Чтение 54–й страницы книги ~Колония~

Дэвид. Он обещал.

- Ой-е-ей!

Дэвид посмотрел на полуобернувшегося на своем сиденье пилота.

- Что случилось?

Пилот показал на правую сторону самолета. Дэвид увидел три летящих с
крейсерской скоростью косокрылых истребителя. Непонятно, как у них крылья
не отлетали при такой скорости. И уставился на эмблемы на истребителях:
голубой шар Всемирного Правительства. А на хвостовом оперении
стилизованное золотое солнце с лучами. Древний символ инков. Это перуанцы.

Пилот надел наушники и бормотал что-то в нашейный микрофон на
рубленом жаргоне профессиональных летчиков.

Снова повернувшись к Дэвиду, он сообщил:

- Они хотят чтобы мы приземлились на аэродроме ихнего Всемирного
Правительства. Им известно, что вы двое у меня на борту.

- Тот человек в Санта-Росе, - догадался Дэвид.

- Должно быть, за вас предлагают большую награду. Пока не светят
крупные деньги, ему вполне можно доверять.

- Что они сделают, если мы не выполним указаний?

Пилот больше не улыбался.

- Собьют нас. Их командир говорил, что у них есть и ракеты и лазерные
пушки, так что если мы не летаем быстрее света, у нас нет шансов
оторваться от них.

- Выбор невелик.

Улыбка малость вернулась на место.

- Не боись, амиго. Я знаю эти горы, а они - нет. Я высажу вас в
безопасном месте. Оно будет не там, где вас ждут, но и не на их проклятом
аэродроме. Они скорей поцелуют меня в задницу, чем я дам захапать мой
самолет!

- Но у них же ракеты и...

Пилот беззаботно отмахнулся.

- А у меня вот это. - Он постучал себя указательным пальцем по виску.
- И вот эти, - он указал вниз. - Кохонес, - объяснил он.

Пятнадцать минут они летели вместе с истребителями, настолько прямо и
ровно, насколько вообще позволяли хитрые горные ветры. Чтобы оставаться
поблизости от маленького турбореактивного самолета, сверхзвуковым
реактивным самолетам, приходилось постоянно сбрасывать скорость. Пилот
снова включил рацию и болтал по-испански с пилотами истребителей,
объясняя, что он летит с максимальной скоростью.

- Я вам, знаете ли, не ракета! - рявкнул он ради Дэвида по-английски,
а сам мало-помалу сбавлял скорость.

Затем вышел спор по поводу высоты. Горы все еще поднимались,
становясь перед ними все выше и выше. Пилоты истребителей хотели подняться
над пиками как можно выше. Пилот Дэвида покачал головой и объяснил, что
его бедный уставший самолет уже и так с трудом достиг своего потолка и не
может подняться выше, не потеряв скорость и не разбившись.

Вскоре они заманеврировали, огибая заснеженные пики, пролетая там и
сям среди гор. Под ними расстилалось непроницаемое море облаков и тумана,
но на этой высоте разряженный воздух оставался ясен.

А затем совершенно неожиданно пилот толкнул штурвал вперед, совершил
тяжелый поворот налево и заложил такой крутой вираж, что Дэвид перестал
что-либо видеть кроме несущихся мимо его окон скал. Ревя двигателями,
самолет нырнул в облака, и мгновение спустя их окутал серый туман,
вынуждая лететь только вслепую.

Дэвиду хотелось закричать, но у него перехватило дыхание.

Пилот сорвал с головы наушники и улыбнулся Дэвиду.

- Не боись. У меня есть радар. - Он постучал по крошечному оранжевому
экранчику в центре приборной доски. На нем вспыхивали импульсы, отраженные
от окружающих их со всех сторон гор.

Но ты же не смотришь на него! - молча завопил Дэвид.

- У них тоже есть радары, - сказал все так же через плечо пилот, - но
они чересчур боятся бросать свои новенькие сверкающие самолетики сюда,
вниз, заниматься любовью со скалами. Я знаю эти горы. Я могу пролететь
через них с завязанными глазами и поцеловать по дороге все до одной.

Дэвид кивнул и попытался улыбнуться.

После скачков, содроганий и закладывания ушей, длившегося, казалось,
часы, они опустились ниже слоя облаков, и Дэвид увидел скользящие под ними
широкие альпийские луга. Косые солнечные лучи просачивались сквозь густые
серые облака над ними. Луга выглядели голыми и коричневыми, безлесными и
усеянными валунами. Теперь у пилота не осталось времени на разговоры. Он
провел самолет низко над ровной кляксой пожухшей травы, сделал один круг
над ней, а затем выбросил шасси с тормозными парашютами и устремился
совершить посадку, подскакивая по земле и поднимая пыль.

Даже не выключая двигателей, он протянул руку назад и открыл люк
рядом с Дэвидом.

- Порядок, теперь вы в безопасности.

- В безопасности? Где мы?

- Примерно, в пятидесяти километрах от Сьюдад-Нуэво - именно там вас
ждут друзья.

- Но как мы туда попадем?

- Не знаю! А может, ваших друзей уже замела полиция. Здесь вы
несколько дней будете в большей безопасности.

- Что вы имеете в виду? Здесь же ничего нет!

- Вон за той горой индейская деревня. Вы сможете какое-то время
побыть там.

- Но...

- Нет времени! Я должен вернуться к аэродрому, где смогу достать
какое-нибудь горючее, прежде чем меня догонит эта сраная полиция. Вылезай!
Быстро!

Не имея почти никакой возможности подумать, Дэвид расстегнул ремни у
Бхаджат и вынул ее из самолета. Пилот форсировал двигатели, устроив ими
миниатюрный ураган из пыли и мелких камешков пока Дэвид стоял там с
Бхаджат на руках.

Самолет с ревом понесся, подпрыгивая по пологому лугу, и поднялся в
затянутое облаками небо. Через несколько минут он исчез в серых облаках, и
даже звук его двигателей и тот пропал.

Дэвид остался один в пустынном диком краю с больной, потерявшей
сознание девушкой.

Свершилось!

Я зашел в общежитие к Руфи поработать над заданием по электронике,
которым мы занимались на пару, а обе ее подруги по комнате вышли в полдень
погулять, и, ну, вместо занятия проектом мы очутились в постели. Она -
чудо. У нее это тоже в первый раз.

Я сказал что хочу жениться на ней и люблю ее, а она только хихикнула
и сказала, что нам еще долгое время не следует даже думать о браке. Семья
у нее еврейская, но ее родные не строгих правил и все такое, так что они
не станут возражать против ее брака со мной. Но если у нас будут
когда-нибудь дети, сказала она, то они будут евреями. Я этого в общем-то
не понимаю; кажется, это никак не связано с тем, в духе какой церкви их
воспитают. Они будут иудеями, даже если мы вырастим их лютеранами. Именно
так объяснила Руфь.

Так или иначе, я намерен теперь упорнее чем когда-либо работать над
этими проклятыми классными заданиями. Руфь такая способная, что,
наверняка, пройдет тесты и отправится на "Остров номер 1", и я не
собираюсь дать ей улететь туда без меня.

Дневник Уильяма Пальмквиста.

Давай смотреть фактам в лицо, старушка, ты, должно быть, мазохистка.

Эвелин сидела в баре "Везувио", где декорации состояли из
голографической панорамы прошлых извержений вулкана Везувий. Повернись в
одну строну - увидишь, как докрасна раскаленная лава крушит под своим
неудержимым потоком деревню повернись в другую - и тебе откроется зрелище
швыряемых из огненного конуса камней величиной со школу.

Эвелин игнорировала все эти виды, потягивая свой бокал в затемненном,
шумном баре. Большинство посетителей были итальянцами, неаполитанцами,
предпочитавшими разговорам - пение, а пению - споры. Бармены спорили с
клиентами, а клиенты спорили друг с другом - и все в полную силу легких,
сопровождая слова более красноречивыми жестами, чем мог когда-либо
проделывать дирижер симфонического оркестра. Тут можно потерять глаз,
просто обсуждая погоду; подумала Эвелин.

Но она снова сидела у стойки в конусе молчания. Всякий шум и
деятельность вокруг нее свелись на нет. Она затерялась в собственных
мыслях.

Они приземлились в Аргентине. Если я вылечу туда, то будут ли они еще
там, когда я прибуду? Позволят ли мне аргентинцы увидеться с Дэвидом? Или
взять интервью у угонщиков из ПРОН? И как я туда попаду? Одолжив денег у
Чарльза? Он будет ждать оплаты.

Он ничего не имела против бисексуальности сэра Чарльза. Что он
проделывает с другими, ее не касалось. Но этот человек был мазохистом и
отключал Эвелин своими горячими требованиями наказать его. Двое мазохистов
не могут развлекаться друг с другом, думала она. Даже хотя ее мазохизм
строго ограничивался избранной профессией. Ты, должно быть, мазохистка,
раз держишься за журналистку. Другого объяснения нет.

- Можно мне предложить вам бокал?

Пораженная Эвелин подняла взгляд и увидела стоявшего рядом с ее