Рэй БРЭДБЕРИ

ПОДМЕНА

К восьми часам она уже разложила длинные тонкие сигареты, расставила
хрустальные бокалы для вина и изящное серебряное ведерко с кубиками
колотого льда, среди которых, покрываясь бисеринками изморози, медленно
охлаждалась зеленая бутылка. Она встала, окидывая взглядом комнату, в
которой все было олицетворением опрятности и аккуратности, с удобно
расставленными чистыми пепельницами. Она взбила подушку на тахте и
отступила назад, еще раз окидывая все оценивающим взглядом. Потом
заторопилась в ванную комнату и вернулась оттуда с бутылочкой стрихнина,
которую положила под журнал на краю стола. Молоток и ледоруб были
припрятаны еще раньше.

Она была готова.

Будто ожидая этого, зазвонил телефон. Когда она ответила, с другого
конца провода донесся голос:

Я Иду.

Он стоял сейчас на безучастно проплывающем по железной глотке здания
эскалаторе, теребя пальцами аккуратно подстриженные усы, в хорошо
подогнанном белом летнем костюме с черным галстуком. Его можно было бы
назвать приятным блондином с немного поседевшими волосами. Этакий
привлекательный мужчина пятидесяти лет, делающий визит даме тридцати лет,
еще не потерявший свежесть, компанейский, не прочь пригубить вина и не
чуждый всего остального.

- Лгунишка, - прошептала она почти одновременно с его стуком в дверь.

- Добрый вечер, Марта, - поприветствовал он.

- Так и будешь стоять на пороге? - она мягко поцеловала его.

- Разве так целуются? - Его глаза потемнели. - Вот как надо. - И он
надолго припал своими губами и ее.

Закрыв глаза, она подумала: неужели все изменилось с прошлой недели,
прошлого месяца, прошлого года? Но что ее заставляет подозревать? Какая-то
мелочь. Это даже невозможно было выразить, настолько все тонко. Он
изменился неуловимо и окончательно. Настолько заметным сейчас стало его
превращение, что уже в течение двух месяцев по ночам невеселые мысли
напрочь отгоняли сон. Ночным бдениям в четырех стенах она стала
предпочитать полеты на геликоптере к океану и обратно, чтобы забыться,
развлекаясь проецируемыми прямо на облака фильмами, которые уносили ее
назад, в 1975 год, воскрешая в ней воспоминания, плавно сменяющие друг
друга в морском тумане, с голосами, похожими на голоса богов при звуках
прибоя.

- Неважный ответ, - произнес он после поцелуя, чуть отошел и окинул
ее критическим взглядом. - Что-нибудь не так, Марта?

- Нет, ничего, - ответила она и подумала про себя, что все не так. -
Ты не такой. Где ты был сегодня вечером, Леонард? С кем ты танцевал вдали
отсюда или пил в комнате на другом конце города? С кем ты был изысканно
обходителен? Раз большую часть времени ты провел не в этой комнате, то я
собираюсь бросить тебе в лицо доказательства всех твоих посторонних
связей.

- Что это? - спросил он, оглядываясь вокруг. - Молоток? Ты что,
собиралась повесить картину, Марта?

- Нет, я собиралась ударить тебя им, - сказала она со смехом.

- Да, конечно, - подхватил он, улыбаясь. - Тогда, может, вот это
изменит твое намерение?

Он открыл обитый бархатом футляр, в котором переливалось жемчужное
ожерелье.

- О, Леонард! - Она надела его дрожащими пальцами и, возбужденная
неожиданным подарком, повернулась к нему. - Ты так добр ко мне.

- Пустяки, дорогая.

В эти минуты почти забылись все подозрения. Он ведь был с ней, разве
не так? У него нисколько не прошел интерес к ней, не так ли? Конечно, нет.
Он был таким же добрым, великодушным и обходительным с ней. Никогда она не
видела его приходящим без какого-либо подарка на запястье или на палец.
Тогда почему ей неуютно в его присутствии?

Все началось с той фотографии в газете два месяца назад. Фотография
его с Алисой Саммерс в Клубе в ночь на семнадцатое апреля. Снимок попал ей
на глаза лишь месяц спустя, и тогда она поинтересовалась:

- Леонард, ты ничего не говорил мне о том, что приглашал Алису
Саммерс в Клуб в ночь на семнадцатое апреля.

- Неужели, Марта? По-моему, говорил.

- Но ведь это было в ту ночь, когда мы оставались вместе, здесь.

- Не понимаю, как так могло произойти. Мы поужинали, потом слушали
симфонии и пили вино до самого утра в Клубе.

- Я уверена, что ты был со мной, Леонард.

- Ты перебрала лишнего, дорогая. Кстати, может, ты ведешь дневник?

- Я не девочка.

- Ну, а что же ты тогда? Ни дневника, ни записей. Я был здесь в
предыдущую или в следующую ночь, вот и все. Ну ладно, хватит об этом.
Марта, давай выпьем.

Но ее не успокоили его объяснения. Она не могла бы заснуть от мысли и
уверенности, что он был у нее ночью семнадцатого апреля. Конечно, это был
нонсенс. Его не мотив быть сразу в двух местах.

Оба они стояли, глядя на молоток, лежащий на полу. Она подняла его и
положила на стол.

- Поцелуй меня, - неожиданно вырвалось у нее. Ей вдруг захотелось
именно сейчас больше, чем когда-либо, быть уверенной в нем. Он обнял ее и
сказал:

- Сначала бокал вина.

- Нет, - настаивала она и поцеловала его.

Да, оно было. Это различие. Невозможно было рассказать про это
кому-нибудь или даже описать. Все равно, что стараться описать незрячему
красоту радуги. Но в поцелуе произошел неуловимый химический процесс. Это
уже не поцелуй мистера Леонарда Хилла. Он напоминал поцелуй Леонарда
Хилла, но достаточно отличался, чтобы у нее включился и заработал какой-то
подсознательный механизм сомнения. Что обнаружил бы анализ во влаге его
губ? Нехватку каких-то бактерий? И, что касается самих губ, стали они
мягче или тверже?

Что-то неуловимое.

- Хорошо, теперь вино, - сказала она и открыла бутылку. Налила полные
стаканы. - Ой, ты не сходишь на кухню за салфетками?

Пока его шаги раздавались в другой комнате, она налила в его бокал
стрихнин. Он вернулся с салфетками, проложил их под бокалы и поднял свой.

- За нас.

О, господи, мелькнуло у нее в голове, а что, если я ошибаюсь? Вдруг
это действительно он? Может, я шизофреничка, действительно чокнутая и не
подозреваю об этом?

- За нас, - подняла она другой бокал.

Он выпил вино одним глотком, как всегда.

- Господи, - поморщился, - какой ужас. Где ты его откопала?

- В Модести.

- Больше не бери там. Впрочем, не отказался бы еще.

- Хорошо, у меня есть еще в холодильнике.

Когда она принесла новую бутылку, он сидел там же, посвежевший и
оживленный.

- Ты замечательно выглядишь, - отметила она.

- Прекрасно себя чувствую. А ты красивая. Думаю, сегодня я люблю тебя
больше, чем когда-либо.

Она ждала, когда он завалится на бок и вытаращит потускневшие,
мертвые и изумленные глаза.

- Ну что ж, продолжим, - донесся до нее его голос. Он открыл бутылку.
Когда она опустела, прошел уже час. Он рассказывал какие-то забавные
коротенькие истории, держа ее руки в своих и осыпая их поцелуями. Наконец
заглянул ей в глаза и спросил:

- Ты сегодня какая-то тихая, Марта. Что нибудь произошло?

- Нет, - раздался ее ответ.

На прошлой неделе была передача новостей, которая окончательно
обеспокоила ее и заставила решиться выяснить все, передача, которая точно
объясняла ее одиночество с ним. О куклах. Патентованные куклы. Не то,
чтобы они действительно существовали, но ходили слухи, полиция
расследовала их.

Куклы в рост человека, механические, не на нитках, секретные,
сделанные под настоящих людей. На черном рынке их можно купить за десять
тысяч. Можно заказать свою точную копию. Если осточертели знакомые лица,
можно послать куклу вместо себя, которая будет пить вино, сидеть на
обедах, здороваться, обмениваться сплетнями с миссис Райнхарт по левую
руку, с мистером Симмонсом по правую, миссис Гленнер, сидящей напротив.

Подумать только, сколько идиотских разговоров о политике можно
пропустить мимо ушей, сколько ненужных тошных шоу можно никогда не
смотреть. А сколько зануд встретится на пути, с которыми можно не тратить
нервов. И, в конце концов, подумать только о драгоценных любимых, которых
на время можно и забыть, ни на минуту не отлучаясь от них.

Когда ее мысли дошли до последнего пункта, с ней почти приключилась
истерика. Конечно, доказательств существования таких кукол не было. Всего
лишь скрытые слухи, вполне достаточные, чтобы впасть в истерику
впечатлительному человеку.

- Опять ты витаешь в облаках, - нарушил он ход ее мыслей. - О чем это
ты размышляешь?

Ее взгляд задержался на нем. Было до ужаса глупо, в любой момент его