горошек и пирог с голубикой и, уходя, прихватил пачку трубочного табака.
Маунт-Вернон-стрит, в двух домах от Луисберг-сквер, Института кельтских
исследований при Саффолкском университете - большого, мрачного
викторианского особняка со множеством шпилей, построенного из красного
кирпича. Он поставил машину на просторной, посыпанной гравием площадке
перед старым каретным сараем и медленно направился к боковому входу в
Институт, хранившему восстановленную элегантность ушедшей эпохи: газовые
фонари, выложенные кирпичом дорожки, кованые железные балюстрады и перила.
Профессор вошел, воспользовавшись своим ключом. В здании было прохладно,
тихо и пустынно: уик-энд.
которой нашла пристанище новая коллекция древностей, Маккей ощутил
внезапный прилив гордости. И на миг остановился, не в силах противиться.
Комната была полна Ирландией. Не Ирландией его детских воспоминаний -
бедной, задавленной церковью, ограбленной страной облупившихся
георгианских фасадов и рыжих доходных домов, пропахших полуденными
обедами, а древней, таинственной Ирландией Книг из Бэллимоут и Ликэна,
землей Верховных Королей Тары, краем песен, костров и поэзии, благородных
сынов Миля и таинственного Туата Де, Племени Богини.
Англии, которую оставил для него на столе Холлэндер, директор Института.
Ашервуда, некогда ассистента, а ныне главы кафедры этнологии в небольшом
лондонском колледже. Письмо, относившееся к разряду "поддержать контакт",
содержало главным образом новости и было полно сплетен из жизни ученого
мира. Маккей быстро закончил чтение, потом перечел последний абзац:
причинам история "гекстонской головы" может Вас заинтересовать. Всего
наилучшего, Грэм".
призраками прошлое". От книги пахло сыростью.
улыбающийся, похожий на Пана, сидел под сенью покрытых густой листвой
толстых ветвей и гладил похожего на лисицу зверя, поставив заканчивающуюся
копытом ногу на закрытую книгу. Имя было решительно вымарано чернилами.
альманахи историй о привидениях. Некоторые Маккей уже знал, другие были
ему внове. Среди тех, что раньше ему не попадались, была и "Гекстонская
голова". Название звучало интригующе. Остальные, кажется, в основном
являлись извлечениями из английских источников: "Монахиня-призрак из дома
священника в Борли", "Вампир из Кроглин-Грэйндж", "Призрак с Кок-лейн",
"Вопящий череп из Уордли-Холла". Но были и американские статьи: "Великая
тайна Эмхерста" занимала целую главу. Кроме того, в книгу вошли главы,
посвященные различным призрачным дамам всевозможных расцветок, обитавшим в
самых разных местах.
написанную карандашом строчку: "Гекстонская голова".
умерила его радостное настроение. Он ценил одиночество своего друга. И
одновременно тревожился о нем. Археология была областью науки, мало
терпимой к людям, уличенным в чудачествах. А Грэм Ашервуд, по мнению
Маккея, следовал в опасной близости к этому повороту. Когда они оба жили в
Мэне, Грэм был другим. Теперь же он все серьезнее и серьезнее относился ко
всякой метафизической чуши: призракам, определению потустороннего
присутствия, таинственным излучениям, психоархеологии. Что нынче на всех
нашло? Несомненно, семидесятым годам предстояло остаться в памяти эпохой
падения рационализма. Кто это сказал "ползучий прилив оккультизма"? Фрейд?
Или, кажется, Юнг? Сдались даже закаленные ученые мужи. Эллендер Смит,
Мюррей, Летбридж. Да, очевидно, у каждого было свое слабое место, своя
ахиллесова пята, своя точка разлома, в которой возникало желание верить в
невероятное. Эта опасность, кажется, и грозила теперь Ашервуду.
что хоть сколько-нибудь верил во все это, а потому, что (о чем Ашервуд
знал по опыту их прошлого общения) Кьяран Маккей никогда не мог устоять
перед хорошей историей о привидениях. "Ну и что в этом такого?" - спросил
он себя. В конце концов, истории о привидениях были попросту частью
фольклора, официально признанной в своей сфере дисциплины. Чудесная,
пленительная карта лабиринта, каким является темная, иррациональная
сторона человеческого сознания. Если принять меры к сохранению
объективности, ничего плохого в самом изучении причин веры человека в
привидения, знамения и сверхъестественное не было, пусть даже оно
доставляло вам удовольствие. Но стоило ступить за эту черту (весьма
сомнительного свойства), стоило поверить в предмет своих исследований - и
вы оказывались в затруднительном положении, переместившись с твердой почвы
этнографически обоснованной науки на зыбучие пески оккультизма.
письмо в книгу, книгу сунул подмышку и вышел, заперев за собой дверь.
фотографию Мэгги.
том, каким должен быть дом. Даже летом в нем пахло древесным дымком.
Переделанный из сельского, этот дом на краю Уолтхэма (белые доски, плотно
сбитый, полное отсутствие ненужных украшений) не блистал роскошью, зато
был удобным. В нем были подвал и чердак, сбоку стоял большой деревянный
сарай, оплетенный вьюнками, перед парадным крыльцом зеленел обнесенный
штакетником небольшой пятачок палисадника, а за домом начинался запущенный
дикий сад: деревья и кусты, уходившие к лесу, за которым лежало
водохранилище. До того, как Шон, тогда еще работавший в фирме отца, купил
эту землю, она была практически брошенной, бесхозной. Заем Шон взялся
выплачивать из своего годового дохода, а основную часть ремонта делал сам,
по выходным, и полностью закончил его, когда бросил работу в фирме.
отсутствия мало что изменилось. Миссис Салливэн поддерживала в доме
безукоризненную чистоту; вся почта была аккуратно сложена на кухонном
столе. Лишь дворик перед домом выглядел засохшим и нуждающимся во
внимании.
вместе с Шоном свой первый вечер дома провела, просматривая почту,
оплачивая неоплаченные счета и разбирая гору вещей, набранных ими в
поездке.
нужно ожидать приблизительно к концу апреля - началу мая.
же дня закатить вечеринку для ближайших друзей. Энджела заказала
приглашения и села составлять список гостей. Кроме матери, она пригласила
Стиви Осорио, старинного приятеля Шона, который работал в лаборатории
биологии моря в Вудс-Хоул; Аниту Хелм, социального работника из Нью-Йорка,
подружку Энджелы по годам учебы в Отисе; Марка и Верн - соседей, которые
присматривали за Перышком, пока их не было; и Черил Вагнер, давнюю
приятельницу, ныне - редактора в одной из бостонских издательских фирм.
Еще Энджела пригласила чету, считавшуюся их с Шоном лучшими друзьями,
Фиону и Джерри Стейнбергов. Темноволосый, жилистый, энергичный Джерри
работал терапевтом в Бруклине; терапевтом работала и его жена Фиона -
рыжеволосая, живая, родом из Англии, хотя теперь ее акцент совершенно
сгладился. Это был союз родственных душ, который, кажется, оправдывал
себя. Стейнберги разделяли интерес Шона и Энджелы к кино, животным,
хорошей жизни и хорошей еде, а два года назад они вчетвером провели летний
отпуск в Акапулько. Там всех их свалил понос. Джерри всегда твердил, что
их отношения скрепило именно это, а вовсе не общие интересы.
чувствовала себя более счастливой и совершенной. Непонятный страх,
пережитый ею в Ирландии, как будто бы исчез подобно утреннему туману.
Жизнь переполняла Энджелу - ей даже не приходило в голову, что такое
возможно. Она понимала: отчасти дело в том, что ей известно - скоро она
получит почти все из того, чего ей всегда хотелось. И карьеру, и Шона, и
ребенка. Но причины крылись не только в этом. Было и другое - надежда,
растущее волнение. Казалось, теперь они пропитали жизнь Энджелы подобно
аромату клевера в первый день лета. Каждое утро она поднималась с постели
отдохнувшая, настроенная оптимистически. Ее походка стала пружинистой,
принужденность и вялость исчезли.
призывало творить, веселиться, праздновать. Энджела безуспешно пыталась
дать ему название. Она чувствовала себя везучей и гениальной; казалось,
все идет, как надо, звезды были к ней благосклонны. Ее биоритмы вместе с
биоритмами Шона отплясывали джайв. Что бы ни происходило, Энджела не могла
сделать ни единого неверного шага. Она чувствовала: это не просто ее
отношение к жизни. Все вокруг вставало на свои места гладко, как в хорошо
смазанном механизме. Она без труда пересдала свою крохотную квартирку
заведомо надежному человеку и даже получила скромную прибыль. Коробки с
пленкой появились у Вейнтрауба в конторе все сразу. От метража,
Беляев Александр
Херберт Фрэнк
Белогорский Евгений
Майер Стефани
Березин Федор
Прозоров Александр