различных политических групп стали предметом пристального внимания, но мы придумали... надежный и безопасный способ пополнить ваши политические фонды. Для начала, скажем... на десять-одиннадцать миллионов остинов.

Мюллер сумел скрыть потрясение, хотя это было не так-то просто: Бэрд назвал сумму, равную семи с лишним миллионам мантикорских долларов, и дал понять, что это только начало. В мозгу землевладельца закрутились колесики: будучи опытным политиком, он оценил то умение, с каким Бэрд закинул крючок, и его недавняя уверенность в том, что, говоря о многочисленности своей организации, визитер малость кривит душой, сильно поколебалась. Для того чтобы собрать такую сумму, организация, тем более состоявшая вовсе не из богачей, должна насчитывать множество членов.

Более всего привлекал намек Бэрда на возможность обеспечения тайны финансирования. Закон не налагал ограничений на пожертвования в политические фонды, - такие ограничения были бы расценены как покушение на свободу выбора, - однако традиция предписывала (а Меч требовал) раскрывать источники финансирования любых выборов, выходивших за пределы одного лена. Естественно, это распространяюсь на выборы Палаты Поселенцев, нижней палаты планетарного Законодательного Собрания.

Именно здесь коренились главные проблемы нарождавшейся оппозиции. Сильнее всего оппозиционные настроения были распространены среди Ключей, многие из которых были недовольны ограничением собственных привилегий и расширением полномочий центральной власти. Но в нижней палате все обстояло иначе. До "Реставрации Мэйхью" значение ее по сравнению со всевластным Конклавом Землевладельцев было сведено почти к нулю, и теперь, когда Палата стала реальным органом власти, многие ее члены, даже не будучи ярыми сторонниками реформ, вели себя как приверженцы Мэйхью. Оппозиция нуждалась в пополнении Палаты своими сторонниками, а стало быть, в деньгах на проведение избирательных кампаний, однако кандидат, открыто финансируемый реакционными кругами, мог вызвать недоверие части избирателей. Другое дело, если источник финансирования удастся замаскировать...

- Интересное предложение, мистер Бэрд, - сказал Мюллер, подумав. - Прискорбно признавать это, но даже труды на Ниве Господней требуют постоянных вливаний капитала. Любые пожертвования будут приняты с благодарностью, и я, как и вы, уверен, что мы найдем способ принять вашу щедрую поддержку, не привлекая к этому внимания. Но вы упоминали ещё и возможности вашей организации по сбору и распространению информации?..

Бэрд кивнул, и Мюллер откинулся в кресле.

- В таком случае, джентльмены, обсудим этот аспект наших взаимоотношений. Например, как насчет...