квартире. Но он не любовник, просто был у меня в гостях. Вы что, ревнуете?
- улыбнулась Сник.
но, судорожно сжав горло, подавил в себе первый порыв.
облеклась в слова...
таком месте... шум, толпа... разве такой должна быть романтическая сцена,
разве здесь можно признаваться в любви?
рада, что это произошло здесь, когда мы не наедине.
Эндрю, но... в самом деле, вы мне нравитесь, я преклоняюсь перед вами. В
некотором смысле, вы - мой герой. Вы же вытащили меня из этого идиотского
склада, спасли, вернули меня к жизни. Но...
хочу причинять вам боль, но что я могу с этим поделать. Вот так. Это
честный ответ.
Слава Богу, внутренняя дрожь не выдала его.
все-таки работаем вместе... Вы не возненавидите меня?
знаю, что чувствую. Для меня это удар, хотя я понимаю, что это глупо. У
меня не было никаких оснований ожидать, что и вы будете испытывать ко мне
подобные же чувства. Ведь вы ни разу не проявили ничего такого - ни
словом, ни жестом... Нет, конечно у меня нет к вам ненависти. Я казню
себя, вы просто представить себе не можете, как сильно я терзаюсь, что
открылся вам в своей любви. Надо было мне подождать более подходящего
случая.
нее и сидел, уткнувшись в стол.
историю? Помни, тебе нельзя привлекать внимание шпиков.
кто-нибудь сейчас видел меня.
подумать, что способен на такое?
такое. Если бы я только мог помочь тебе...
ошибался. Душа Дункана не утонула в беспросветной ночи. Внутри него
разлился яркий, хоть и искаженный болью, свет, словно лучи его изгибались
под разными углами вокруг него. И свет этот, ослепительно яркий, был еще и
холодный, очень холодный.
Обжигаясь, он пил из большой чашки горячий кофе, а душу его жгла тяжкая
рана, жгла сильнее, чем крутой кипяток. Грудь сдавила боль, на глаза
подступали слезы. Картины мучений могучих, смертельно раненных животных
являлись Дункану: гигантский слон, у которого меж ребер торчало длинное
копье, оглашал все вокруг трубным ревом агонии и гнева; лев, слизывающий
кровь с искореженной пулей лапы; кашалот, тело которого пронзил
предательский гарпун, пущенный с безобидного на вид судна, выпрыгивал,
теряя силы, из воды.
безопасной для здоровья нормы, если верить рекомендациям Бюро медицины и
здоровья, - он вдруг рассмеялся. Это был негромкий, перемешанный с болью
смех. Но сквозила в нем воля человека, сумевшего посмотреть на себя
иронически. Возникавшие в сознании образы благородных, колоритных
животных, страдающих от ран? Ну почему, например, ему не представить себе
полураздавленного сапогом таракана, ползущего с выдавленными наружу
бледными внутренностями? Почему не муха, отчаянно жужжащая, не в состоянии
выбраться из сковавшей ее паутины? Не беспомощный вонючий жук, которому
дверью отхватило заднюю половину? Или крыса, неосмотрительно наевшаяся
отравленного сыра?
положенные места. Разве он первый человек, которого отвергли? Конечно,
нет. Да и с ним самим это не впервой.
действительно велико, да и историческая перспектива - приятно чувствовать
себя объектом истории - тоже предстала теперь в истинном свете. И все-таки
уже через несколько секунд боль обрушилась на него с новой силой.
оно высасывает из них боль и с его течением предает их забвению. Проглотив
легкий завтрак, Дункан отвлекся уборкой квартиры. Затем он вышел на улицу,
заполненную ликующей толпой. Обычный будничный день казался людям
праздником. Он - единственный - не ощущал его. Все оживленно
переговаривались и улыбались - сегодня день освобождения от мониторов.
Наблюдательные камеры - небесные глаза - были отключены, а мрачные гэнки
не вышли из участков. Тяжкую, ставшую привычной ношу наконец сняли с их
плеч. Или люди думали, что это свершилось, рассуждал про себя Дункан.
Какая наивность! Неужели они и в самом деле верят, что приобрели право
вести себя как маленькие дети? Похоже, что так.
судя по всему, нет до этого никакого дела. Они вели себя столь же
беспечно, как и их подчиненные, стояли в коридорах, пили кофе, оживленно
беседуя друг с другом, смеялись и шутили. До разговоров с подчиненными они
однако не снисходили даже сейчас. Кивнув начальству, Дункан вошел в свою
рабочую зону и сел в кресло. Хотя ни один из служащих даже не подходил
сегодня к компьютерам, Дункан включил машины. Ну и что теперь делать?
смутными, прыгающими с одного на другое. Ему совсем не хотелось
приниматься за работу. Он мысленно выругался. Беззаботное настроение
коллег мало-помалу охватывало и его. Дункан хотел все-таки взяться за
дело, но глядя на экраны, никак не мог сконцентрировать внимание. Когда
вскоре несколько коллег предложили бросить все и пойти выпить, он, к
удивлению своему, согласился.
начальников, которые оживленно что-то обсуждали, но те, казалось, не
обратили ни малейшего внимания на то, что операторы банка данных покинули
свои рабочие места, а многие и вовсе уходят. Дункан, как и его коллеги,
спокойно прошел мимо машины, в которую, покидая помещение Бюро в рабочие
часы, они обычно вставляли свои идентификационные карточки.
отпраздновать столь знаменательное событие. Трудно было слышать друг друга
- такой невероятный шум стоял вокруг. Пешеходы и пассажиры автобусов,
велосипедисты кричали и смеялись. Коллеги сошлись, наконец, на том, что
ближайшей, а следовательно, и лучшей из всех таверн является Спортер.
Дункан сообразил наконец, почему на улицах столь людно. Магазины были
пусты, а их служащие, тоже высыпали в переходы. Это уже не казалось ему
странным. С какой стати эти люди должны были проявлять большее рвение к
работе, чем он сам. Уж если те, кому положено наблюдать за ними, давно
разгуливают в праздничной толпе, почему бы и им не присоединиться к
веселью?
пробираться сквозь плотную толпу. Садиться в автобус было бесполезно: они
по большей части беспомощно стояли, зажатые пешеходами, а водители давно
покинули машины.
женщине, которая работала рядом с ним в Бюро.
его напоминания.
покинувших Бюро, осталось лишь пятеро. Они с вожделением нырнули в
Посняков Андрей
Березин Федор
Контровский Владимир
Посняков Андрей
Доценко Виктор
Каргалов Вадим