И ему не понравится то, что я сделаю, если я узнаю, что он солгал.
страстно, потому что был готов вот-вот залиться слезами. И еще он очень
хотел, чтобы у него зажила рука, даже если Ууламетс откажется помогать
ему.
полезно будет дважды подумать, прежде чем он будет посылать меня
куда-нибудь еще после этого, потому что в один прекрасный день ты сам
окажешься в его шкуре.
намеревался всерьез причинить кому-либо какой-то вред; но он был готов
сделать это, если кто-то вдруг так поступит с Петром, и у него не было ни
малодушия, ни сомнений в этом намерении.
желание. Продолжая испытывать волнение еще и еще, он решил, что уже хочет
этого, и что это желание направлено именно на Ууламетса...
Только я посоветовал бы тебе, малый, попытаться направить все на
исцеление... Это гораздо труднее, и гораздо важнее в настоящий момент.
желание Ууламетса было абсолютно реальным и что Ууламетс был абсолютно
уверен, что мальчик потерпит неудачу.
согласен со своим приятелем. Твоя угроза - это еще будущая, в лучшем
случае. Но если настанет день, малый, когда окажется, что ты выбираешь
свой путь, поверь, что это так случиться, он будет рисковать из-за тебя не
на много больше, чем сейчас из-за меня.
чувствовал, что речь идет не о сегодняшнем дне.
Ивешка отпрянула от отца, стараясь даже не глядеть в его сторону, когда
доставала с полки котелки и ложки.
ним. Но тебе не надо этого делать. Пожалуйста, не связывайся с ним.
сложил свои руки, пряча раненую вниз, как будто она беспокоила его, и
сказал, стараясь быть как можно убедительнее:
свои желания, как хотел этого Петр, особенно о том, чтобы Петр покинул их.
Он полагался на Петра, когда тот был в хорошей форме и использовал свою
голову: он знал гораздо больше Саши, когда дело касалось взаимоотношений
между людьми.
Ты подумай об этом. Подумай, и все. А я, тем временем, могу помириться с
дедушкой.
лице преднамеренную искусственную улыбку. - У меня не будет затруднений с
этим. Мне и раньше приходилось иметь дело с проходимцами и ворами.
Сашу по плечу тыльной стороной руки и бросил короткий косой взгляд в
сторону очага, напоминая тем самым, что Ууламетс может услышать их. -
Итак, он заполучил нас. Ничего не остается. Теперь ты должен думать своей
головой и доверять мне, когда я буду пользоваться своей, слышишь меня?
котла овсяную кашу, разговаривая о чем-то с Ивешкой, которая стояла
уставясь в пол и сложив руки, почти не реагируя на слова отца.
произошло, ни с домом, ни с дочерью Ууламетса. Ничего, из всего того, что
планировал старик, казалось, не изменило хода его намерений.
Петра для того самого дела, несмотря на то, что и сделал Петру предложение
покинуть дом. Сашу не оставляло глубокое беспокойное ощущение, что
Ууламетс тайно затянул этот узелок еще до того, как предложил Петру уйти.
Он прекрасно знал, что Петр откажется, и при этом не последнюю роль играло
и желание Ууламетса. Без всякого сомнения, какие-то желания пропадали и,
возможно, самые сильные: пять колдунов, как заметил Петр, передвигали в
пространстве между собой события то вперед, то назад. При этом нельзя было
не учитывать хитрость и коварство самого Гвиура, как и его желания.
и нарушая таким образом их уединение.
свой котелок и котелок Петра, но Ивешка сделала это сама, и ему ничего не
оставалось делать, как стоять и ждать, держа наготове протянутую руку.
Пока она управлялась с котелками, он смотрел на нее как на самую что ни на
есть живую девушку, с чудесными длинными волосами, которые она еще утром
просто откинула назад и закрепила лентой, со следами сажи от горшков на
руках; в глазах у нее стояли слезы, которые она даже не пыталась смахнуть.
Он чувствовал жалость к ней, и ему очень хотелось сделать хоть что-нибудь.
еще не закончили.
значения этого слова, а именно потому, что знал слишком хорошо. И был
испуган.
волновался. Но сейчас оно так и было. Петр тайком и не без раздражения
изредка поглядывал на нее во время передвижений между лодкой и домом. Он
был напуган тем, что совершенно не понимал причину этих неожиданных
перемен, при которых рука почернела и начала гноиться, и не имел никакого
представления, что за яд мог быть в зубах у водяного. Это мерзкое созданье
могло оцарапать его еще и раньше, во время схватки у холма, или эти
царапины могли быть от корней или костей, и тогда ни у кого не возникло бы
подобного беспокойства. Но Саша настоял, чтобы на рану был положен
компресс из смеси с невыносимым запахом, куда входила ромашка, горькая
полынь и, конечно, водка, которая еще и обжигала. Но больше, Саша сам
признавался в этом, он ничего не мог сделать, и Петр был вынужден с
печалью признать, что Ууламетс вполне мог в любой момент дать волю своим
злонамеренным желаниям, чтобы проучить их.
этим зловонным варевом его руку, и подумал, что ведь на ее месте могло
быть и его собственное сердце...
просто-напросто дать ему полную свободу в отношении их. Ведь одно дело
сражаться с водяным, когда сам старик хочет победы, и совсем другое, когда
он сам же ему и помогает...
называл старик охоту за своим бывшим учеником. Ууламетс приказал достать
из подвала многочисленные горшки, упаковать их в рассохшиеся корзины и
снести вниз. После этого старик нагрузил их большими связками веревок,
инструментами и свернутым парусом, которые они должны были на руках снести
вниз по размытому и изъеденному склону.
знал это. Любой мог поучиться у него... и все это подсказывало Петру, что
ему следует лишь держать голову чуть-чуть пониже и быть поприветливее с
дедушкой, как бы тяжело это ни было.
а сам, тем временем, вместе с Ивешкой поджидал их на крыльце, пока они с
трудом поднимутся вверх по холму. Ивешка стояла в окружении многочисленных
корзин, должно быть с едой, потому что никакой продуктов в предыдущих
корзинах не было, дверь дома была закрыта, и, следовательно, это был
последний груз, который им предстояло перенести на лодку.
которые они снесли на борт, после чего старик сложил все корзины в
середине засыпанной листьями палубы и рассказал им, как и в какой
последовательности они должны снарядить парус.
на лодку мачту и парус, но Петр не хотел, чтобы старик проявлял заботу о
ней. Он даже бросил в сторону Ууламетса сердитый взгляд, следуя вслед за
Сашей на нос лодки, где среди кучи спутанных веревок и канатов лежала
мачта.