Артур Конан-Дойль

Затерянный мир

Перевод Н. Волжиной.

Отчет о недавних удивительных приключениях профессора Э.

Челленджера, лорда Джона Рокстона, профессора Саммерли и

репортера "Дейли-газетт" мистера Э. Д. Мелоуна.

Вот бесхитростный рассказ,

И пусть он позабавит вас -

Вас, юношей и ветеранов,

Кому стареть пока что рано.

Глава I. ЧЕЛОВЕК - САМ ТВОРЕЦ СВОЕЙ СЛАВЫ

Мистер Хангертон, отец моей Глэдис, отличался невероятной
бестактностью и был похож на распушившего перья неопрятного какаду,
правда, весьма добродушного, но занятого исключительно собственной особой.
Если что-нибудь могло оттолкнуть меня от Глэдис, так только крайнее
нежелание обзавестись глуповатым тестем. Я убежден, что мои визиты в
"Каштаны. три раза на неделе мистер Хангертон приписывал исключительно
ценности своего общества и в особенности своих рассуждений о биметаллизме
- вопросе, в котором он мнил себя крупным знатоком.

В тот вечер я больше часу выслушивал его монотонное чириканье о
снижении стоимости серебра, обесценивании денег, падении рупии и о
необходимости установления правильной денежной системы.

- Представьте себе, что вдруг потребуется немедленная и одновременная
уплата всех долгов в мире! - воскликнул он слабеньким, но преисполненным
ужаса голосом. - Что тогда будет при существующем порядке вещей?

Я, как и следовало ожидать, сказал, что в таком случае мне грозит
разорение, но мистер Хангертон, недовольный моим ответом, вскочил с
кресла, отчитал меня за мое всегдашнее легкомыслие, лишающее его
возможности обсуждать со мной серьезные вопросы, и выбежал из комнаты
переодеваться к масонскому собранию.

Наконец-то я остался наедине с Глэдис! Минута, от которой зависела
моя дальнейшая судьба, наступила. Весь этот вечер я чувствовал себя как
солдат, ожидающий сигнала к атаке, когда надежда на победу сменяется в его
душе страхом перед поражением.

Глэдис сидела у окна, и ее гордый тонкий профиль оттеняла малиновая
штора. Как она была прекрасна! И в то же время как далека от меня! Мы с
ней были друзьями, большими друзьями, но мне никак не удавалось увести ее
за пределы тех отношений, какие я мог поддерживать с любым из моих
коллег-репортеров "Дейли-газетт", - чисто товарищеских, добрых и не
знающих разницы между полами. Мне претит, когда женщина держится со мной
слишком свободно, слишком смело. Это не делает чести мужчине. Если
возникает чувство, ему должна сопутствовать скромность, настороженность -
наследие тех суровых времен, когда любовь и жестокость часто шли рука об
руку. Не дерзкий взгляд, а уклончивый, не бойкие ответы, а срывающийся
голос, опущенная долу головка - вот истинные приметы страсти. Несмотря на
свою молодость, я знал это, а может быть, такое знание досталось мне от
моих далеких предков и стало тем, что мы называем инстинктом.

Глэдис была одарена всеми качествами, которые так привлекают нас в
женщине. Некоторые считали ее холодной и черствой, но мне такие мысли
казались предательством. Нежная кожа, смуглая, почти как у восточных
женщин, волосы цвета воронова крыла, глаза с поволокой, полные, но
прекрасно очерченные губы - все это говорило о страстной натуре. Однако я
с грустью признавался себе, что до сих пор мне не удалось завоевать ее
любовь. Но будь что будет - довольно неизвестности! Сегодня вечером я
добьюсь от нее ответа. Может быть, она откажет мне, но лучше быть
отвергнутым поклонником, чем довольствоваться ролью скромного братца!

Вот какие мысли бродили у меня в голове, и я уже хотел было прервать
затянувшееся неловкое молчание, как вдруг почувствовал на себе критический
взгляд темных глаз и увидел, что Глэдис улыбается, укоризненно качая своей
гордой головкой.

- Чувствую, Нэд, что вы собираетесь сделать мне предложение. Не надо.
Пусть все будет по-старому, так гораздо лучше.

Я придвинулся к ней поближе.

- Почему вы догадались? - Удивление мое было неподдельно.

- Как будто мы, женщины, не чувствуем этого заранее! Неужели вы
думаете, что нас можно застигнуть врасплох? Ах, Нэд! Мне было так хорошо и
приятно с вами! Зачем же портить нашу дружбу? Вы совсем не цените, что вот
мы - молодой мужчина и молодая женщина - можем так непринужденно говорить
друг с другом.

- Право, не знаю, Глэдис. Видите ли, в чем дело... столь же
непринужденно я мог бы беседовать... ну, скажем, с начальником
железнодорожной станции. - Сам не понимаю, откуда он взялся, этот
начальник, но факт остается фактом: это должностное лицо вдруг выросло
перед нами и рассмешило нас обоих. - Нет, Глэдис, я жду гораздо большего.
Я хочу обнять вас, хочу, чтобы ваша головка прижалась к моей груди.
Глэдис, я хочу...

Увидев, что я собираюсь осуществить свои слова на деле, Глэдис быстро
поднялась с кресла.

- Нэд, вы все испортили! - сказала она. - Как бывает хорошо и просто
до тех пор, пока не приходит это! Неужели вы не можете взять себя в руки?

- Но ведь не я первый это придумал! - взмолился я. - Такова
человеческая природа. Такова любовь.

- Да, если любовь взаимна, тогда, вероятно, все бывает по-другому. Но
я никогда не испытывала этого чувства.

- Вы с вашей красотой, с вашим сердцем! Глэдис, вы же созданы для
любви! Вы должны полюбить.

- Тогда надо ждать, когда любовь придет сама.

- Но почему вы не любите меня, Глэдис? Что вам мешает - моя
наружность или что-нибудь другое?

И тут Глэдис немного смягчилась. Она протянула руку - сколько грации
и снисхождения было в этом жесте! - и отвела назад мою голову. Потом с
грустной улыбкой посмотрела мне в лицо.

- Нет, дело не в этом, - сказала она. - Вы мальчик не тщеславный, и я
смело могу признаться, что дело не в этом. Все гораздо серьезнее, чем вы
думаете.

- Мой характер?

Она сурово наклонила голову.

- Я исправлюсь, скажите только, что вам нужно. Садитесь, и давайте
все обсудим. Ну, не буду, не буду, только сядьте!

Глэдис взглянула на меня, словно сомневаясь в искренности моих слов,
но мне ее сомнение было дороже полного доверия. Как примитивно и глупо
выглядит все это на бумаге! Впрочем, может, мне только так кажется? Как бы
там ни было, но Глэдис села в кресло.

- Теперь скажите, чем вы недовольны?

- Я люблю другого.

Настал мой черед вскочить с места.

- Не пугайтесь, я говорю о своем идеале, - пояснила Глэдис, со смехом
глядя на мое изменившееся лицо. - В жизни мне такой человек еще не
попадался.

- Расскажите же, какой он! Как он выглядит?

- Он, может быть, очень похож на вас.

- Какая вы добрая! Тогда чего же мне не хватает? Достаточно одного
вашего слова! Что он- трезвенник, вегетарианец, аэронавт, теософ,
сверхчеловек? Я согласен на все, Глэдис, только скажите мне, что вам
нужно!

Такая податливость рассмешила ее.

- Прежде всего вряд ли мой идеал стал бы так говорить. Он натура
гораздо более твердая, суровая и не захочет с такой готовностью
приспосабливаться к глупым женским капризам. Но что самое важное- он
человек действия, человек, который безбоязненно взглянет смерти в глаза,
человек великих дел, богатый опытом, и необычным опытом. Я полюблю не его
самого, но его славу, потому что отсвет ее падет и на меня. Вспомните
Ричарда Бертона. Когда я прочла биографию этого человека, написанную его
женой, мне стало понятно, за что она любила его. А леди Стенли? Вы помните
замечательную последнюю главу из ее книги о муже? Вот перед какими
мужчинами должна преклоняться женщина! Вот любовь, которая не умаляет, а
возвеличивает, потому что весь мир будет чтить такую женщину как
вдохновительницу великих деяний!

Глэдис была так прекрасна в эту минуту, что я чуть было не нарушил
возвышенного тона нашей беседы, однако вовремя сдержал себя и продолжал
спор.

- Не всем же быть Бертонами и Стенли, - сказал я. - Да и возможности
такой не представляется. Мне, во всяком случае, не представилось, а я бы
ею воспользовался!

- Нет, такие случаи представляются на каждом шагу. В том-то и
сущность моего идеала, что он сам идет навстречу подвигу. Его не остановят
никакие препятствия. Я еще не нашла такого героя, но вижу его как живого.
Да, человек - сам творец своей славы. Мужчины должны совершать подвиги, а
женщины - награждать героев любовью. Вспомните того молодого француза,
который несколько дней назад поднялся на воздушном шаре. В то утро бушевал
ураган, но подгем был обгявлен заранее, и он ни за что не захотел его
откладывать. За сутки воздушный шар отнесло на полторы тысячи миль,
куда-то в самый центр России, где этот смельчак и опустился. Вот о таком
человеке я и говорю. Подумайте о женщине, которая его любит. Какую,
наверно, она возбуждает зависть у других! Пусть же мне тоже завидуют, что