Чтение 20–й страницы книги ~Последний единорог~

Черт бы побрал вас, трусы! -- выругался второй. -- Подождите же
немного, я попробую то, что посоветовал мне Дринн! -- И когда
шаги стали удаляться, он начал нараспев: -- Лета теплее, сытнее
еды, крови дороже, сильнее воды...

-- Скорее! -- крикнул третий. -- Скорее! Поглядите на
небо. Что это за ерунда?

Даже в голосе второго человека зазвучало беспокойство:

-- Это не ерунда. Дринн так бережно обращается со своими
деньгами, что они не могут расставаться с ним. Одна из самых
трогательных привязанностей, которые я видел. Так он их зовет.
-- И он продолжил слегка дрожащим голосом: -- Ласковей милой,
надежнее лжи, имя того, кого любишь, скажи.

-- Дринн,-- зазвенели золотые монеты в кошельке Шмендрика,
-- дринн-дринн-дринн-дринн. -- И тут все случилось.

Оборванный черный плащ хлестнул Молли по щеке, когда
Шмендрик, встав на колени, в отчаянии сжал кошелек. Тот
погремушкой трещал в его руке. Шмендрик швырнул кошелек далеко
в кусты, но все трое с красными, словно окровавленными,
кинжалами уже бежали на них. За замком Короля Хаггарда, плечом
отодвигая ночь, разливалось пылающее сияние. Выпрямившись,
волшебник угрожал атакующим демонами, превращениями,
парализующими мазями и секретными приемами дзю-до. Молли
подобрала камень...

Издав странный ликующий и ужасный крик погибели, Она
выскочила из укрытия. Копыта единорога разили как мечи, грива
неистовствовала, а вокруг головы сверкали молнии. Трое убийц
уронили кинжалы и закрыли лица руками, даже Молли и Шмендрик
отвернулись. Но Она не видела никого. Белоснежная, обезумевшая,
мечущаяся, как в дикой пляске, Она вновь протрубила свой вызов.

Сияние ответило ей мычанием, ревом ломающегося весной
льда. Люди Дринна с криком, спотыкаясь, бежали назад по дороге.

Колыхаясь под внезапным холодным ветром, замок Хаггарда
полыхал огнем. Молли громко сказала:

-- Но ведь это должно быть море, так всдь? -- Ей
показалось, что там, вдалеке, она видит окно и в нем -- серое
лицо. Тогда появился Красный Бык.

VIII

Он был красен как кровь, но не та, что бьет из свежей
раны, а та, что по капле сочится из-под незаживающего струпа.
Как пот истекал из него ужасающий свет, от рева его оползали
холмы. Рога его были бледны, как шрамы. Изогнувшись волной, Она
замерла перед ним. Свет ее рога погас, Она повернулась и
побежала. Красный Бык заревел вновь и рванулся за нею.

Она никогда ничего не боялась. Она была бессмертна, но ее
могли убить гарпия, дракон или химера, пущенная в белку шальная
стрела. Но дракон мог лишь убить ее, никогда не смог бы он
заставить ее забыть себя или забыть сам, что и мертвая Она
останется прекраснее его. Красный Бык не знал ее, но Она
чувствовала, что он ищет именно ее, а не белую кобылу. Страх
погасил в ней свет, и Она побежала от неистового невежества
Быка, наполнявшего небо и истекавшего в долину.

Деревья кидались на нее, и Она дико металась, уклоняясь от
них, Она, скользившая сквозь вечность, ни с кем не
соприкасаясь. Как стекло, ломались они позади нее под натиском
Красного Быка. Он заревел вновь, и тяжелая ветка ударила ее по
плечу так, что Она споткнулась и упала. Мгновенно вскочив, она
побежала, но под ногами, стремительно буравя землю и перекрывая
ей дорогу, вздымались корни. Удавами кидались на нее
виноградные лозы, лианы плели сети между деревьями, вокруг
хрустели сухие сучья. Она упала второй раз. Топот Быка
отдавался в ее костях, и Она вскрикнула.

Должно быть, Она как-то выбралась из леса и неслась уже по
твердой, голой равнине, простиравшейся за цветущими пастбищами
Хагсгейта. Теперь перед ней был простор, ведь единорог только
начинает скачку, когда безнадежно отставший охотник перестает
погонять загнанную, изможденную лошадь. Она летела как жизнь,
переходящая из одного тела в другое или несущаяся вдоль меча,
быстрее всех, у кого когда-нибудь были ноги или крылья. Но, не
оглядываясь назад, Она знала, что Красный Бык нагоняет ее, как
луна, раздувшаяся, опухшая луна-охотница. Она чувствовала
своими боками прикосновение его серо-фиолетовых рогов, словно
он уже ударил ее.

Спелые острые колосья сомкнулись, преграждая ей дорогу,
она растоптала их. От дыхания Быка серебристые пшеничные поля
стали холодными, вязкими, рыхлым снегом липли они к ее ногам.
Но Она все бежала, кричащая и побежденная, в ее ушах льдинкой
звенел голос мотылька: "Давным-давно прошли они по дорогам, и
Красный Бык бежал по пятам за ними". Он убил их всех.

Внезапно Бык оказался перед ней; будто шахматная фигура,
пронесся он над нею в воздухе и опустился, преградив путь. Он
не бросился на нее сразу, и Она не побежала. Когда Она впервые
увидела его, он был громаден, но, преследуя, он вырос до таких
размеров, что Она не могла даже увидеть его целиком.
Подпираемое гигантскими смерчами ног, тело его изгибалось вдоль
всего залитого кровью небосвода, северным сиянием пылала
голова. Его ноздри зашевелились, он шумно вдохнул, и Она
поняла, что Красный Бык слеп.

Если бы тогда он бросился на нее, крохотная и отчаянная,
Она бы встретила его погасшим рогом, не боясь, что он растопчет
ее. Он был быстрее, и лучше встретить его лицом к лицу, чем на
бегу. Но Бык, зловеще смакуя движения, приближался медленно,
как бы стараясь не испугать ее, и Она сдалась. С низким
печальным криком Она повернулась и бросилась тем же путем назад
по истоптанным полям и равнине к сгорбленному, темному, как и
всегда, замку Хаггарда. И позади, за ее страхом, был Красный
Бык.

Когда тот пробегал мимо, Шмендрика и Молли разбросало как
щепки; Молли ударилась о землю так, что потеряла сознание, а
волшебника забросило в кусты, что стоило ему половины плаща и
осьмушки собственной кожи. Кое-как поднявшись на ноги, хромая,
они пустились в погоню. Оба молчали. Им было легче идти среди
деревьев, чем единорогу, -- ведь тут уже побывал Красный Бык.
Молли и волшебник перелезали через громадные стволы, расколотые
и полувтоптанные в землю, на четвереньках ползли мимо бездонных
в темноте колодцев. Ни одни копыта на свете не могли бы
оставить их, думала потрясенная Молли, сама земля лопалась под
тяжестью Красного Быка. Она подумала о единороге, и даже сердце
ее побледнело.

Достигнув края равнины, они увидели ее -- гонимое ветром
белое перышко, почти незаметное в красном сиянии Быка.
Потерявшейся от страха и усталости Молли Отраве показалось, что
Бык и единорог несутся в пространстве, как звезды: вечно
падающие вечно следующие друг за другом, вечно одинокие.
Красный Бык не поймает единорога, как не встретятся никогда
Сейчас и Завтра, Прошлое и Настоящее. Молли радостно
улыбнулась.

Но вот пылающая тень охватила единорога, и ей показалось,
что Бык объял ее со всех сторон. Она попятилась, дернулась,
прыгнула в другую сторону -- навстречу низко опущенной голове
Быка, издававшего глубокое мычание. Она поворачивалась,
бросалась то в ту, то в эту сторону, но каждый раз
наталкивалась на неподвижного Быка. Он не атаковал, но
перекрывал все пути, кроме одного.

-- Он гонит ее, -- спокойно сказал Шмендрик. -- Если бы он
хотел ее убить, он мог бы сделать это сейчас. Он гонит ее туда
же, куда и остальных, -- в замок, к Хаггарду. Интересно, зачем?

-- Сделай что-нибудь, -- сказала Молли. -- Ее голос был
странно обычен и спокоен, волшебник отвечал так же: -- Я ничего
не могу сделать. Горестная и неутомимая, Она побежала вновь, и
Красный Бык позволил ей бежать не сворачивая. Она столкнулась с
ним в третий раз совсем близко, и Молли увидела, что задние
ноги единорога дрожат, как у испуганной собаки. Она заставила
себя стоять, прижав маленькие изящные уши, и свирепо била ногой
землю. Но Она молчала, и рог ее оставался тусклым. Она
съежилась, когда от рева Красного Быка затряслось и лопнуло
небо, но не попятилась.

-- Пожалуйста, -- попросила Молли Отрава. -- Пожалуйста,
сделай что-нибудь.

Шмендрик повернулся к ней, бешеный от бессилия:

-- Ну что я могу сделать? Все, что в моих силах, -- фокус
со шляпой, с монетой или омлет из камней. Как ты думаешь, они
развлекут Красного Быка, или лучше попробовать фокус с поющими
апельсинами? Я сделаю все, что ты предложишь, ведь мне так
хочется быть полезным.

Молли не отвечала. Бык наступал, и Она гнулась к земле;
казалось, белая фигура вот-вот переломится. Шмендрик сказал:

-- Что делать, я знаю. Если бы я мог, я превратил бы ее в
существо, недостойное внимания Быка. Но на это способен только