Роберт ГОВАРД, Спрэг ДЕ КАМП

КОНАН-ВОИН

После событий, перечисленных в повести "По ту сторону Черной Реки", в
книге "Конан-воин" Конан быстро возвышается в Аквилонской армии. В
качестве генерала он разбивает пиктов в большой битве при Велитриуме и
кладет конец заговору. После этого он возвращается в столицу Тарантию,
чтобы там его чествовали как героя. Однако там его появление возбуждает
недоверие и ревность испорченного и безрассудного короля Нумедидеса. В
вино Конана добавляют снотворное и, оглушенного, его тащат в железную
башню, где его держат в плену и приговаривают к смерти. Но у северного
варвара в Аквилонии есть не только враги. Его друзья помогают ему бежать и
дают ему хорошего коня и крепкий меч. Вернувшись на границу, он
обнаруживает, что его боссонские отряды рассеяны по всей стране, а за его
голову назначена цена. Он переплывает Реку Гром и через мрачные леса
Страны пиктов пробираетоя к отдаленному океану.

1. РАСКРАШЕННЫЕ

Только что поляна была пуста, а теперь на ее краю возле густого
кустарника стоял мужчина, напрягая все свои органы чувств и контроля. Ни
один звук не предупредил о его появлении, но птицы, греющиеся на теплом
солнечном свете, перепугались его внезапного возникновения и возбужденно
галдящей стаей суетливо взмыли вверх. Мужчина наморщил лоб и поспешно
оглянулся назад, откуда он только что пришел, испугавшись, что охваченные
паникой птицы могут выдать его присутствие. Потом он осторожными шагами
пересек поляну.

Несмотря на свою огромную, мощную фигуру, мужчина двигался с
уверенной гибкостью леопарда. Кроме набедренной повязки на его бедрах, на
нем больше ничего не было. Его кожу покрывали следы царапин от
прикосновения к колючкам и грязь. Его мускулистая правая рука была
перевязана коричневой, заскорузлой тряпицей, Лицо под растрепанной гривой
черных волос выражало напряжение и утомленность, а его глаза горели как у
раненого дикого волка. Быстро спеша по узкой тропинке, пересекающей
поляну, он немного прихрамывал.

Пройдя примерно половину пути, он внезапно остановился, и мягко, как
кошка, оглянулся назад, услышав позади себя в чаще леса пронзительный
крик. Крик звучал словно завывание волка, но он знал, что это не волк,
потому что он был киммерийцем, и узнавал голоса леса, как цивилизованный
человек умеет распознавать голоса своих друзей.

Ярость сверкнула в его налитых кровью глазах, когда он снова
повернулся и побежал дальше по извилистой тропе, которая пролегала по краю
поляны, мимо густого, пышно заполнившего все пространство между деревьями,
кустарника. Между ним и тропой лежал глубоко погрузившийся в покрытую
травой землю покореженный ствол дерева. Увидев его, киммериец остановился
и оглянулся назад, через поляну. Неопытный взгляд, нетренированный глаз не
заметил бы здесь никаких признаков того, что здесь только что проходили.
Однако для его, хорошо знакомых с дикой природой глаз следы эти были четко
видны. И он знал, что его преследователи тоже без труда прочитают
оставленный им след. Он беззвучно зарычал, как загнанный зверь, готовый
вступить в отчаянную борьбу не на жизнь, а на смерть.

Стремительно, и с подчеркнуто наигранной беспечностью, он ступил на
траву, притаптывая, тоже намеренно, тут и там зеленые стебли. Однако,
достигнув задней части ствола, он вспрыгнул на него, повернулся и легко
побежал назад. Коры на стволе давно уже не было, и на голой древесине не
оставалось никаких следов. Никакой, даже самый острый глаз не смог бы
различить, что этот человек вернулся назад. Добравшись до самого густого
кустарника, он, подобно тени, скользнул в заросли и исчез в чаще, Позади
него не шевельнулся ни один листок.

Время тянулось очень медленно. Серые белки снова беззаботно занялись
своими делами на деревьях, а потом внезапно притихнув, попрятались в
ветвях. На поляну снова кто-то вышел, двигаясь также бесшумно, как и
киммериец. Появились трое мужчин. Они были темнокожими, приземистыми, с
мускулистой грудью и сильными руками. На них были расшитые бисером
набедренные повязки, а в их черных волосах были воткнуты перья орла. Их
тела были разрисованы сложными узорами, а в руках у них было обычное
оружие, изготовленное из кованой меди.

Они осторожно оглядели поляну, потом, готовые к внезапному прыжку,
двигаясь вплотную друг к другу, пригнувшись словно леопарды, вышли из
кустарника и нагнулись над тропой. Они передвигались по следу, который
оставил за собой киммериец. И это было непросто даже для легавой собаки,
Они медленно крались вдоль поляны. Тут первый из преследователей
остановился, что-то пробормотал и указал своим копьем с широким
наконечником на примятую зелень травы в том месте, где тропа вновь
сворачивала в лес. Его товарищи тот час же замерли, и их глаза-бисеринки
стали жадно обшаривать плотную стену леса. Но их жертва спряталась хорошо.
Наконец они снова тронулись в путь, на этот раз быстрее, чем прежде. Они
шли по слабым, едва заметным следам которые, казалось, показывали, что их
жертва от усталости и отчаяния стала неосторожной.

Едва они миновали то место, где тропа совсем близко подходила к чаще
буйных кустов, как киммериец бесшумно выпрыгнул откуда-то позади них,
крепко сжимая оружие, которое он вытащил из-за набедренной повязки: в
левой руке кинжал с длинным отточенным медным лезвием и с секирой с медной
рубящей частью - в правой. Нападение было настолько стремительным и
неожиданным, что у идущего последним пикта не оставалось никаких шансов на
спасение, когда киммериец безжалостно вонзил ему кинжал между лопаток.
Клинок вошел в сердце прежде, чем пикт вообще понял, что он подвергся
нападению.

Оба других пикта обернулись с быстротой моментально захлопывающейся
ловушки, однако за это время киммериец успел вытащить кинжал из тела своей
первой жертвы и замахнулся правой рукой с зажатой в ней смертоносной
секирой. Второй пикт повернулся, когда секира взвилась вверх и обрушилась
на него, расколов ему череп.

Оставшийся в живых пикт-предводитель схватил алое медное острие
своего орлиного пера и с невероятной быстротой напал на киммерийца. Он
бросил острие в грудь киммерийца, когда тот вырывал секиру из головы
убитого. Киммериец умело воспользовался своим недюжинным умением и умом,
равно как и оружием в каждой своей руке. Обрушившаяся на последнего
противника секира отбросила острие врага в сторону, а кинжал в его левой
руке распорол раскрашенный живот снизу доверху.

Сломавшись пополам и истекая кровью пикт издал ужасный вопль. Это не
был крик страха или боли, это пронзительно звучал крик удивления и
звериной ярости. Дикий вой множества глоток ответил ему издалека к востоку
от поляны. Киммериец пригнулся, как загнанный волк с оскаленными зубами, и
смахнул пот с лица. Из-под повязки на его левой руке противно сочилась
кровь.

Сдавленно бормоча неразборчивые проклятия, он развернулся и быстро
побежал на запад. Он больше не старался скрыть свои следы, однако бежал со
всей быстротой своих длинных ног, черпая силы из глубокого, почти
неистощимого резервуара своей выдержки и выносливости, что было
компенсацией, данной природой за его варварский образ жизни. Некоторое
время позади него сохранялась тишина, потом с того места, которое он
совсем недавно покинул, раздались резкие, демонические вопли. Итак, его
преследователи обнаружили убитых. Впрочем, киммерийцу не хватало дыхания,
чтобы проклинать кровь, капающую из вновь открывшейся раны, и оставляющую
позади него четко различимый след, который мог бы прочесть и ребенок. Он
надеялся, что эти три пикта были последним военным отрядом, который
преследовал его на протяжении вот уже сотни миль. И при этом он знал, что
эти волки в человеческом образе никогда не оставляют кровавого следа.

Теперь снова восстановилась тишина. Это означало, что они бегут за
ним, а он не мог остановить кровь, которая выдавала его путь.

Западный ветер бил его по лицу. Он нес с собой просоленную влагу. Это
удивило его. Он приближался к морю, значит преследование длится намного
дольше, чем он думал.

Однако скоро погоня приблизится к концу. Даже его жизненная сила и
способность к выживанию, волчья способность, истощались от непрерывного
напряжения. Дыхание с трудом вырывалось из его горла, в боку остро кололо.
Ноги его дрожали от усталости, а прихрамывающую ногу при каждом шаге
охватывала сильная боль, словно в ее сухожилия вонзали отточенный нож. До
сих пор он следовал инстинкту дикаря, который был его учителем; каждый
нерв его и каждый его мускул изгибался от напряжения, и каждый его трюк,
усилие служил для того, что бы выжить. Однако теперь, в откровенно
бедственном положении, им овладел другой инстинкт; он искал такое место,
где он, прикрыв свою спину, мог продать собственную жизнь как можно
дороже.

Он не покинул тропу и не нырнул в спасительную чащу налево или
направо. Он знал, что безнадежно было прятаться от жестоких и умелых
преследователей. Он бежал дальше и дальше, а кровь все сочилась; в ушах у
него противно стучало, и каждый вздох вызывал боль в пересохшем горле.
Позади него раздался дикий вой. Это значило, что пикты уже почти наступают
ему на пятки и рассчитывают вскоре схватить беглеца. Как голодные волки,
они теперь каждый свой прыжок, каждый рывок вперед сопровождали
устрашающими воплями.

Внезапно деревья кончились. Перед ним возвышалась каменная стена,
которая отвесно устремлялась вверх. Взгляд налево, затем направо