Пол АНДЕРСОН
ВЫПОЛНЕННОЕ ЗАДАНИЕ
запястье.
холодное и кивнул в сторону ближайшей двери:
быстро.
человек мельком взглянул на стенные часы. - У меня сейчас перерыв,
понимаешь?
тебя силой, понимаешь? - Тощий человек распахнул дверь, проталкивая Бейли
сквозь трупный запах и запах химикатов, и указал на койку, стоящую в
узкой, занавешенной нише.
стал обвязывать ремнями лодыжки.
клиенту в течение, скажем, двух часов, и он деревенеет... Ну, ящики
выпускают одного размера, понимаешь, о чем я говорю?
человека стало расплываться, превращаясь в розовое пятно.
замер.
темнота, Бейли подумал о словах, высеченных на гранитном портале Центра
эвтаназии: "...пусть придут ко мне уставшие, бедные, утратившие надежду,
жаждущие свободы. Для них я поднимаю светильник у бронзовой двери..."
вихре, бросало вверх и вниз, и снова вверх, в реве и свисте, в шуме
чудовищного галопа. Он не знал, хлестал ли его ветер холодом или опалял
жарой. Он об этом и не думал - его глаза ослепляли молнии, громом
отзывался стук зубов.
том бланке, который я заполнил в трех экземплярах, будет стоять штамп
"Выполнено", и скучающий служащий покатит ящик - и меня в нем - к
спускному желобу крематория и... взяли! дружно! Наступит преображение, я
перестану быть Уильямом Бейли, я стану статистикой."
Головокружение тащило его сквозь бесконечную спираль. Где-то и везде Бог
вел счет: "Ноль, один, десять, одиннадцать, сто, сто один, тысяча десять",
тихим сухим голосом. Бейли думал о том, что его несуществующий живот
превратился в осьминога с кишками вместо щупальцев. Этот осьминог мог бы
съесть его и, таким образом, себя, но в этом не было противоречия,
поскольку вселенная внутри Уильяма Бейли топологически была идентичной с
Уильямом Бейли, находящимся внутри вселенной, и поэтому, может быть, если
бы вселенная проглотила сама себя, он освободился бы от своего безумия.
Поскольку я мертв, у меня нет тела, следовательно - нет ощущений,
следовательно - информация об ощущениях не поступает, следовательно - у
меня галлюцинации, следовательно - я, наверное, уже стал прахом; поскольку
у меня нет никакой возможности измерить время - если время вообще имеет
какое-либо значение после смерти - столетия могли уже пройти с тех пор,
как я стал просто статистикой. Несчастная статистика, вечно кружащаяся
среди урагана и беспрерывного счета. Мне не нужно было так спешить со
смертью.
вкусом разбитые парки. Я вошел на территорию - так ведь? - да, мне
кажется, я искал - ах, да - совета. Или, возможно, кого-нибудь, кто сказал
бы мне, что я не в таком уж трудном положении, что мне следует пойти домой
и обдумать все хорошенько. Но мое преображение уже началось. В тот миг,
как я пересек этот порог, я уже был не человеком, а категорией, которую
посылали от одного стола к другому - вежливо, спокойно, но настолько
быстро, что у меня не было возможности подумать; я неумолимо приближался к
той комнате в конце коридора.
одна тысяча."
позволили мне это сделать? Они же знали - я был слишком слаб, чтобы
думать."
это не свобода для нас. Они убили нас.
Почему ты позволил им это сделать? У них было не больше здравого ума, чем
у этих жалких толп психотиков, невротиков, психо-невротиков: они
приглашали приходить умирать. Им следовало поступать по-другому. Они могли
бы нас исцелять - могли, в любом случае, пытаться это делать - они не
должны были...
самодовольство "выбор". Они должны были взять на себя ответственность за
нас, опекать нас, заставить нас выздороветь.
Дверь распахнулась. Вошли двое крупных мужчин.
Отступите назад. Это рейд.
воздух. Солнечный свет и рокот машин, доносящийся из открытого окна,
знакомые очертания стульев, столов, портьер, запах очищенного скипидара -
внезапно его сознание отметило нереальность всего этого. Но он ясно ощущал
биение пульса, пот на коже и все нарастающую слабость в коленях.
съежившийся низенький человечек стоял в коридоре. - Вон отсюда!
силах, чтобы помочь вам, - и он торопливо удалился.
подступающей к горлу. Все предосторожности были напрасными.
об этом думаешь, Джо?
когда сознание было ослеплено страхом. Они были одинаково одеты - в
штатские костюмы из традиционной плотной шерстяной ткани; оба имели
стрижку "ежик", плоские лица и супервнушительные размеры; к своей работе
они относились с одинаковой неприязнью, с налетом отвращения, как будто
она была сродни работе палача.
стороны. - Я никогда... Я никогда... никаких секретов - все знают, что я
пишу картины - как же так, ведь Президент рекомендует иметь хобби...
добавил его компаньон.