крючковатый нос с заросшими шерстью ноздрями и непрестанно
шевелящиеся пальцы вплотную надвинулись на мальчишек. Они
оторопело вытаращились на Ведьму. Не сразу дошел до них
смысл слов, которые бормотал иссохший рот.
лиц мальчишек, покалывая им то верхние, то нижние губы. И
вот они уже крепко-накрепко сшиты невидимой нитью.
тишину он продолжал слышать противный шелестящий голос. Мох
вырос в ушах Джима, накрепко запечатав их.
сторонам глядеть!
добела, повернули его глазные яблоки внутрь, в темноту, а за
ними с лязгом, словно железные ставни, захлопнулись веки.
Невидимое игольчатое насекомое продолжало сновать где-то
снаружи, и пыльный голос продолжал зашивать их ощущения,
навек отгораживая от всего мира.
набей, сном нагрузи, узелки крепко-накрепко свяжи, влей
молчание в кровь. Быть по сему, быть по сему!
молча, в полной неподвижности. Человек-в-Картинках отпустил
их и тоже сделал шаг назад. Ведьма тщательно обнюхала свою
работу, в последний раз пробежалась пальцами по двум статуям
и удовлетворенно затихла.
окликая по именам.
разыскивать очередную жертву. М-р Дарк скомандовал:
Карлик шел рядом с Джимом, Скелет - рядом с Вилли.
следом.
огне нестерпимой боли. Он открыл глаза, и тут по комнате
пронесся порыв ветра. Кто-то опять открыл входную дверь.
Вскоре послышался женский голос. Что-то напевая, он
приближался.
плоти. Пульсирующая боль не давала сосредоточиться,
высасывала силы, подавляла волю. Он попытался было сесть,
но боль снова опрокинула его.
подумал он. - Пятьдесят четыре - это еще не старость!"
порхают, плетут незримые нити, читают по Бройлю заголовки на
корешках, а ноздри настороженно исследуют воздух.
стеллажу. Он должен, обязан забраться туда, где книги
смогут защитить его. Их можно сталкивать сверху на голову
любому непрошеному визитеру.
руку вместе с болью, и пусть себе лежит там, созывая к себе
всех ведьм на свете. Он представил себе, как Ведьма тянет
из окна руки к огненному биению, лежащему на асфальте. Но
нет, рука здесь, она излучает боль, направляя эту странную
оборванную Цыганку.
Вот он я!
взвихрились вокруг нее, словно на огородном пугале. Но
Чарльз Хэллуэй даже не смотрел на свою новую обидчицу. В
нем боролись отчаяние и стремление во что бы то ни стало
найти выход. Борьба эта занимала все его существо
полностью, только глаза, пока не участвовавшие во внутренней
схватке, могли смотреть из-под полуопущенных век.
перестраивало ритм, и это было неудобно как-то, но вскоре на
смену неприятным ощущениям пришли странная легкость и
спокойствие.
Да, сердце слышало. Оно постепенно разжималось, как
разжимается стиснутый кулак. Сначала расслабляется один
палец...
шептала она.
избавлению от боли, он открыл глаза. Просто чтобы еще раз
посмотреть вокруг напоследок... Он увидел Ведьму. Он
увидел пальцы, усердно работающие в воздухе, а еще он
непостижимым образом увидел свое лицо, свое тело, сердце,
слабеющее на глазах, а в нем - свою душу. С каким-то
отрешенным любопытством он изучал странное создание,
стоявшее рядом. Считал стежки, которыми были перехвачены ее
веки, подсчитывал количество глубоких морщин-трещин на шее -
такая же шея у ящерицы Хэла, попадающейся в Аризоне; на
огромных ушах - как у небольшого слона; на иссохшем
глинистом лбу. Ему, пожалуй, еще не приходилось вот так
изучать другого человека. "А ведь это похоже на
головоломку, - пришла отстраненная мысль. - Собери ее и
узнаешь самый главный секрет жизни". Решение было тут,
рядом, оно крылось в самом объекте его внимания, и все могло
проясниться в один миг, вот сейчас, нет, чуть погодя, еще
чуть погодя. "Погляди-ка на эти скорпионьи пальцы, -
приглашал он сам себя, - послушай, как она причитает, как
перебирает воздух. Воздух! Вот именно! Она обманывает
воздух, надувает его! Да ведь это же сплошное
надувательство! Просто щекотно - и все!"
сердце принимает все за чистую монету. Принимает всерьез
этот щекотливый обман!
это я хихикаю, да еще в такой момент?"
разбирала в воздухе перед собой, закоротило, и ее слегка
тряхнуло током.
отшатывается и наклоняется поближе. Вот опять подалась
вперед...
посунулась к нему и принялась еще быстрее сучить пальцами в
нескольких дюймах от его груди. Это выглядело так, словно
она пытается зачаровать маятник старинных часов.
какая-то дурацкая улыбка.
лихорадочная поспешность, какое-то беспокойство,
прорывающееся гневными нотками в голосе. Вот умора! Так
даже смешнее.
без каких-либо усилий, без желания оказать сопротивление,
возникла ровная, спокойная уверенность: все это не имеет
никакого значения. Жизнь сейчас, в конце, казалась ему не
Акунин Борис
Ильин Андрей
Свержин Владимир
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Пехов Алексей