Джеймс БЛИШ

СТИЛЬ ПРЕДАТЕЛЬСТВА

"Карас", хрупкий транспространственный корабль - на самом деле всего
лишь паром, только удостоившийся названия - подрагивая, вышел из
межпространства в систему Флос-Кампи с опозданием на сутки, окутанный
радужным шаром, и увлекая за собой два ярких следа псевдофотонов, будто
мотылек, который не может освободиться от кокона. Корабельный календарь
указывал, что сегодня 23 ийоня 5914 года, ошибаясь, по-меньшей мере, лет
на десять; однако, никто, кроме знатока в этом стиле датировки, не мог бы
назвать точной даты; "Карас" прибыл на день позже срока, а на _к_а_к_о_й
и_м_е_н_н_о_ день - в лучшем случае, местная условность.

В салоне, Саймон де Кюль вздохнул и вновь разложил карты. До
Бодейсии, четвертой, самой большой, планеты системы Флос-Кампи и нынешнего
порта назначения Саймона, оставалась еще неделя в ур-пространстве, а он
уже устал. На то были причины. Его попутчики оказались невообразимо скучны
- поскольку абсолютно незнакомы - за исключением типа, который провел весь
рейс в своей каюте, опечатанной дипломатической печатью с изображением
паука; и Саймон подозревал, что они утомили бы его, даже если бы ему не
пришлось представиться разочарованным мистиком из созвездия Стрельца,
озлобленным на себя за былую веру в то, что Тайна, лежащая (или не
лежащая) в центре галактики, однажды выплывет и приведет в порядок
остальную вселенную, а следовательно, настолько непредсказуемым в своем
настроении, что с ним не стоило и пытаться быть учтивым. Предположительно,
даже возможно, и некоторые другие пассажиры пытались быть столь же
неприветливы к незнакомцам, как Саймон, но эта вероятность не сделала их
более занимательными.

Но конечно, ничего из всего этого - ни корабль, ни опоздание, ни
пассажиры, ни его поза - не было даже косвенной причиной его усталости. В
эти дни предательства, вежливости, легких путешествий и бесконечно
неослабевающих физических сил каждый чувствовал усталость, самую чуточку,
но постоянно. Вскоре стало трудно вспомнить, кого каждый человек должен
изображать - а уж вспомнить, кем он был на самом деле, практически
невозможно. Даже Крещеные, которые подверглись стиранию памяти, а затем
восстановлению воспоминаний только последнего столетия - этих людей
опытный глаз мог определить - мучились в недоумении, как будто еще пытаясь
отыскать в недвижных водах свое "я", от которого не осталось даже следа.
Невозможно было утаить значительное количество самоубийств среди Крещеных,
и Саймон не считал, что причина (как настаивали теоретики и проповедники)
связана с каким-то мелким несовершенством метода, которое со временем
будет преодолено.

Слишком много времени в распоряжении, вот в чем загвоздка. Люди жили,
черт знает, как долго, слишком долго, вот и все. Стирание следов на лице и
в памяти не отматывало годы назад; стрела энтропии всегда указывала в
одном направлении; девственность это факт, а не просто состояние плевы или
памяти. Елена, проснувшаяся в египетской постели Аитры и лишенная
воспоминаний, могла на какое-то время ввести Менелая в заблуждение, но
всегда найдется другой Парис, и очень скоро - прошлое всегда присутствует
в настоящем, как сказал Эзра-Цзе.

Эта аналогия десятитысячелетнего возраста легко всплыла в его памяти.
Он считался, и на самом деле был, уроженцем Великой Земли; а от нынешней
его _п_е_р_с_о_н_ы_ жителя Стрельца (бывшего) следовало ожидать знания
подобных мифов, чем больше стертого временем, тем лучше - отсюда, по сути,
и его бесконечный карточный пасьянс здесь на борту. В этом автоматическом
сохранении роли и заключалась его природа и высочайшее мастерство.

И конечно же, он не позволил себя Крестить, хотя его сознание и
подвергалось многочисленным менее серьезным изменениям в процессе работы
на Великую Землю, и может подвергнуться куда более сильному, если его
миссия на Бодейсии провалится. Многие из воспоминаний причиняли боль, и
все они болезненно перемешались; но они принадлежали ему, и именно это,
прежде всего, придавало им ценность. Некоторые профессиональные предатели
ценились за то, что у них не было и быть не могло кризиса
индивидуальности. Саймон знал без тщеславия - слишком поздно для тщеславия
- что у Великой Земли не было более выдающегося предателя чем он, и именно
потому, что такие кризисы случались с ним ежегодно, но он всякий раз их
преодолевал.

- Прошу снисхождения, ваше преподобие, - раздался голос за спиной.
Белая рука, ухоженная, но мускулистая, протянулась из-за его плеча и
переложила Дурака на Падающую Башню. - С моей стороны это беспардонное
вмешательство, но я не мог видеть, как этот ход просто напрашивается.
Боюсь, я несколько навязчив.

Голос был незнаком, а следовательно, принадлежал человеку, до сих пор
находившемуся в уединении дипломатической каюты. Саймон обернулся, готовый
на грубость.

Следующим его побуждением было вскочить и бежать. Вопрос о том,
к_т_о_ это, испарился при виде того, _ч_т_о_ это за существо.

На первый взгляд, перед ним стоял человек с желтой прической пажа, в
бледно-фиолетовых чулках, коротких желтовато-коричневых бриджах и более
темном фиолетовом камзоле, на боку висел выкидной нож, оружие,
предпочитаемое преимущественно дамами. На левой стороне груди золотым
гербом сверкал паук, копия паука с печати на двери. На первый взгляд;
поскольку Саймону посчастливилось - он не понимал, каким образом -
проникнуть под эту кажущуюся оболочку.

Этот "дипломат" был вомбисом, или тем, что в тех же мифах, которые
недавно припомнились Саймону, именовалось Протеем: существом, способным в
совершенстве копировать почти любую форму жизни, соответствующую ему по
размеру. Или почти в совершенстве, ибо Саймон, так же как и один из,
пожалуй, пяти тысяч его коллег, обладал чувствительностью к подобным
существам, будучи даже не в состоянии определить, чего именно им не
хватает при копировании человека. Другие люди, даже люди иного пола,
нежели тот, который принимали вомбисы, не могли найти в них ни малейшего
изъяна. Отчасти потому, что они не возвращались в исходную форму, будучи
убитыми, ни один человек никогда не видел их "настоящего" облика - если
таковой у них имелся - хотя, конечно, легенд ходило немало. Этот дар мог
бы сделать их идеальными агентами-двойниками, если бы им можно было
доверять - но это была чисто академическая теория, поскольку вомбисы
всецело являлись ставленниками Зеленого Экзарха.

Третьим побуждением Саймона, как и любого другого человека в подобных
обстоятельствах, было убить его на месте, но этот путь имел слишком много
очевидных недостатков, из которых наименее существенным являлся нож.
Вместо этого Саймон произнес с весьма умеренной грубостью:

- Неважно. Я все равно зашел в тупик.

- Вы крайне любезны. Можно, я сяду?

- Раз уж вы здесь.

- Спасибо. - Существо изящно расположилось напротив Саймона. - Вы
впервые летите на Бодейсию, ваше преподобие?

Саймон не говорил, что он направляется на Бодейсию, но в конце
концов, это указано в списке пассажиров, доступном обозрению каждого.

- Да. А вы?

- О, я направляюсь не туда, а глубже в скопление. Но вас ждет
интересный мир - особенно эти изменения в освещении; уроженцу планеты,
имеющей только одно, стабильное солнце они кажутся ирреальными, как сон.
Ну, и еще она очень старая.

- Все планеты стары.

- Я забыл, что вы с Великой Земли, которой все остальные миры
действительно должны казаться молодыми. Тем не менее, Бодейсия достаточно
стара, чтобы иметь много прелюбопытных народов, все отчаянно независимые,
и культурную традицию, которая перевешивает все местные различия. Ей все
бодейсианцы в сильнейшей степени верны.

- Достойно похвалы, - сказал Саймон, а затем угрюмо добавил, -
хорошо, когда у человека есть вера, к которой можно припасть.

- Вы очень точно заметили, - сказал вомбис. - Но все же основная
гордость Бодейсии, при окончательном анализе, проистекает из неверности.
Население считает, что это первая колония, порвавшая со Старой Землей, в
далекие времена появления имажионного двигателя. Они стараются, чтобы это
вероломство не забывалось.

- Почему? - удивился Саймон, пожав плечами. - Мне также говорили, что
Бодейсия очень богата.

- О, чрезмерно; некогда она представляла собой большое искушение для
грабителей, но народы объединились против них и весьма успешно. Но,
конечно же, богатство вас не интересует, ваше преподобие?

- Частично, да. Я ищу какое-нибудь тихое место, чтобы поселиться и
заняться наукой. Естественно, я хотел бы найти покровителя.

- Естественно. Тогда я посоветовал бы вам обратиться в во владение
Руд-Принца. Оно невелико и стабильно, климат, по слухам, мягкий, и Принц
славится своей библиотекой. - Существо поднялось. - Учитывая ваши цели, я
избегал бы Друидсфолла; жизнь там, как и в большинстве больших городов,
может оказаться слишком беспокойной для ученого. Желаю успеха, ваше
преподобие.

Церемонно положив руку на усыпанный драгоценными камнями нож,
существо слегка поклонилось и удалилось. Саймон продолжал смотреть в свои
карты, думая хладнокровно, но быстро.

Что все это означало? Во-первых, что его легенда раскрыта? Саймон
сомневался в этом, но в любом случае, это не имело большого значения,
поскольку сразу после посадки он будет действовать почти в открытую. Но