Рэй Брэдбери.
Вино из одуванчиков
сомнения, издателю и другу
Пришло лето, и ветер был летний -- теплое дыхание мира, неспешное и ленивое.
Стоит лишь встать, высунуться в окошко, и тотчас поймешь: вот она
начинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета.
в теплую речку, погрузился в предрассветную безмятежность. Он лежал в
сводчатой комнатке на четвертом этаже -- во всем городе не было башни
выше,-- и оттого, что он парил так высоко в воздухе вместе с июньским
ветром, в нем рождалась чудодейственная сила. По ночам, когда вязы, дубы и
клены сливались в одно беспокойное море, Дуглас окидывал его взглядом,
пронзавшим тьму, точно маяк. И сегодня... -- Вот здорово! -- шепнул он.
Впереди целое лето, несчетное множество дней -- чуть не полкалендаря. Он уже
видел себя многоруким, как божество Шива из книжки про путешествия: только
поспевай рвать еще зеленые яблоки, персики, черные как ночь сливы. Его не
вытащить из лесу, из кустов, из речки. А как приятно будет померзнуть,
забравшись в заиндевелый ледник, как весело жариться в бабушкиной кухне
заодно с тысячью цыплят!
спали его родители и младший братишка Том, а здесь, в дедовской башне; он
взбегал по темной винтовой лестнице на самый верх и ложился спать в этой
обители кудесника, среди громов и видений, а спозаранку, когда даже молочник
еще не звякал бутылками на улицах, он просыпался и приступал к заветному
волшебству.)
всех сил дунул.
Дуглас дунул еще и еще, и в небе начали гаснуть звезды.
домах зажигались огни. Далеко-далеко, на рассветной земле вдруг озарилась
целая вереница окон.
подождал.--Бабушка и прабабушка, жарьте оладьи!
комнатах встрепенулись многочисленные тетки, дядья, двоюродные братья и
сестры, что съехались сюда погостить.
миссис Бентли! Покашляйте, встаньте, проглотите свои таблетки,
пошевеливайтесь! Мистер Джонас, запрягайте лошадь, выводите из сарая фургон,
пора ехать за старьем!
Скоро внизу появятся на электрической Зеленой машине две старухи и покатят
по утренним улицам, приветственно махая каждой встречной собаке.
мощеных улиц поплывет трамвай, рассыпая вокруг жаркие синие искры.
Детей.--Готовы?--спросил он у бейсбольных мячей, что мокли на росистых
лужайках, у пустых веревочных качелей, что, скучая, свисали с деревьев.
Точно сеть, заброшенная его рукой, с деревьев взметнулись птицы и запели.
Дирижируя своим оркестром, Дуглас повелительно протянул руку к востоку.
то-то, думал он: только я приказал -- и все повскакали, все забегали.
Отличное будет лето!
двери домов, люди вышли на улицу. Лето тысяча девятьсот двадцать восьмого
года началось.
x x x
нить коснулась его лба и неслышно лопнула.
все. Не такой еще и потому, что бывают дни, сотканные из одних запахов,
словно весь мир можно втянуть носом, как воздух: вдохнуть и выдохнуть,-- так
объяснял Дугласу и его десятилетнему брату Тому отец, когда вез их в машине
за город. А в другие дни, говорил еще отец, можно услышать каждый гром и
каждый шорох вселенной. Иные дни хорошо пробовать на вкус, а иные-- на
ощупь. А бывают и такие, когда есть все сразу. Вот, например, сегодня --
пахнет так, будто в одну ночь там, за холмами, невесть откуда взялся
огромный фруктовый сад, и все до самого горизонта так и благоухает. В
воздухе пахнет дождем, но на небе--ни облачка. Того и гляди, кто-то
неведомый захохочет в лесу, но пока там тишина...
пахнет, ни дождем, да и откуда бы, раз ни яблонь нет, ни туч. И кто там
может хохотать в лесу?..
пустынной проселочной дороги, погрузились в запахи земли, влажной от
недавнего дождя.
мальчишки возле кухни. Дуглас! Дуглас встрепенулся.
нами.
Дуглас, а последним семенил коротышка Том. Поднялись на невысокий холм и
посмотрели вдаль. Вон там, указал пальцем отец, там обитают огромные,
по-летнему тихие ветры и, незримые, плывут в зеленых глубинах, точно
призрачные киты.
обманутым--отец, как и дедушка, вечно говорит загадками. И... и все-таки...
Дуглас затаил дыхание и прислушался.
шагал вперед, синее ведро позвякивало у него в руке.--А это, чувствуете?--И
он ковырнул землю носком башмака.--Миллионы лет копился этот перегной, осень
за осенью падали листья, пока земля не стала такой мягкой.
прислушивался. Мы окружены, думал он. Что-то случится! Но что? Он
остановился. Выходи же! Где ты там? Что ты такое?--мысленно кричал он.
вверх, где листва деревьев вплеталась в небо -- или, может быть, небо
вплеталось в листву?--Все равно,--улыбнулся отец,--все это кружева, зеленые
и голубые; всмотритесь хорошенько и увидите-- лес плетет их, словно гудящий
станок.--Отец стоял уверенно, по-хозяйски, и рассказывал им всякую всячину,
легко и свободно, не выбирая слов. Часто он и сам смеялся своим рассказам, и
от этого они текли еще свободнее.--Хорошо при случае послушать
тишину,--говорил он,--потому что тогда удается услышать, как носится в
воздухе пыльца полевых цветов, а воздух так и гудит пчелами, да, да, так и
гудит! А вот--слышите? Там, за деревьями водопадом льется птичье щебетанье!
Совсем близко! Рядом!
рассеялись. То пугающее и грозное, что подкрадывалось, близилось, готово
было ринуться и потрясти его душу, исчезло!
глубоко в зеленую тень и вынырнули, обагренные алым соком, словно он взрезал
лес ножом и сунул руки в открытую рану.
вокруг гудят пчелы--это вовсе не пчелы, а целый мир тихонько мурлычет свою
песенку, говорит отец, а они сидят на замшелом стволе упавшего дерева, жуют
сандвичи и пытаются слушать лес, как слушает он. Отец, чуть посмеиваясь,
искоса поглядывает на Дугласа. Хотел было что-то сказать, но промолчал,