Чтение 3–й страницы книги ~Танцовщица из Атлантиды~

завоеванные земли.

Земля белела под низкими серыми тучами. Тут и там торчали голые
стволы деревьев. Почерневшие от огня остатки ограды были единственным
признаком былого жилья. Ограду разобрали на костры, пахотные поля заросли
травой. Пронзительный ветер пахнул дымом. Копыта лошадей хлюпали в снегу,
стучали по промороженной земле. Скрипели седла, звенели поводья.

Рядом с Ульдином ехал его сын Октар. И сам Ульдин был молод, а сын
едва достиг возраста, когда садятся на коня. В мальчике была заметна
аланская кровь матери - высокий рост и светлая кожа. Она была первой
женщиной Ульдина, рабыней, ее дал ему отец, когда Ульдину приспела пора.
Потом Ульдин проиграл ее товарищу на Празднике Солнца и не знал, что с ней
сталось, хоть и вспоминал временами.

- Если поторопимся, сможем добраться до стойбища еще сегодня, - важно
сказал мальчик и, заметив, что Ульдин поднимает арапник, поспешно добавил:
- Благородный господин.

- Нет, - ответил Ульдин. - Я не стану загонять лошадей, чтобы ты мог
дрыхнуть в теплой юрте. Мы развяжем седельные мешки, - он быстро,
по-степняцки, прикинул, - возле Кучи Костей.

Глаза Октара расширились, он с трудом глотнул. Ульдин хрипло
рассмеялся:

- Что, боишься готских скелетов? Их давно растащили волки. Готы при
жизни не могли остановить нас - нам ли бояться призраков? Ты только
прикрикни на них, - он кивком отпустил мальчишку, и Октар отстал.

По правде говоря, Ульдину и самому не хотелось располагаться там
лагерем. И вообще мало радости путешествовать по горному хребту в такое
время года. Летом другое дело, все племя движется вместе со стадами, и
мужчина в любом месте чувствует себя как дома после дневных трудов или
охоты. Хорошо: скрипят телеги, пахнет дымом, жареным мясом, лошадиным
потом и навозом, люди кажутся друг другу ближе на бескрайней зеленой
равнине под бескрайним небом, где вьются ястребы. Когда спустится тьма,
хорошо сидеть у костра: пламя трещит, освещает лица верных друзей, идет
беседа, серьезная либо с похвальбой; кто-то расскажет предание о временах
героев, что вдохновляет молодежь на подвиги, о древних временах, когда
Срединная Империя трепетала перед гуннами; а то зазвучит веселая
непристойная песня под барабан и флейту, и мужчины начнут топтаться в
неуклюжем танце... А кумыс - чаша за чашей густого перебродившего
кобыльего молока, от которого мужчина в конце концов начинает чувствовать
себя жеребцом и отправляется на поиски своей юрты и своих женщин... Да, не
гроза бы с молниями (Ульдин поспешил сделать знак, отгоняющий демонов, -
этому знаку научил его шаман во время посвящения), так лето - лучшее время
года, вот приехать бы сейчас домой да помечтать о лете...

Но нельзя позволять никаких поблажек. Это нарушение дисциплины, а
чего стоит племя без дисциплины? Ульдин достал из-под седла палочку, на
которой отмечал численность своего скота, и принялся изучать ее.

Не так уж мало. Но и не так уж много. Он не глава рода, а только
глава семьи - несколько молодых сыновей да должники со своими семьями,
жены, наложницы, слуги, рабы, лошади, крупный скот, овцы, собаки, повозки,
упряжь да добыча...

Добыча. Немного ему досталось, когда гунны победили аланов к востоку
от реки Дон, потому что был он еще молод и только начал постигать военное
искусство. Зато добыча, взятая у готов, обогатила его. Сейчас, при хороших
пастбищах, он предпочел бы обменять серебро и шелка на скот, чтобы сама
природа приумножала единственное настоящее богатство человека.

Взгляд его обратился к западу. Он слышал, что там, далеко, стоят
высокие горы, а за горами живут римляне, и мостят эти римляне, по слухам,
улицы своих городов золотом. Там человек может создать для себя империю,
великую, как державы предков, такую, чтобы и тысячи лет спустя народы
трепетали при звуках его имени.

Нет, вряд ли Ульдину представится в жизни такая возможность. Нет
причин у гуннов двигаться походом дальше, пока не возрастут они числом.
Конечно, без сражений боевое ремесло забудется и племена станут легкой
добычей врагов; потому-то и будут постоянно вершиться набеги на земли
готов и других народов, а в этих набегах появятся свои возможности.

Остановись, сказал он себе. Почитай предков, слушайся князя и
исполняй его волю, как исполняют твою волю члены семьи, мудро веди свои
дела. Кто знает, что ждет тебя в грядущем?

И вихрь подхватил его.

Снова настала пора Эриссе отправиться к вершинам в одиночку.

Она сама не знала, что за сила посылает ее туда. Возможно, шепот
Богини или, если это кощунство, другого, младшего по чину божества -
правда, в этих путешествиях видения ее не посещали. А возможно просто
хочется побыть хоть недолго наедине с луной, солнцем, звездами, просторами
и воспоминаниями. В такие минуты и дом, и Дагон, и широкие поля и леса, и
милая обуза детей представлялись ей рабской конурой, из которой надо
немедленно бежать. И так сильна была эта тяга, что нельзя не признать ее
божественной. Понятно - это жертва, которую она должна приносить снова и
снова, чтобы очиститься для Воссоединения, которое было ей обещано
двадцать четыре года назад.

- Завтра на рассвете я уйду, - сказала она Дагону.

Тот знал, что возражать бесполезно, но добавил своим обычным
спокойным голосом:

- Возможно, как раз в это время вернется Девкалион.

На мгновение она смешалась, подумав о рослом капитане, ее старшем
сыне. Тот бывал в море чаще, чем на острове, да и это время проводил в
основном с красавицей-женой и детьми либо с приятелями - дело понятное. Но
он так похож на своего отца...

И еще она вспомнила, как Дагон всегда был добр к мальчику, своему
приемному сыну. Конечно, большая честь - воспитывать дитя бога. Но у
Дагона эта доброта шла и от души. Эрисса улыбнулась и поцеловала мужа.

- Если вернется, налей ему целый ритон кипрского, чтобы выпил за
меня, - сказала она.

Зная, что ее не будет несколько дней, Дагон был особенно пылок этой
ночью. Другие женщины никогда не интересовали его. Хотя, наверное, были и
такие в чужих портах во время его торговых плаваний, да и она порой в его
отсутствие принимала мужчин, но с тех пор, как он отказался от разъездов и
занялся посредничеством, они принадлежали только друг другу. Но нынче ее
мысли были направлены к горе Атабирис и на четверть века назад.

Она проснулась еще до того, как поднялись рабы. В темноте взяла
головню из домашнего очага и зажгла светильник, умылась холодной водой,
чувствуя, как кровь начинает бежать быстрее, оделась по-дорожному и
опустилась на колени перед домашним алтарем. Изображение Богини было
искусно выполнено самим Дагоном. В неровном свете лампы Госпожа Двойной
Секиры, держащая на руках божественного сына, казалась живой, а за спиной
ее, в стенной нише, словно бы открывалось окно в Бесконечность.

Помолившись, Эрисса стала собираться в дорогу: надела длинную юбку и
вязаную кофту с открытой грудью, обула крепкие сандалии, волосы связала
узлом на затылке, прицепила к поясу нож и сумку с припасами. Поела хлеба с
сыром, запила чашкой вина с водой. Тихонько, стараясь не разбудить, вошла
в комнаты к детям и поцеловала их. Два мальчика и две девочки в возрасте
от семнадцати (скоро невеста, о, девственная Бритомартис, тот самый
возраст, когда бог избрал ее!) до пухлой трехлетки. И лишь в дороге
сообразила, что не попрощалась с мужем.

В синих глубинах запада еще горели несколько звезд, но восток
засветлел, засверкала роса, защебетали птицы. Их дом находился на окраине
города, недалеко от гавани, так что густые заросли фиговых, гранатовых и
оливковых деревьев быстро скрыли из виду всякое жилье.

Когда она выбрала место для дома, Дагон колебался: "Лучше жить в
городе, под защитой стен. Год от года растет число пиратов, а здесь нам
никто не поможет".

Она грустно засмеялась и сказала твердо и решительно: "После того,
что мы пережили, дорогой, нам ли бояться пиратов?"

Диагон был не из робких сухопутных жителей, что идут на поводу у
женских желаний, и ей пришлось объяснить: "Мы построим надежный дом и
наймем надежных людей, чтобы его защищать. Любое нападение мы сумеем
отбить и вызовем дымовым сигналом помощь из города. А для того, чтобы
вырастить священных быков, мне нужно много-много простора вокруг!"

Дом остался позади, она шла по тропе вдоль луга, на котором паслось
ее стадо. От травы поднимался пар, одни коровы дремали, к щедрому вымени
других неуклюже прильнули телята. И Отец Минотавров был здесь - он стоял
под высоким деревом, верхушка которого уже осветилась первыми лучами.
Эрисса остановилась на мгновение, залюбовавшись его великолепными рогами.
Кожа у быка пятнистая, как травяной ковер в тенистом лесу, мышцы движутся
под ней мягко, словно морские волны в штиль. Господи! Ей до боли
захотелось исполнить священный танец.

Нельзя. Бог, от которого она зачала Девкалиона, отнял у не право
служить танцем Богине, а право обучать танцу молодых у нее отняло само
время.

Раб, пасший свиней, почтительно поклонился Эриссе. Она на ходу
благословила его, хотя, строго говоря, не имела права этого делать: ведь
она была никакая не жрица, а просто мудрая и искушенная в медицине и магии
женщина.

Но и мудрой женщине не обойтись без божественной помощи, поэтому
Эрисса и решила восстановить здесь, на Малате, некоторые обряды древних
культов: ведь она сама в девичестве танцевала с быками для Госпожи и
оставалась ей верна даже после того, как ее избрал бог - да, для людей она
была чем-то большим, чем знахарка.

Дагон, например, особенно в первые годы, крепко побаивался ее и
считал источником своих торговых удач. Эрисса улыбнулась, вспомнив об
этом.

Она уходила все дальше и дальше в глубь острова. И вскоре оказалась в