спросит. Стыдясь своих незаплетенных волос, значения белого шарфа, того,
что он илин. А может быть, она поняла это, заметив разницу между ним и
кайя Рохом, его высокорожденным кузеном. Он не смог бы всего объяснить.
Подменыш лежал поперек его колена. Он беспокоился о нем, словно это была
живая вещь. К тому же угрожающим было само присутствие Моргейн,
обязывающее его молчать.
словно ждала, что он ударит ее, так, будто она собирается защищать Роха,
сделает все ради его спасения.
могла рассчитывать уехать далеко.
скулы были твердыми. - Я с холмов Бэрроу. Я могу охотиться и ловить рыбу.
У меня был пони, до тех пор пока вы не взяли его.
это ему обратно, когда найду его. Я лишь хотела использовать его при
необходимости.
уехал.
словно ей не нравилось выражение его лица.
посматривая назад, чтобы быть уверенным, что она не убежит. Но Джиран
осталась на месте.
она продолжала смотреть на него сквозь языки пламени. Затем резко
отвернулась и закуталась в плащ. А он сложил руки на рукоятке Подменыша,
опершись на нее, и весь его мир был перевернут тем, что она сказала ему.
Он понимал ее расположение к Роху, даже несмотря на то, что был для нее
чужаком. Он знал манеры своего кузена, тот путь, которым он овладевал
сердцами тех, кто с ним встречался. Точно так же Рох однажды расположил к
себе и его, несмотря на все другие свои недостатки. Было больно знать, что
этот человек не изменился, сохранив свою былую мягкость и честность, все
благородство, какое было в нем. Ведь это была лишь иллюзия. Душа Роха не
могла выжить. Моргейн уверяла его в этом - значит, это было так. Можешь
вернуть это ему, - сказала Моргейн, вооружая его.
к нему. Двор в Моридже. Блеск клинков, смерть брата, в которой он был
виноват. Разрушить, осквернить этим клинком дом, в котором от Роха
осталось лишь лицо и голос - вот что ожидало его, к чему он должен был
себя готовить. О небеса, думал он, и болезнь вновь возвращалась к нему.
Это всего лишь его внешность.
того, в чем нуждался. Но в кваджле не могло быть никакой доброты, в
кваджле, который ради собственной жизни забрал жизнь Роха. Ничто так не
просто и человечно, как доброта. Высокорожденный воин, лорд, не унизился
до воровства даже при великой нужде. Это не было характерной чертой
кваджла, который лгал, убивал и воровал три поколения подряд. Великодушие
и щедрость были ему неведомы. Это был не кваджл. Это были манеры самого
кайя Роха, более доброго, чем практичного, в жилах которого текла кровь,
которую оба они разделили. Это был сам Рох.
темной фигуре, даже будучи уверен, что это всего лишь Моргейн. Он немного
испугался того, что не заметил ее движения, хотя она и была приемной кайя
и двигалась очень тихо, но больше всего его беспокоили те мысли, во время
которых она подошла к нему. И то, что он нарушил клятву, в то время как
она верила ему. На мгновение он почувствовал, что она изучает его. А
затем, пожав плечами, она села у огня.
глаза встретились с его глазами, вызывая в нем страх. Она была способна к
иррациональному. Зная это, он все же оставался с ней и вспоминал: он не
единственный, кто шел на это. На ее совести было куда больше крови друзей,
чем врагов. Она убивала больше тех, кто разделял с ней хлеб, чем тех, кому
желала смерти. Рох был одним из этих последних, кто таким образом пересек
ее путь - и он был достоин жалости. Вейни подумал о Рохе и о самом себе и
вдруг ощутил как бы огромное расстояние между собой и Моргейн.
Моргейн могла ухватиться за эту мысль. Он видел, что это очень соблазняет
ее. Но поскольку это предложение исходило от него, она должна была
ответить разумно.
болели от усталости. Он взял меч в руки и передал ей, радуясь, что
избавляется от него, чувствуя, что ее страдание было как бы сосредоточено
в этом мече. Может быть, подумал он, это и мешало ей сейчас спать. Держа
меч, она наклонилась к огню, устраиваясь поудобнее.
- Вейни?
мысли.
раздражение, пытаясь вспомнить, о чем говорил вслух, а что сдержал в своем
сердце. Он взглянул на Джиран, которая спокойно спала или же притворялась.
для нас, для того, что нас заботит. Мне кажется, лучше отпустить ее утром.
ответила Моргейн.
отваживался высказать вслух, болезненные мысли, которые напоминали, что их
обществе не может быть безопасной ни для кого.
допускающим возражений.
предчувствие. Ему трудно было дышать.
только что покинула. Когда он лег среди их утвари и укрылся жестким
одеялом, каждый мускул его дрожал от напряжения.
или, еще лучше, чтобы они потерялись в тумане и никогда бы не встретились.
Он перевернулся на другой бок и уставился в слепую тьму, вспоминая дом и
другие леса, зная, что теперь находится в ссылке, из которой возврата нет.
только дальше вперед. "И теперь его судьба такова, - думал он со все
возрастающей тревогой, - что он никогда не узнает, куда же они идут".
Висящее у него на поясе оружие, Моргейн и украденный эндарский конь - вот
все, что было здесь от того мира, который он знал. И был еще Рох, и этот
ребенок, который принес с собой дурные предчувствия о мире, которого он
знать не хотел. Это был теперь его собственный груз - Джиран, дочь Эла. И
он сожалел о том мгновении, когда подловил ее на дороге, чего она могла бы
избежать, если бы пошла другим путем.
пробуждаясь от сна более глубокого, чем он того желал. - Приготовь
лошадей, - сказала она.
волшебные волосы.
но погода заставляет нас двигаться.
взглянул на небо, то увидел на севере, за безжизненными деревьями, вспышки
молний. Ветер холодно дул сквозь листья. Моргейн уже свернула их одеяла и
упаковывала их. Ему нужно было затушить огонь и отыскать тропинку с холма,
среди каменных развалин, через узкие проходы, а затем опять подняться сюда
так, чтобы лошади тоже могли пройти. Лошади заволновались при его
приближении, уже встревоженные погодой. Но Сиптах узнал его, и он нежно
погладил коня. Серый Сиптах был более благородный конь, чем его
собственный эндарский. Он взял за поводья серого и домашнего пони Джиран и
повел их назад тем путем, которым спускался из руин. Джиран уже
проснулась. Он увидел ее стоящей у огня и подошел к ней, чтобы спросить о
чем-нибудь, но Моргейн перебила его, забирая поводья лошадей.
Роллинс Джеймс
Чернецов Андрей
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай
Майер Стефани
Марко Джон