Лоуренс УОТТ-ЭВАНС

КИБОРГ И ЧАРОДЕИ

Лежа на антигравитационной кушетке, он лениво размышлял о том, может
ли считать себя официально комиссованным и остался ли в живых кто-нибудь,
кто бы обладал реальной властью комиссовать его.

Вот только выяснить это у него не было никакой возможности.

Он находился в плену полного молчания уже долгое время - с тех пор,
как удара Д-серии разбили Объединенные Вооруженные силы Древней Земли,
возможно, разрушив при этом и земную цивилизацию - с его базы на Марсе не
поступало никаких сигналов. Не оставалось сомнений в том, что начальников
его нет на свете, - если б они и уцелели после войны, то давно уже
поумирали от старости. Четырнадцать лет субъективного времени, которые он
провел в космосе, равнялись примерно трем столетиям времени внешнего, и он
сильно сомневался, что после войны у кого-то могло хватить сил или
смелости пытаться повторить регенерацию.

В действительности ни на Древней Земле, ни на Марсе давно уже никого
не осталось в живых. И если даже не верить сводкам вражеской пропаганды,
появлявшимся на экранах его корабля все эти годы, на разные голоса крича о
великой победе, к нему стекалось достаточно обычных межкорабельных слухов,
чтобы понять, что его сторона решительно проиграла.

Это не означало, что выиграли враги, но было ясно: мир, в котором он
родился и вырос, исчез навсегда и безвозвратно.

Тем не менее ничто не доказывало, что он не был комиссован. Вероятно,
выжило достаточно высоких чинов, на момент последней атаки разбросанных по
различным спутникам Древней Земли, чтобы сформировать новое правительство.
Вполне возможно, где-то какой-то генерал, пытаясь собрать воедино то, что
еще оставалось в распоряжении Земли, положил официальный конец программе
АРК.

В сущности, не имело никакого значения ни то, что делалось или
говорилось, ни технические или юридические истины. Пока он и его треклятый
компьютер не получат отзывающий их освобождающий код, они будут составлять
единый АРК и ему ничего не остается, как продолжать разведку в глубинах
космоса. Не имело ни малейшего значения, был он комиссован или нет,
поскольку, если он попытается сам, по своей воле, предпринять что-либо в
данной ситуации, компьютер разнесет ему голову.

Будь он предоставлен самому себе, он давно бы уже сдался, сдался
сразу после того, как узнал, что его сторона проиграла и восставшие
колонии Древней Земли завоевали исходный мир. Он не раз пытался убедить
компьютер, что это самое разумное в их положении и нет никакого смысла
продолжать борьбу, старался объяснить, что тех, кто мог знать необходимый
код, давно уже нет в живых.

Компьютеру было все равно. Заложенная в нем программа более чем
отчетливо выдавала запреты на все, что хотя бы отдаленно напоминало
попытку сдаться, и проклятая машина без устали напоминала киборгу о том,
что запрограммирована убить его в случае непослушания.

Методы командования, с помощью которых гарантировалась лояльность
киборгов, были до смешного просты: любая попытка сдаться или малейший
признак согласия к сотрудничеству в случае захвата киборга - и у основания
его черепа взорвется заранее установленная киберхирургами термическая
бомба. Они заверили его, что в этой ситуации смерть будет долгой и
мучительной, и он поверил каждому их слову. Тогда он счел это удачной
находкой, но со времени Д-серий не переставал проклинать ее. Потом,
неожиданно заподозрив что-то, сел за расчеты и убедился: если компьютер
активирует термитный заряд, он разнесет ему голову за доли секунды. Итак,
мучений не будет, но само по себе это открытие не успокаивало.

Теперь уже не имело никакого значения, комиссован он или нет, но об
этом можно хотя бы поразмышлять. После четырнадцати лет заключения в
космическом корабле под строжайшим надзором компьютера, проверявшего самые
сокровенные уголки его мозга, это являлось немалой роскошью.

Естественно, он не находился в открытом космосе все время: за эти
годы он успел совершить с полдюжины приземлений. К несчастью, по данным
компьютера, все это были вражеские миры, а компьютер сурово осуждал любые
попытки вступить в контакт с врагом.

Независимо от того, сколько людей встречалось ему, киборг оставался
заключенным в капсулу своего одиночества.

Однако это мало его волновало. В конце концов, его избрали именно для
того, чтобы он смог вынести все лишения, могущие выпасть на долю АРК -
Автономного Разведывательного Комплекса, - и одиночество было одним из
этих испытаний - возможно, наихудшим.

В противоположность распространяемому прессой мифу о супермене, мифу,
который привлекал стольких кандидатов, пилоту АРК не было необходимости
обладать особой физической силой или статью Аполлона. В действительности
подобное телосложение представляло бы собой досадную помеху в случае, если
бы разведчику пришлось работать под прикрытием "легенды", привлекая к нему
ненужное внимание. Не тело было важно, поскольку, вне зависимости от того,
с чем начинал кандидат, его тело полностью изменяли: скелет укрепляли
сталью, мускулы разрабатывали и перестраивали, вживленные в нервную
систему провода доводили ее до нечеловеческой аккуратности и точности, - и
все это не меняя внешности.

В супермена превращал его измененный мозг. Наркотики и гипноз делали
свое дело, помогала и современная нейрохирургия и гормональное
регулирование, но все же очень немногие обладали умом, достаточно гибким,
чтобы приспособиться к требованиям, возлагаемым на АРК. Это было и
одиночество - главным образом и прежде всего, - и невероятная скука
пилотирования среди звезд корабля с одним лишь человеком на борту.

С самого начала было ясно, что межзвездная война затянется на
десятилетия - пока корабли с обеих сторон пересекут бесконечные пустые
пространства меж звезд. Скорость света, как когда-то, давным-давно,
объявил Эйнштейн, являлась абсолютным пределом скорости корабля.
Человеческая технология еще не достигла этого предела, поэтому путешествия
даже к ближайшим звездам занимали годы - а ведь Древняя Земля раскинула
свои колонии далеко за ближайшие звездные системы.

Сжатие времени, наблюдаемое на кораблях, несущихся с околосветовой
скоростью, во многом решало эту проблему: можно было совершить путешествие
на расстояние в несколько световых лет за какие-нибудь пару месяцев
субъективного времени, но и они тянулись слишком долго. Обычное судно
несло, по меньшей мере, дюжину пассажиров, которые зачастую начинали
ненавидеть друг друга - но все же они не находились в полном одиночестве.
Инструкции программы АРК предписывали ее киборгам абсолютное одиночество.
Пилот должен был жить эти месяцы и годы в полной изоляции - и при этом не
сойти с ума.

Конечно, наркотики и гипноз помогали, хотя после четырнадцати лет уже
не очень.

Справляясь с одиночеством, киборг еще выполнял и свою работу. Он был
и космическим пилотом, и межзвездным навигатором, а кроме того, наемным
убийцей, шпионом, саботажником, солдатом. Флот АРК представлял собой элиту
военных сил Древней Земли, и предполагалось, что он будет действовать во
всех тех ситуациях, что оказывались слишком тонкими или запутанными, чтобы
применить грубую силу. Тем не менее корабль АРК нес на себе столько
вооружения, сколько возможно было в него загрузить.

Киборг прокручивал все это в уме до полного одурения, а когда этот
отвлекающий ход мыслей иссяк, он вновь оказался перед необходимостью
думать о том, для чего ему вообще отвлекаться...

Он, изолированный, последний оставшийся в живых из разбитой армии,
один из элиты Древней Земли; он, киборг Автономного Разведывательного
Комплекса 205 под кодовым именем Слант [slant - уклон, быстрый взгляд
(англ.)].

Тут ему пришло в голову, как, впрочем, уже не раз, что он не всегда
думал о себе именно такими словами: было время, давным-давно, когда он был
гражданским. Его звали тогда... Как же его звали? Он снова забыл.
Считалось, что воспоминания о гражданской жизни, могущие помешать его
эффективному функционированию - то есть, в сущности, все, что касалось его
как самостоятельной личности, - стерты установками гипноза. Ему оставили
лишь обезличенные знания о событиях или поведении отдельных людей или
целых групп в тех областях, где это могло оказаться полезным. Его прошлая
личность была уничтожена - но гипнотическую обработку проводили
четырнадцать лет назад, через столько лет без подкрепления блок иногда
отказывал, и ему кое-что вспоминалось.

Так, он вспомнил, что некогда носил самое обычное североамериканское
имя, а абстрактно он и сам знал, что вырос на севере Америки, скорее даже
на северо-востоке. Ему вспоминались улицы, школы, парки, несколько лет
колледжа, но никаких имен, никаких лиц. Он не мог даже сказать, была ли у
него семья.

Попытки вспомнить свое имя представляли собой забавное занятие. Блок
был все еще слишком силен, чтобы позволить припомнить его более чем на
несколько минут.

Однажды, несколько лет назад, киборга охватил иррациональный страх,
что он может забыть свое имя навсегда. Это было вскоре после того, как он
впервые вспомнил его. Ему отчего-то казалось, что настанет день, когда его
имя будет иметь какое-то значение. Он даже записал его где-то - и с тех
пор ни разу не взглянул на ту записку; до некоторой степени его
успокаивало сознание, что имя зафиксировано на бумаге.

Это делало игру в воспоминания не столь бесполезной: когда имя
медлило всплывать на поверхность, он успокаивал себя тем, что в любую