дождя.
хоть раз, пока я был за холмом?
на реке, еще до этого... около ивы. Но это был всего лишь какой-то миг...
Звук был немного громче, чем шум дождя.
вполне различимыми, когда явно приблизились к двери. Затем раздался стук.
недалеко от очага. У него была слабая надежда, что если это не проделки
водяного, то больше ничего сверхъестественного быть не должно, потому что
первая его мысль, связанная с ночным визитом, была именно об этом
существе, обитающем в мрачной пещере. Но Ууламетс уже торопливо пытался
встать, а Саша тут же бросился помогать ему: старик отстранил его и
направился прямо к двери, путаясь в волочившемся за ним одеяле.
рассуждать вполне здраво.
и отвел его в сторону, как только Ууламетс откинул щеколду и резкий порыв
ветра распахнул дверь.
мокрая: с ее светлых волос и с платья потоками стекала вода.
призраку, но теперь его белизна была лишь следствием холода, а не дыхания
смерти, и спадающие на пол потоки воды - всего лишь следствием дождя...
недоступна чьему бы то ни было взору, теперь предстала перед ними и ее
могли увидеть все.
за старика, или хотя бы испугаться, что она вот-вот может превратиться в
груду старых костей, смешанных с сорной травой... один Бог знает с какими
намерениями...
голову от плеча отца и изумленно огляделась кругом, он ожидал, скорее
предвидел, то что она будет рада увидеть его.
предметы, находившиеся в комнате: стол или стул, а ее интерес, если он и
был, ограничивался лишь обычным любопытством к незнакомцам, появившимся в
ее доме.
разбросанные там одеяла. Он уже давно поднял упавший меч, и, казалось
забыл о нем, и во всем доме только Саша догадался закрыть дверь и
набросить щеколду, чтобы преградить доступ ветру. И Саша же догадался с
изумившим всех самообладанием предложить дочери старика чаю.
стола и уселся на лавку, все еще сжимая в руках меч и наблюдая за тем, как
любящий отец завернул промокшую и продрогшую дочь в одеяло, растирая ее
руки, вытирая ее длинные, свисавшие почти до бедер волосы, бормоча себе
под нос как она замерзла и как он уже потерял всякую надежду этим утром
увидеть ее, и как несказанно рад он был теперь. Неожиданно оказалось, что
этот старик, помилуй Бог, имеет сердце, или же он абсолютно выжил из ума.
выжимала воду или, по крайней мере, пыталась так или иначе обсохнуть,
завернувшись в груду одеял, и постоянно пожимала отцовские руки, ни на
минуту не выпуская их из своих, повторяя, как она рада снова вернуться
домой, и как (здесь она первый раз взглянула на Петра) трудно ей было
избежать своей судьбы, свойственной каждой русалке, и как она хотела
только одного: быть все время как можно ближе к своему отцу. Постепенно
она нашла другую тему для разговора с ним.
которые неожиданно покрылись лихорадочным румянцем. - Мне так жаль, что
все кругом вымерло. Я не хотела, чтобы так случилось, но, в то же время, я
не хотела исчезнуть, превратившись в прах. Я не знала никакой другой
заботы, как только оставаться живой. Поэтому все они умерли, все до
одного, и я лишь сожалею об этом...
балансируя на одной ноге, пытался снять с огня котелок с водой.
ноге, и недавний призрак, рыдающий на плече у старика...
и очень жалел, что это не его плечо, на которое сейчас лились потоки слез.
И еще ему хотелось, чтобы она взглянула в его сторону, и он наверняка мог
бы узнать какого у нее цвета глаза: темные или светлые.
жертв, или она имела какие-то иные причины, когда преследовала его...
момент ему это казалось вполне определенно) она пыталась предупредить его
о чем-то, и в последнюю ночь, когда в дом ворвался ветер, она явилась ему
во сне, мало похожая на охотницу, а скорее просто на безнадежно потерянную
девушку, которая говорила с ним едва слышно, так что он с трудом разбирал
слова...
сами кидались ему на шею, но он мало обращал на них внимания: мужчина с
его внешностью очень скоро понимал, что все это было лишь пустой тратой
времени. Его всегда интересовали лишь зрелые женщины из состоятельных
семей. Но каждое движение этой девушки, ежеминутно напоминавшее о
молодости и жизни приятно изумляло его, было преходящим, но... реальным...
коснулась своими пальцами его руки, когда брала чашку. Это прикосновение
слегка подтолкнуло его кровь, и он не знал как отделаться от этого
состояния, да и вряд ли мог знать: ведь он никогда в жизни не приближался
больше чем на пол шага ни к одной девушке, которая могла бы заставить его
пережить подобные ощущения. Поэтому он отступил назад, в то же мгновенье
наступив на лежащие на полу одеяла и, стараясь сохранить равновесие,
сделал несколько странных движений. Он выглядел при этом явным дураком,
если бы она в этот момент взглянула на него, но он надеялся, что она не
смотрела в его сторону. И как раз в это время он подумал о том, что дочь
колдуна может знать многое о людях, так же как и он, будучи чрезмерно
чувствительной к окружающему ее миру.
чувства, и чем больше он старался не думать об этом, тем сильнее
становилось его замешательство. Он пошатываясь отошел в тень, сделав
большой круг возле Ууламетса и его дочери, пряча пылающее лицо. Она
наверняка решила, что он законченный дурак, и даже наверняка могла
возненавидеть его, особенно потому, что он обладал, как говорил старик
Ууламетс, определенной ловкостью, и, кроме того, спал в ее доме и
расспрашивал о ней у ее отца...
у него всегда была роль человека, сующего нос в чужие дела.
себя, что если он будет рядом с кем-то более зрелым и выдержанным,
например как Петр, то будет меньше бросаться в глаза.
голоса звучали так тихо, что Петр мог слышать шум дождя за стенами дома,
но он все равно продолжал наблюдать за ней и старался даже поймать обрывки
слов из ответов, которые давал Ууламетс: как он был напуган тем, что она
утопилась, или попала в какую-то беду и пыталась убежать, но девушка
отрицала все его предположения...
- и тут меня поймал водяной. Мне бы следовало было узнать его. Но ведь я
никогда ничего не слушала... А он выглядел как обычный путник...
встретить здесь путника за последнюю сотню лет.
этом лесу. Лес стал мертвым. Сколько же могло пройти с тех пор лет?
мог бы кто-нибудь в его возрасте иметь такую молодую дочь?
голоском, совершенно спокойно рассказывая о вещах, которые заставили бы
побледнеть взрослого мужчину. Петр подумал, что ее спокойствие и весь
облик скорее напоминали ему княжну: и лицо, и руки были словно созданы для
того, чтобы быть убранными в золото и жемчуга. На ней же было лишь одно