неожиданно подумал об источнике этого страха.
осторожно расспросить его о том, не причинила ли она ему какого вреда.
знает, почему она сделала это. Я до сих пор помню, рассуждал он про себя,
насколько отчетливо я мог думать об одном и как был слеп по отношению к
другому... и, кажется, знаю, почему.
отлично от других, по крайней мере когда касается самого себя.
захотел вновь войти в этот мир без него, потому что лишь одного осознания,
как он важен для меня, бывало достаточно, чтобы я продолжал правильно
действовать в самых опасных ситуациях.
Но под этим подразумевал бы: не давай в обиду себя, но не обижай и других.
Потому что он никогда не был таким, как его друзья: он никогда бы
намеренно не разбил маслобойку у тетки Иленки, особенно если бы знал, что
она принадлежала еще ее бабушке.
было верить, потому что он редко задумывался над тем, что делает, но
никогда не желал ничьей смерти. Но он был продувной бестией в отношении
людей, и это было и хорошо, и плохо...
запрятал свое сердце куда-то далеко-далеко и теперь не может чувствовать
правды, не может чувствовать намерений того, кто хочет предостеречь его от
глупости, так что же он хочет?
казалось ему и так считала даже Ивешка.
кашлянул еще раз.
считаете, что не должны выслушивать это, то я хочу вам сказать, что мы
собираемся приготовить обед, и если у вас нет никаких мыслей на счет того,
что мы должны делать после этого, то мы соберем вещи и тронемся в обратный
путь, к лодке, а там увидим, удастся ли нам справиться с ней на этот раз.
видимо старик все слышал и принимал во внимание все, что здесь говорилось,
даже если при этом и не подавал признаков.
чувствовал это и очень хотел, чтобы она на время перестала навязывать им
свою волю...
его в покое. - И Петр, и я очень устали. Пожалуйста, не сейчас.
яростно. Ярость постоянно сопровождала ее. Она была теперь намного слабее,
и поэтому ее хватало только на это...
охваченная ужасом, заставляя его воспринять эту мысль, а за ней и все
остальные, которые продолжали врываться в его сознание...
полуживое существо, доведенное до полусмерти сумасбродной волей
собственного отца, пожелавшего, чтобы она стала другой, нежели была...
что, в итоге, и убило ее. Всю свою жизнь она боролась за то, чтобы быть
просто Ивешкой, в то время как ее отец постоянно пытался заставить Ивешку
быть чем-то еще... а она хотела лишь одного: прекратить, прекратить,
прекратить это... она хотела, чтобы он умер...
лес вздрогнул от этого звука, а Ууламетс и Петр, оба в испуге взглянули на
него, когда он стоял посреди поляны со сжатыми кулаками. - Замолчи, я уже
однажды сделал то же самое, чего хочешь и ты: я убил и мать и отца, но ты
не понимаешь, о чем ты говоришь! Я знаю, что это такое, а потому -
замолчи!
приковывал к себе внимание и старика и Петра, он выплеснул наружу все
остальное, что по ее воле накипело в нем, что он едва ли смог припомнить,
когда улеглось волненье...
привлечь его внимание, точно так же как желала Ивешка чтобы, все что он
скажет, дошло до Ууламетса, - ты прогнал свою дочь, ты изо дня в день
желал только одного: сделать ее точно такой, как хотелось тебе...
возможности...
только захотела бы...
растрепал его волосы, глаза были широко открыты, и повернулся к Ивешке. -
Разве твое желание заключалось лишь в том, чтобы добраться сюда, девочка?
Разве это было столь благоразумно?
и у них еще так мало мозгов, чтобы допустить хоть тень сомнения в своих
поступках...
чертовски самоуверенны и заняты лишь сами собой. - Ууламетс обернулся в
его сторону, а Петр продолжал: - Ну, попробуй, преврати меня в жабу.
Почему бы тебе не сделать этого? - Старик был так зол, что Саша напрягал
всю свою волю, чтобы Ууламетс не выполнил этого предложения, а Петр
продолжал без оглядки: - Потому что ты не способен сделать как следует ни
того, ни другого, дедушка, иначе наша лодка не села бы на песок, а нам не
пришлось бы целыми днями разыскивать тебя под дождем и месить грязь в этом
лесу, чтобы спасать тебя от твоей же чертовой глупости!.. А ты... -
добавил он и бросил взгляд на Ивешку...
задевая лицо Петра. Тот вскинул вверх руки, а Саша разразился яростным
желанием, чтобы птица улетела прочь, но быстрее, чем он успел подумать об
этом, ворон взмыл к небу, а из царапины на запястье у Петра закапала
кровь.
начал рычать и шипеть, ощетинившись со спины и глядя вверх, но, как
оказалось, он сердился не на Петра, а на ворона.
вернулся на свое место на макушке дерева.
что сказал ты. И я больше не нуждаюсь в тебе, как нуждался раньше.
пальцем, направленным в его сторону.
мне? Ты собираешься выбраться отсюда, отправиться путешествовать в Киев,
ты, твой приятель и моя дочь, и вы хотите на тамошних улицах обрести свою
удачу. Конечно, ты хочешь этого!.. Дурак! Но ты не сможешь освободить его
от нее, так же как не сможешь освободить его от самого себя, в чем и
заключается трудность положения! Для колдуна не существует ни семьи, ни
друзей, для него не существует и дочери. Пусть моя жизнь послужит тебе
уроком! Я воспитал ребенка-колдуна, я позволил ей расти так, как растет
сорная трава, не желая ничего, кроме ее безопасности и ее здравого ума, а
это, как оказалось, было пренебрежение своим отцовским долгом. Когда она
выросла и обрела собственный рассудок, а вместе с ним и собственные
желания, она не хотела посвящать в них меня. Разумеется, между нами бывали
разговоры, малый, о, конечно, мы спорили и о мудрости, и о воздержании, и
о последствиях, те самые уроки, которые ты, видимо, получил прирожденным
умом, а мой собственный отпрыск, к сожалению, потерпел неудачу от моих
уроков, потому что моя дочь более всего стремилась быть сорной травой, и
как сорная трава прорастает где попало, так и она искала свой собственный
путь и получала все, что хотела, к чему я не разрешал ей прикасаться! Моя
дочь росла подобно дураку, малый, отвергая все, чему я пытался научить ее,
потому что, разумеется, я хотел ее научить, и хотел, чтобы она
использовала здравую логику...
что ты скажешь о моей?
Есть только одна здравая логика, дочка, и если я обладаю ею, а ты нет, то
ты должна как следует слушать и делать то, что тебе говорят!
самым лучшим образом, папа! Ты не захотел слушать меня, ты не захотел
вернуть меня назад, а вместо меня извлек вот это, уложив даже на мою
кровать, и вел себя так, как никогда не обращался со мной, потому что "я"
никогда не была намерена терпеть твой вздор...
дочь чему-то научиться за все эти годы!
своего места, где он сидел, опершись локтями о колени, сказал: - Разве не
приходит никому в голову, что, может быть, нечто просто хочет, чтобы мы
вели себя как дураки, точно так же, как это нечто хотело, чтобы порвался
парус, и, может быть, на самом деле, не так уж трудно выбраться отсюда,
если знаешь, что это нечто тоже движется.