Джек ФИННЕЙ

ЛИЦО НА ФОТОГРАФИИ

На одном из верхних этажей нового Дворца правосудия я нашел номер
комнаты, которую искал, и открыл дверь. Миловидная девушка взглянула на
меня, оторвавшись от пишущей машинки, и спросила с улыбкой: "Профессор
Вейган?". Вопрос был задан только для проформы, - она узнала меня с
первого взгляда, - и я, улыбнувшись в ответ, кивнул головой, пожалев, что
на мне сейчас профессорское одеяние, а не костюм, более подходящий для
развлечений в Сан-Франциско. Девушка сказала: "Инспектор Айрин говорит по
телефону; подождите его, пожалуйста", и я сел, улыбаясь снисходительно,
как и подобает профессору.

Мне всегда мешает - несмотря на худощавое, задумчивое лицо научного
работника - то, что я несколько моложав для моей должности профессора
физики в крупном университете. К счастью, я уже с девятнадцати лет
приобрел преждевременную седую прядку в шевелюре, а в университетском
городке я обычно ношу эти ужасающие, оттопыренные мешками на коленях
шерстяные брюки, которые, как принято считать, полагается носить
профессорам (хотя большинство из них предпочитает этого не делать). Эта
одежда, а также круглые, типично профессорские очки в металлической
оправе, в которых я, в сущности, не нуждаюсь, и заботливый подбор
чудовищных галстуков с дикими сочетаниями ярко-оранжевого,
обезьянье-голубого и ядовито-зеленого цветов - дополняли мой образ, мой
"имидж". Это популярное ныне словцо в данном случае означает, что если вы
хотите стать настоящим профессором, вам надо полностью отказаться от
внешнего сходства со студентами.

Я окинул взглядом небольшую приемную: желтые оштукатуренные стены,
большой календарь, ящики с картотекой, письменный столик, пишущая машинка
и девушка. Я следил за ней исподлобья, - на манер, который я перенял у
своих наиболее взрослых студенток, - изобразив отеческую улыбку на случай,
если она поднимет голову и поймает мой взгляд. Впрочем, я хотел только
одного: вынуть письмо инспектора и перечитать его еще раз в надежде
понять, наконец, что ему от меня нужно. Но я испытываю трепет перед
полицией - я чувствую себя виновным, даже когда спрашиваю у полисмена
дорогу, - и подумал, что если буду перечитывать письмо именно сейчас, то
выдам свою нервозность, и мисс Конфетка незаметно даст знать об этом
инспектору.

В сущности, я помнил письмо наизусть. Это было адресованное в
университетский городок официальное вежливое приглашение в три строчки -
явиться для встречи с инспектором Мартином О.Айрином: если Вас не
затруднит, когда Вам будет удобно, не будете ли Вы так любезны,
пожалуйста, сэр. Я сидел, размышляя, что бы он предпринял, если бы я в
таком же учтивом стиле отказался; но тут зажужжал зуммер, девушка
улыбнулась и сказала: "Заходите, профессор". Я поднялся, нервно глотая
слюну, открыл дверь и вошел в кабинет инспектора.

Он встал из-за стола медленно и неохотно, словно колебался: не лучше
ли тут же отправить меня за решетку? Протянув руку и глядя на меня
подозрительно и без улыбки, он процедил: "Очень любезно с вашей стороны,
что вы пришли". Я сел у его стола, представив, что ожидало бы меня,
откажись я от приглашения инспектора. Он просто-напросто пришел бы в мою
классную комнату, защелкнул бы на мне наручники и приволок меня сюда.

Я вовсе не хочу этим сказать, что у инспектора Айрина было
отталкивающее или вообще чем-либо характерное лицо; оно было вполне
заурядным. Так же заурядны были его темные волосы и строгий серый костюм.
Он был чуть моложе средних лет, несколько выше и крупнее меня, и по его
глазам видно было, что во всей вселенной его ничто не интересует, кроме
службы. У меня сложилось твердое убеждение, что помимо уголовной хроники,
он ничего не читает, даже газетные заголовки; что он умен, проницателен,
вспыльчив и начисто лишен чувства юмора, что он ни с нем не знаком, разве
что с другими полицейскими, которые ему также безразличны. Это был ничем
не примечательный и все же странный человек; и я знал, что моя улыбка была
вымученной.

Айрин сразу же приступил к делу; чувствовалась, что он больше привык
арестовывать людей, чем общаться с ними. Он сказал:

- Мы не можем найти несколько личностей, и я подумал, не окажете ли
вы нам помощь?

Я изобразил вежливое удивление, но он этого не заметил.

- Один из них работал швейцаром в ресторане Хэринга; вы знаете это
заведение, ходите туда много лет. В конце трехдневного уик-энда он исчез с
их полной выручкой - около пяти тысяч долларов. И оставил записку, где
написал, что любит ресторан Хэринга и с удовольствием там работал, но
десять лет ему недоплачивали жалованье, и теперь он считает, что они
квиты. У этого парня своеобразное чувство юмора. - Айрин откинулся в своем
вертящемся кресле и бросил на меня хмурый взгляд. - Мы не можем его найти.
Вот уже год, как он смылся, а мы все еще не напали на след.

Я решил, что он ждет от меня ответа, и выпалил первое, что пришло в
голову:

- Возможно, он уехал в другой город и сменил фамилию?

Айрин посмотрел на меня удивленно, словно я сморозил еще большую
глупость, чем он мог от меня ожидать.

- Это ему не поможет, - сказал он раздраженно.

Мне надоело чувствовать себя запуганным, и я храбро спросил:

- А почему бы и нет?

- Люди воруют не для того, чтобы спрятать добычу навсегда; они крадут
деньги, чтобы их тратить. Сейчас он уже истратил эти деньги, думает, что о
нем забыли, и снова нашел где-нибудь работу в качестве швейцара. -
Наверно, на лице у меня отразилось сомнение, потому что Айрин продолжал: -
Разумеется, швейцара; он не сменит профессию. Это все, что он знает, все,
что умеет. Помните Джона Кэррэдайна, киноактера? Я видел его когда-то на
экране. У него было лицо длиной в целый фут, один сплошной подбородок и
челюсть; так вот, они очень похожи.

Айрин повернулся к картотеке, открыл ящик, вытащил пачку глянцевых
листов и протянул их мне. Это были полицейские объявления о розыске
преступника, и если человек на фотографии не слишком походил на
киноактера, то во всяком случае у него было такое же запоминающееся лицо с
лошадиной челюстью.

- Он мог уехать и мог сменить имя, - отчеканил Айрин, - но он никогда
не сможет изменить это лицо. Где бы он ни скрывался, мы должны были найти
его еще несколько месяцев назад: эти объявления были разосланы повсюду.

Я пожал плечами, и Айрин снова повернулся к картотеке. Он вынул
оттуда и протянул мне большую старомодную фотографию, наклеенную на
плотный серый картон. Это был групповой снимок, какой сейчас редко можно
увидеть, - все служащие мелкого заведения выстроились в ряд перед его
фасадом. Дюжина усатых мужчин и женщин в длинном платье улыбались и
щурились на солнце, стоя перед небольшим зданием, которое я сразу же
узнал: это был ресторан Хэринга, и он не очень отличался от нынешнего.

- Я обнаружил это на стене в конторе ресторана; не думаю, чтобы
кто-нибудь когда-нибудь за все годы хоть раз взглянул на эту фотографию.
Крупный мужчина в центре - первый хозяин ресторана, основавший его в 1885
году, когда и был сделан снимок. Остальных никто не знает. Но посмотрите
внимательней на лица.

Я послушался и сразу понял, что он имел в виду: одна из физиономий на
снимке как две капли воды была похожа на ту, в объявлении о розыске. Такое
же поразительно вытянутое лицо, такой же лошадиный подбородок.

Я взглянул на Айрина.

- Кто это? Его отец? Дедушка?

- Возможно, - ответил он нехотя. - Конечно, это не исключено. Но не
слишком ли он смахивает на того парня, за которым мы охотимся? И
посмотрите, как он ухмыляется! Словно специально устроился снова на работу
в ресторан Хэринга в 1885 году и теперь оттуда, из прошлого, насмехается
надо мной!

- Инспектор, - сказал я, - то, что вы рассказали - необычайно
интересно и даже захватывающе. Поверьте, вы полностью завладели моим
вниманием, и я ничуть не тороплюсь. Но я не совсем понимаю...

- Вы ведь профессор, не так ли? А профессора - народ сообразительный,
верно? Я ищу помощи всюду, где могу ее найти. У нас накопилось с полдюжины
нераскрытых дел вроде этого - люди, которых мы безусловно должны были
поймать, и притом без труда! Вот еще один - Вильям Спэнглер Гризон.
Слышали когда-нибудь это имя?

- Еще бы! Кто же не слышал о нем в Сан-Франциско?

- Это точно, его хорошо знали в обществе. Но известно ли вам, что у
него за душой не было ни цента собственных денег?

Я пожал плечами.

- Откуда мне знать? Я был уверен, что он богат.

- Богата его жена. Полагаю, из-за этот он и женился на ней, хотя люди
болтают, что она сама за ним гонялась. Я беседовал с ней: женщина со
скверным характером. Он молод, красив и обаятелен, но, по слухам, очень
ленив; вот почему он на ней и женился.

- Я встречал ею имя в газетных столбцах - в театральной хронике.
Кажется, он имел какое-то отношение к театру?

- Всю жизнь он питал страсть к сцене, пытался стать актером. Когда
они поженились, она дала ему денег, чтобы он мог ездить играть в Нью-Йорк;
это сделало его на некоторое время счастливым, он летал на восточное
побережье для репетиций и загородных пробных спектаклей. Там он ухаживал
за молоденькими смазливыми актрисами. Жена наказала его, как маленького
ребенка. Притащила обратно сюда, и с той поры - ни цента на театр. Тогда
он сбежал, прихватив с собой 170 тысяч ее долларов, и с тех пор о нем - ни