Рэй БРЭДБЕРИ

ВЫПИТЬ СРАЗУ: ПРОТИВ БЕЗУМИЯ ТОЛП

Это была одна из тех проклятых ночей, немыслимо жарких и душных,
когда ты лежишь пластом, полуживой, до двух часов ночи, потом садишься
рывком в постели, поливая себя своим прокисшим соком, и, пошатываясь,
спускаешься в огромную печь подземки, куда на крыльях пронзительного воя
вылетают из тьмы блуждавшие где-то поезда.

- Черт возьми, - прошептал Уилл Морган.

А черт уже взял эту заблудившуюся армию зверочеловеков, кочующих всю
ночь напролет из Бронкса на Кони-Айленд, потом обратно: вдруг повезет,
вдруг вдохнешь соленого океанского ветра и переполнишься благодарением.

Где-то, о боже, где-то в Манхэттене или дальше веет прохладой. Во что
бы то ни стало нужно найти ее, найти до рассвета...

- Проклятье!

Оглушенный, он смотрел, как бешеным прибоем вскипает и проносится
мимо улыбающаяся реклама зубной пасты, как эта реклама, созданная им
самим, преследует его в эту душную ночь на всем пути через остров
Манхэттен.

Застонав, поезд остановился.

На соседней колее стоял другой поезд.

Невероятно! Там, напротив, сидел у открытого окошка старик Нед
Эмминджер. Старик? Ведь они одного возраста, обоим по сорок, но однако...

Уилл Морган рывком поднял окно.

- Нед, сукин сын!

- Уилл, паршивец! И часто ты разъезжаешь в такое время?

- С тысяча девятьсот сорок шестого года - каждую проклятую жаркую
ночь!

- И я тоже! Рад тебя видеть!

- Лгун!

Взвизгнула сталь, и они оба исчезли.

"Боже, - подумал Уилл Морган, - двое ненавидят друг друга, сидят на
работе рядом, в каких-нибудь десяти футах один от другого, оба, стиснув
зубы, карабкаются вверх по служебной лестнице - и сталкиваются нос к носу
в три часа пополуночи в этом дантовом аду под плавящимся от зноя городом.
Вон как отдаются, замирая, наши голоса: лгун-н-н!"

Через полчаса, уже на вашингтон-сквер, его лба коснулся прохладный
ветер. Он двинулся туда, откуда этот ветер дул, и оказался в переулке...

Где температура была ниже на десять градусов.

- Хорошо! - прошептал он.

От ветра пахло ледяным дворцом, погребом, откуда в жару он, тогда еще
ребенок, таскал кусочки льда, чтобы натирать ими щеки и с визгом совать
себе под рубашку.

Прохладный ветер привел его по переулку к небольшой лавке на вывеске
которой было написано:

Мелисса Жабб, ведьма

Прачечная

Сдайте свои проблемы до 9 утра

Вечером вы получите их разрешенными

и мельче:

заклятия, зелья против ужасной атмосферы,

как ледяной, так и накаленной.

Настои, побуждающие вашего нанимателя

повысить вас в должности.

Бальзамы, мази, прах мумий

по рецептам древних глав корпораций.

Снадобья от шума.

Средства, разряжающие обстановку.

Растирания для страдающих паранойей водителей грузовиков.

Лекарства, которые следует принять, если появится

желание заплыть за пределы нью-йоркских доков.

На витрине были расставлены пузырьки с наклейками:

Совершеннейшая память

Дуновение ласкового апрельского ветра

Тишина и нежнейшая птичья трель

Он рассмеялся и остановился.

Ибо веяло прохладой и скрипнула дверь. И снова вспомнился холод белых
гротов, ледяной дворец детства, мир, выхваченный из зимних снов и
сохранявшийся даже в августе.

- Входите, - прошептал голос.

Дверь бесшумно отворилась внутрь.

Внутри царил холод склепа.

На трех козлах гигантским воспоминанием о феврале покоился брус
прозрачного льда в шесть футов длиной; с боков его стекали капли.

- Сейчас, - пробормотал он.

Тогда, в детстве, в его родном городке, в витрине скобяной лавки
лежала внутри огромного бруса льда жена фокусника и наверху бруса
выпуклыми ледяными буквами было написано имя: _м_и_с_с_ С_н_е_г_г. Ночь за
ночью спала она там, снежная принцесса. Он и другие мальчишки тайком
крались из дому после полуночи смотреть, как она улыбается в холодном
прозрачном сне. Половину ночей в то лето простояли они, четверо или пятеро
дышащих жаром четырнадцатилетних мальчиков, уставившись на нее, надеясь,
что их огненные взгляды растопят лед.

Но _т_о_т_ лед так и не растаял...

- Подождите, - прошептал он. - Послушайте...

Он сделал еще один шаг в темноту ночной лавки.

Боже, да ведь это она! Вон там, в _э_т_о_й_ глыбе льда! Разве не те
же очертания были у глыбы, внутри которой всего несколько мгновений назад
дремала среди напоенных прохладой сновидений белая как снег женщина? Те
же. Эта глыба - такая же полая, такая же красивая, так же скруглены углы.
Но... Женщины в ней нет. Где она?

- Здесь, - прошептал голос.

По ту сторону блестящего холодного гроба, в углу, двигались тени.

- Добро пожаловать. Закройте дверь.

Он почувствовал, что она Недалеко, среди теней. Ее плоть, если бы ты
до нее дотронулся, оказалась бы прохладной, все такой же свежей благодаря
времени, проведенному в ледяном гробу, с которого стекают капли. Только
протянуть руку, и...

- Как вы сюда попали? - спросил ее нежный голос.

- Душная ночь. Хожу. Езжу. Ищу прохлады. Мне как-то плохо.

- Вы пришли как раз туда, куда нужно.

- Но это же _б_е_з_у_м_и_е_! Я не верю в психиатров. Друзья меня не
выносят, потому что я твержу: мистер Пустозвон и Фрейд скончались двадцать
лет назад, и с ними остальные клоуны. Я не верю ни в астрологов, ни в
нумерологов, ни в хиромантов...

- Я не гадаю по руке. Но... Дайте мне вашу руку.

Он протянул руку в мягкую темноту.

Ее пальцы нащупали его ладонь. Они были холодные, как у маленькой
девочки, только что рывшейся в холодильнике. Он сказал:

- На вашей вывеске написано: _М_е_л_и_с_с_а _Ж_а_б_б, _в_е_д_ь_м_а.
Что ведьме делать в Нью-Йорке летом тысяча девятьсот семьдесят четвертого
года?

- А какому городу, скажите, ведьма когда-нибудь была нужна больше,
чем Нью-Йорку в этом году?

- Это правда. Мы здесь безумные. Но... вам-то что за дело до этого?

- Ведьму рождают истинные нужды ее времени, - сказала она. - Меня
породил Нью-Йорк. Все, что в нем есть самого дурного. И вот вы пришли по
наитию и нашли меня. Дайте мне вашу другую руку.

Хотя ее лицо казалось в полутьме призрачно-холодным, он почувствовал,
как взгляд ее движется по его дрожащей ладони.

- О, почему вас так долго не было? - сказала она печально. - Уже и
так почти поздно.

- В каком смысле?

- Вам не спастись. Вы не сможете принять мой дар.

Сердце его заколотилось.

- Какой дар?

- Покой, - ответила она. - Безмятежность. Тишину среди бедлама. Я
дитя ядовитого ветра, совокупившегося с Ист-Ривер в блестящую от нефти,
усыпанную мусором полночь. Я восстала против своих родителей. Я прививка
против желчи, благодаря которой появилась на свет. Я сыворотка, родившаяся
из ядов. Я антитело для времени. Я всеисцеляющее лекарство. Город вас
убивает, не так ли? Манхэттен - ваш палач. Дайте мне быть вашим щитом.

- Каким образом?

- Вы станете моим учеником. Как невидимая свора гончих, защита моя
окружит вас кольцом. Никогда больше не надругается над вашим слухом грохот
подземки. Никогда не будет отравлять вам легкие и выжигать глаза смог. В
обед ваш язык ощутит вкус райских плодов в самых обыкновенных дешевых
сосисках. Вода из холодильника у вас на службе станет редким благородным
вином. Полицейские станут отвечать, когда к ним обращаетесь вы. Вы только
моргнете, и такси, мчащееся в никуда после конца смены, сразу около вас
остановится. Театральные билеты будут появляться, едва вы подойдете к