Чтение 61–й страницы книги ~Колония~

об друге, помогая друг другу, доверяя друг другу самую жизнь - и все же не
были любовниками. Даже не целовались.

Они редко спали там, де не было поблизости других, обычно в той же
комнате. А когда такое случалось - на горной тропе в Эквадоре, в
заброшенной бензоколонке на шоссе - призраке в Мексике - то бывали слишком
измотаны, чтобы посмотреть, может ли их дружба включать в себя и
физическую любовь.

Но она включала в себя нечто иное, нечто незаметно возникшее между
ними. Дэвид знал, что может положиться на Бхаджат. А она знала, что может
положиться на него. Они были напарниками. Возможно, это поважнее, чем быть
любовниками, думал Дэвид. И уж безусловно необычней.

Они направлялись в Нью-Йорк, следуя телефонным инструкциям лидера
ПРОН, которого она называла Тигром. Дэвид не спорил. В Нью-Йорке
неподалеку от места, где стояло раньше Здание Организации Объединенных
Наций, находилась штаб-квартира Всемирного Правительства.

От индейской деревни в перуанских Андах они путешествовали пешком,
пока не подвез дружелюбный водитель грузовика. Как только Бхаджат
очутилась в городке со средствами связи, она живо нашла друзей и
помощников ПРОН. Они перекрасили Дэвиду белокурые волосы и кудрявившуюся
на щеках белокурую бороду. И подтемнили ему кожу. Теперь они с Бхаджат
выглядели, словно молодая латиноамериканская пара, по крайней мере на
первый взгляд.

Ехали они по Латинской Америке на лошадях, на вьючных мулах, на
краденной парусной шлюпке, на рыбацких смэках, на поездах и автобусах, а
один раз даже на краденном лимузине. Они проехали через Эквадор, поморю до
Панамы, через обветшавший в бесполезный канал, через курящиеся джунгли в
Мексику и, наконец, - с поддельными документами - мимо тяжеловооруженных
инспекторов иммиграционного бюро и таможни на Рио-Гранде.

И все это время Дэвид смотрел на людей Земли, своих собратьев,
смотрел и учился.

Он усвоил, что голод не только мучителен но и способен повлиять на
твой образ мысли. Он может научить тебя ненавидеть.

В Панаме он узнал, что чиновников Всемирного Правительства можно
подкупить; а в Гватемале узнал, что с агентами транснациональных
корпораций это не получается.

В Новом Орлеане Дэвид узнал, что ему нельзя доверять даже заматерелым
революционерам.

Лидером тамошней ячейки ПРОН был человек постарше большинства ему
подобных, широкоплечий, бывший портовый грузчик, лет тридцати с лишним,
бухтевший что-то о своей подготовке к битве - восстанию, в котором примет
участие не только Новый Орлеан, но и многие другие города страны.

Звали его Брэнди, и на лице у него красовались переломы и шрамы от
сотен портовых драк. Он крепко пил, непрерывно курил и слишком много
болтал. Но когда он смотрел на Бхаджат, быстро заметил Дэвид, то
переставал болтать, и лицо у него делалось задумчивым, словно он что-то
замышлял.

После того, как Брэнди и двое его ближайших помощников просидели
целую ночь, глуша виски, планируя и куря, они решили продать Дэвида
"Гаррисон Корпорейшн". Бренди спокойно объявил об этом Дэвиду, когда они
сидели в прокуренном и провонявшем пивом верхнем помещении церкви на
уличном углу неподалеку от старого квартала Нового Орлеана.

Двое помощников Бренди находились там вместе с Бхаджат, Дэвидом и
своим вожаком. И усмехнулись, прочтя на лице Дэвида потрясение и
удивление.

- А тебя мы оставим при себе, - сообщил Брэнди Шахерезаде. - Мы с
тобой хорошо позабавимся.

С неожиданной для самого себя силой Дэвид поднял ближайшего к нему
помощника и швырнул его сквозь ведущую на лестницу хрупкую дверь. Та
разлетелась в щепки, и подручный Брэнди с треском загремел по ступеням.
Второй ринулся на Дэвида с ножом, но так и не приблизился к нему. Дэвид
раздробил ему грудину пинком по всем правилам каратэ.

Круто развернувшись на месте, чтобы расправиться с Брэнди, он увидел,
что главарь стоит на коленях, согнувшись пополам и держась за мошонку,
изрыгая от боли все недавно съеденное. Бхаджат стояла над ним, стиснув
крошечные кулачки и оскалив зубы.

Бхаджат хотела тут же бежать, но Дэвид, поднабравшись хитрости за
последнее время, поднял с грязного пола нож и убедил Брэнди позвонить в
банк и открыть приличный счет на имя мистера и миссис Эйбл. Когда острие
ножа коснулось его века, Брэнди согласился.

Вот тогда они побежали - до действующего круглые сутки
компьютеризованного банковского терминала, где и перевели себе весь кредит
в банковский чек, годный к превращению в наличные.

А затем пошли в самый лучший отель Нового Орлеана, зарегистрировались
как сеньор и сеньора Писарро, и, пока Бхаджат говорила только по-испански,
настоящий, живой коридорный в форме отнес их вещи в номер.

Когда они прошли к лифту, портье покачал головой. Еще одна парочка
немытых латишек, пробурчал он про себя. И откуда у них такие деньги? Я-то
не могу позволить себе останавливаться здесь!

В номере стояло две постели. Дэвид предоставил Бхаджат
роскошествовать под душем, пока сам расхаживал по толстому ковру, гадая,
что же с ней делать. Она вышла скромно обернув свое маленькое тело
полотенцем. Дэвид помылся под душем очень быстро, но к тому времени, когда
он вернулся в спальню, тоже завернувшись в полотенце, она уже лежала в
дальней постели, повернувшись к нему спиной.

Он присел на край ее постели.

- Пожалуйста, Дэвид... - не оборачиваясь сказала Бхаджат. - Я знаю
чего ты хочешь. Я не могу... просто не могу.

Он долгое время сидел на краю постели, затем встал, нагнулся,
поцеловал ее голое плечо и отошел к другой постели.

Вопреки своим ожиданиям, уснул он почти сразу же.

На следующее утро мистер и миссис Писарро приобрели пару авиабилетов
до Нью-Йорка, после того как Бхаджат имела долгий телефонный разговор с
Неаполем.

- Тигр направляется в Нью-Йорк, - сказала она Дэвиду. - Мы встретимся
с ним там.

Дэвид кивнул. Тигр давал ей указания. Они встретятся в Нью-Йорке, и
она передаст Дэвида лидеру ПРОН.

Полагаю, с пленниками любовью не занимаются с горечью подумал Дэвид.

Эвелин сидела, загорая на балконе в номере отеля. Барбадос был
прекрасным островом, густо заросшим пышной тропической зеленью, лезшей на
обветренные горы и наполнявшие воздух острым ароматом. Небо пламенело
оранжевым цветом, а море так и сверкало под полуденным солнцем. Вдали
мягко накатывались на белый песок пляжа буруны.

Но окружавший отель город гноился, словно открытая рана под жаркими
лучами солнца. Дети со впалыми щеками апатично играли на улицах и открытой
автостоянке напротив отеля, где туристы когда-то припарковывали свои и
взятые напрокат машины. Весь остров погружался в бездонную пропасть
нищеты. Никакой работы, если не считать жалко малого числа надуманных
проектов Всемирного Правительства. Зато много голода. И уйма младенцев.
Словно крысы в Гамельне, подумала Эвелин. Повсюду младенцы.

Младенцы с тощими лицами и вздутыми животами. Ни один из них не
выглядел здоровым.

Мотнув головой, Эвелин попыталась выкинуть из нее беды Барбадоса. Ты
получила доступ изнутри к самой большой сенсации века, коротко напомнила
она себе. Не время теперь распускать нюни и сентиментальничать, старушка.

Хамуд поддерживал связь с Шахерезадой через посредников. А Дэвид был
с этой проновкой. Они заставили всех лихо погоняться за собой. И добрались
аж до Нового Орлеана, но с тех пор Хамуд не получал от нее никаких
известий. Теперь он вышел в город, попытаться восстановить связь.

А тем временем Эвелин узнавала как действует Подпольная Революционная
Организация Народа. С тех пор как Хамуд подцепил ее несколько месяцев
назад в неаполитанском баре, он ни разу не оставлял ее без своего
присмотра больше чем на несколько часов. Но это означало что и он тоже
находился под пристальным наблюдением Эвелин.

Она быстро выяснила, чего ему хотелось на самом деле: славы.
Известности. Рекламы. Ему хотелось видеть о себе такие же заголовки в
газетах, как о Шахерезаде. Теперь он заимел собственную специалистку по
средствам массовой информации, собственную публицистку. И собственный
гарем в одну одалиску. Эвелин поняла, что его мужское эго можно было
удовлетворить по-настоящему только в постели.

По крайней мере, он изобретателен, морщась, подумала она. Еще
несколько недель, и я смогу заняться новым ремеслом - обучением девиц по
вызову.

Хамуд мнил себя повелевающим, но Эвелин давно усвоила: если хочешь
взаправду командовать мужчиной, предоставь ему считать себя совершенно
послушной. Поэтому она скрипела зубами и доставляла ему желанные анальные
удовольствия, и помимо их все прочее. Она научилась многому в плане того,
как использовать мебель, особенно стулья, достаточно прочные для удержания
их дергающихся, извивающихся тел. Настаивала она только на одном - на
чистоте. Они всегда мылись под душем перед актом - Эвелин не могла думать
об их сношениях как о занятиях любовью. Хамуду, кажется, очень нравилось,
когда она намыливала его тело и притворно охала, глядя на пенис.

А в постели он говорил. Всегда не очень-то много. Он был человек
немногословный. Но мало помалу Эвелин узнала вполне достаточно, чтобы у
нее начала складываться общая картина ПРОН. За пару недель она узнала
вполне достаточно, чтобы расшифровать все, что он говорил по видеофону,
как бы осторожно он не разговаривал.

Она не удивилась, узнав, что ПРОН финансировалась в основном