Гюнтер БРАУН, Йоханна БРАУН

УТОФАНТ

Найденный в будущем ежемесячный журнал

из III тысячелетия

СОДЕРЖАНИЕ:

От издателей

Смещение

Катастрофа месяца Эффект домино

Путевые заметки В гостях у парсимонцев

Из старинных архивов Компенсатор времени

Заметки левитатора

Семейный досуг Дедушка и внучек о Ра и Сге

Катастрофа месяца Затопление в Клабене

Новое в мире книг Краткий справочник наиболее

распространенных болезней

Литературный конструктор

научной фантастики

Катастрофа месяца Утечка веселящего газа

ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ

Найденный нами во время раскопок, производившихся в будущем,
ежемесячник "Утофант" сохранился, к сожалению, не полностью - иные из
страниц этого научно-технического сборника оказались разъедены химическими
веществами, другие повреждены огнем, а некоторые безнадежно изрешечены
каким-то нам, по-видимому, не известным излучением, и текст абсолютно не
поддается прочтению, что может быть, впрочем, и результатом неутомимой
активности какой-нибудь настойчивой породы червей. В некоторых книжках под
идеально сохранившимися переплетами из бутылочно-зеленого прогнолита не
обнаружилось, когда мы раскрыли их, ничего, кроме мелко струящейся серой,
с серебристым отливом муки.

И все же мы решаемся попытаться, используя более или менее уцелевшие
страницы изданных в разные годы и к настоящему времени рассмотренных нами
выпусков "Утофанта", дать читателю некоторое общее представление об этом
журнале из третьего тысячелетия. В отдельных случаях мы сочли
целесообразным привести также и фрагменты. Кое-где мы восполнили
недостающие разрушенные слова своими собственными, ориентируясь по
содержанию текста, кое-где оставили дыры незалатанными.

СМЕЩЕНИЕ

Уна, уроженка Троицких островов, чувствовала себя задетой словами
своего профессора, пусть даже и сказанными с искренним желанием сделать ей
комплимент: "Ну до чего же скоро вы здесь со всем освоились! Прямо
поразительно!"

Уна, конечно, вполне отдавала себе отчет в том, что он, в
соответствии с данными различных известных ему источников, привык считать
Троицкие острова краями затерянными и негостеприимными, смотреть на них
как на малопривлекательную местность с немногочисленными, отданными во
власть ветров и непогоды жителями, как на земли, не располагающие,
согласно энциклопедии, ничем, кроме сплошных нагромождений скал да скупой
ползучей растительности, не считая одиноких, согбенных ветрами кустов; ни
полезных ископаемых, ни городов и даже деревень - лишь несколько
разбросанных тут и там небольших селений. Плюс ко всему - почти
беспрерывные дожди, туманы, бури. Однако же, как считала Уна, все это и
вполовину не соответствовало действительности. Она бы не стала судить о
стране, которой не видела собственными глазами. Оттого-то и обидела ее
похвала в том, как на удивление быстро осмотрелась и прижилась она в
многомиллионном городе с его автобусами, метро, музеями и громадными
торговыми павильонами, с какой невероятной быстротой освоила язык, обычаи,
привычки и нравы, впитала культуру здешних мест.

Ведь объявилась Уна в метрополии в плаще из овечьей шерсти, в
шерстяных брюках и окрашенном растительными красителями свитере грубой
вязки, с мешком из рыбьей кожи за плечами и в плетеных сандалиях на босу
ногу.

И двух месяцев не прошло еще со дня ее прибытия. А она сейчас, в
крутых завитках прически, в лиловом, с низким вырезом, вечернем платье, с
гигантскими кольцами-серьгами в ушах и новейшим, из последнего номера
"Визажистен-штрих", рисунком макияжа на лице, сидела в опере и слушала
Глюка. А в антракте щеголяла на высоких шпильках по фойе так, будто и не
ходила никогда ни в чем другом, и говорила о возрастающей актуальности
творческого наследия композитора Глюка, точно ни о ком другом и не думала
на своих островах, кроме как именно об этом самом Глюке. Но можно было
встретить ее и с распущенными космами, в зеленых, в обтяжку, поднимающейся
по ступеням лестницы в Музее джаза и рассуждающей об Эллингтоне и
Армстронге.

И не о чем-то там вообще рассуждающей. Уна разбиралась во всем
по-настоящему.

Уна знала о тех дискуссиях, что конфиденциально велись у нее за
спиной. Аурелио Дидас, тот самый профессор, удостоивший ее похвалы,
рассказывал ей об этом, усердно таская за собой по метрополийским
ресторанам. Многие, просвещал он ее, считают, что она обладает развитыми
подражательными способностями, но это лишь ее наружная, так сказать,
оболочка, исключительно рецептивное свойство, какое часто наблюдается у -
и это выражение профессор Дидас тоже выложил ей - дикарей, необычайно
быстро перенимающих внешние элементы иной, более высокой культуры.
Оболочка, скорлупа, поза, жест. Интересно, говорят, что произойдет, когда
столкнутся внутренняя сущность Уны, в которой ей, понятно, никто не
отказывает, и внешний слой быстро воспринятой цивилизации?

"Вы что же, куриные ваши мозги, - могла бы ответить Уна, - и вправду
мните, будто я здесь, у вас, впервые услышала Глюка, и Эллингтона, и
Армстронга, воображаете, надутые вы невежды, будто взяли на откуп всю
мировую культуру, и считаете, где уж им там на своих островах, на которых
вы никогда не бывали, знать что-то? Так, гиганты мысли?" Она знала, именно
таков был популярный здесь стиль "мы ребята простые". Все эти люди были бы
в восторге от того, что она так быстро научилась его имитировать, и
приняли бы ее слова как освежающую наивность не исковерканного
образованием дитяти природы.

Уна не держала на них зла, на всех тех, что, совершенно искренне
восхищаясь и поражаясь ее способностям, с таким превосходством взирали на
нее. Ей даже было скорее немного жаль их, особенно Дидаса, то и дело
твердившего ей, что либо она гений, либо такова уж их природа, троицких
островитян. Ведь встречаются, как известно, и гениальные народности.

Сочувствие вызывали и сокурсники. Как это ты так быстро все
просекаешь? Приходишь на лекцию по относительности, а когда выходишь из
аудитории, у тебя такой вид, словно ты уже все поняла. Как это ты
умудряешься? Ты когда зубришь?

- Зубрю? А что значит "зубрить"? - спрашивала Уна.

- Ну, мы имеем в виду, когда ты долбишь?

- А что значит "долбить"?

Они возбужденно отвечали:

- Мы почти и не видим тебя в читалке, где грызем всю эту канитель. Да
и в своей берлоге ты тоже вроде не больно-то налегаешь. Как это у тебя
получается?

Она улыбалась смущенно:

- Я не знаю, как это объяснить.

И думала: "Вы этого не поймете". Она не была удивлена, когда Дидас
предложил ей переехать к нему, чтобы, как это здесь называлось, жить с ним
вместе. Она уже успела приметить, как быстро это устраивалось здесь, в
метрополии. А потому почти и не вслушивалась в доводы.

Он любит ее, говорил Дидас, потому что, с одной стороны, она кажется
ему загадочной - "в женщине, понимаешь ли, должно быть нечто загадочное",
- а с другой, так он полагает, ее развитие превосходит обычный средний
уровень. Он не разделяет мнения коллег о том, что она-де просто-напросто
рецептивно переимчива. Упомянул он и о внешних достоинствах: Уну хотя и не
назовешь красивой, но внешность ее определенным образом волнует, и у нее
отличное гибкое тело, худощавое, но вовсе не тощее.

- И потому в самый раз на бульон, - подытожила она.

И это ему тоже в ней нравится: ее задиристость и ирония и то, что она
никакого значения не придает комплиментам. Это свойственно женщинам,
которые в них не нуждаются. Но и она пусть смело скажет ему, как его
оценивает. Он не страдает повышенной чувствительностью, так что нет
необходимости играть в вежливость, он умеет сносить критику. И, более
того, будет рад ей.

- Даже и не знаю, - тихо ответила Уна. Просто взять да и сказать, что
человек, мол, таков и таков, перечислив какие-то его черты, ей и в голову
не приходило. Так, на ее взгляд, даже какой-нибудь предмет нельзя было по
достоинству оценить - телевизор, скажем, или автомобиль. Лишь в
определенных ситуациях, считала она, предмет показывает, каков он на самом
деле. А с человеком и того сложнее. Ее представление о Дидасе было
расплывчатым. Сумеет ли он развить в себе черты собственной