по-прежнему вцепившись в поручни. Можно было предположить, что Саша
проделал этот нелегкий путь на корму с одной единственной целью:
поговорить со стариком... об ужине.
это.
он не мог точно видеть этого со своего места, если бы даже и нагнулся. Но
вот Саша заковылял назад, теперь к низкой палубной надстройке, где они
хранили свои припасы, а затем проделал рискованный путь назад, к Ууламетсу
и его дочери, держа в руках еду и питье. Наконец он оставил их и пошел,
спотыкаясь и подвергаясь все той же опасности, но теперь уже на нос лодки,
по-прежнему держа в руках кувшин и еду.
успел подхватить кувшин, прежде, чем он мог соскользнуть с палубы.
усилился, посвистывая меж натянутых снастей и заставляя скрипеть и трещать
все деревянные части старой посудины. Водяные брызги поднимались вверх,
образуя легкую мглу, которая сверкающим блеском покрывала поручни и
приятно холодила одну сторону его лица. Так продолжалось некоторое время,
пока солнце не начало опускаться, превращая водяную пыль в золотистое
облако... пока с ужасающим треском парус не порвался пополам, и палуба
заходила ходуном, а канат лопнул как простая бечевка, и его концы
просвистел над их головами.
который теперь заскользил по палубе. В следующий момент извивающийся конец
оборванного каната, обвился вокруг него, словно умирающая змея, а
порванный парус развевался и потрескивал над ними.
словно пьяная, но все еще чуть-чуть управлялась остатками болтающейся на
мачте парусины, плавно скользя по направлению к темному плохо различимому
берегу.
только лодка и берег начали сближаться. Деревья надвигались на них
огромной темной массой, и выступающие ветки уже задевали их лица.
поручень, пока лодка, задевая дном о песок, продвигалась вперед, а
огромные сучья нависали над самым ее носом, больно ударяя их ветками.
ветки накрывали их с правой стороны.
момент Ууламетс закричал с кормы:
спотыкаясь и пошатываясь встал на ноги и начал отвязывать канат, проклиная
все на свете, в то время как Саша пытался помочь ему ослабить узел.
Наконец вдвоем им удалось снять перекладину. Рваный парус свалился на них
в тот момент, когда лодка всем бортом врезалась в нависающие ветки.
закрепить лодку около деревьев. Петр все еще чувствовал дрожь в коленях,
когда пересекал ненавистную палубу. И в тот момент, когда он крепко
ухватился за тоненькую веточку, то мгновенно ощутил глубокое облегчение от
долгожданного соединения с землей. Он немедленно набросил швартовочный
канат на самый толстый сук и как можно туже затянул на нем узел.
где над поблескивающей водой еще брезжил сумеречный свет уходящего дня и
где с кормы лодки доносилась человеческая речь: это Ууламетс резким
голосом давал наставления Саше как правильно завязывать узел и предлагал
Ивешке не мешкая разобраться в их запасах и готовить ужин...
а c таким рваным парусом, вполне возможно, они не смогут сделать этого
даже и завтра. Его пугала мысль о продолжении путешествия, он боялся
проводить ночь на этом удаленном берегу, заросшем лесом, и особенно его
беспокоило то, что был порван парус и держащий его канат. При таком
скоплении колдунов, которое окружало сейчас его, можно было рассчитывать
на кое-что и получше. Или по крайней мере...
перебравшись на корму, совершенно не представляя себе, куда бы еще они
могли направляться. Последний вечерний свет угасал, в реке отражалось
темнеющее небо, постоянный плеск воды и поскрипывание сухих веток о борта
лодки производили гнетущий однообразный звук.
быстро отошел, оставляя Сашу, который тут же прошептал, еле слышно:
выдохся.
огонь, используя сухие сучья, которые они набрали на берегу, хотя Бог
знает сколько обломанных веток было разбросано по палубе, которые тоже
можно было легко собрать. Вскоре уже можно было печь оладьи, к которым
Ивешка подала даже немного меду... в то время как Ууламетс зажег коптилку
в тесной палубной надстройке, где едва хватало места для того, чтобы
разместить все их припасы, и уселся там со своей книгой. Он даже достал
чернила и перо, чтобы записать все, что ему удалось сделать...
хотел, чтобы в этот вечер его беспокоили расспросами.
сидели вокруг маленькой печки. - Ты хотя бы представляешь себе, куда мы
направляемся?
косы, что сильно уменьшало ее лицо, а глаза при этом казались еще больше.
Они казались чуть тусклыми, лишенными обычного блеска, скорее мягкими в
отблесках углей и слабом свете, падавшем сюда из каморки старика. Она с
трудом произнесла едва ли не два слова за все время, прошедшее после
завтрака. Весь день она простояла на корме рядом с отцом, помогая ему, как
могла, и испытывая на себе его гнев. Поэтому сейчас она выглядела очень
уставшей.
воздухе повисла тишина, будто он был чем-то околдован. Любой другой голос
после этого казался грубым и неуместным. Тишина нарушалась только лишь
всплесками воды в реке, поскрипыванием веток на засохших деревьях да
шипением и потрескиванием углей.
переворачиваемой страницы. Тишина продолжалась мгновенье или два, пока
Ивешка не начала переворачивать оладьи. Стоя около печки, этого она
сказала: - Я поступила очень глупо, что поверила ему. Мой отец был
абсолютно прав. Теперь я это знаю.
И что это были за слова по поводу сердца? Что имел в виду водяной, когда
говорил об этом сегодня утром?
глаз от своей работы, и сказала как можно спокойней:
и Петр: он старался успокоить больную руку, и глядел на Ивешку так, словно
подозревал о сашиных ощущениях, и что, разумеется, в словах Ивешки сейчас
не доставало искренности.
его сторону предупреждающий взгляд, опасаясь того, что лишние вопросы
могут уничтожить только что установленный зыбкий мир... Кроме того, было
неизвестно, могла ли Ивешка свободно отвечать на них, и Бог знает, какое
влияние до сих пор имел на нее Кави Черневог.
от масляной коптилки Ууламетса. У них было даже немного водки. Однако
Ууламетс взял ужин с собой поближе к свету и уселся на палубе, скрестив
ноги и не обращая ни на кого внимания, занятый книгой.
что-нибудь подходящее для этого? Может быть, тонкая веревка?
когда она отошла достаточно далеко. - Что он такое говорил? И что за беда
подстерегает ее?
этого.
от него ответа, соответствующего колдуну. Он так и не смог вылечить Петру
руку, возможно это было выше его сил, но тем не менее Петр продолжал
доверять ему в вопросах жизни и смерти и ожидал от него какого-нибудь
чуда.