Гарри Гаррисон

Золотые годы Стальной Крысы

-- Да никак это старина Скользкий Джим диГриз!

Когда охранник увидел меня прикованным наручниками к запястью рослого
полицейского, его уродливое лицо расплылось в злобной ухмылке. С
нескрываемым наслаждением он распахнул дверь и, пока снимали наручники,
подошел поближе и крепко -- пожалуй, даже чересчур крепко -- ухватил меня за
руку. Едва мое запястье освободилось, он резко дернул меня и потащил вперед.
Я еле удержался на ногах, но засеменил следом, прошаркав за дверь, на
которой висела покрытая патиной бронзовая табличка с трогательной надписью:

В СИИ ВРАТА ВХОДЯТ ДРЯХЛЫЕ КЛЯЧИ

ПРЕСТУПНОГО МИРА ГАЛАКТИКИ

Грандиозно! Вот так всегда: полиция не преминет пнуть лежачего.
Садист-провожатый все ускорял шаги, и мне приходилось шаркать быстрее.

-- Мне надо сесть... -- пропыхтел я, делая слабые попытки освободиться
от цепкой хватки и присесть на стоящую у стены скамью.

-- Успеешь насидеться, папаша. Тут только этим и занимаются. Сначала
познакомься с начальством.

И он повлек меня, несмотря на вялое сопротивление, дальше по коридору,
к массивной стальной двери и громко постучал. Колени мои подгибались, я
ловил воздух ртом. На стене висело зеркало с увещевающей табличкой:

ПОСМОТРИ-КА, УБЕДИСЬ:

АККУРАТЕН ЛИ И ЧИСТ?

А КОГДА ТЫ НОГИ МЫЛ?

МОЖЕТ, ВОВСЕ ПОЗАБЫЛ?

-- Не помню... -- дрогнувшим голосом признался я, с трепетом и
отвращением глядя на собственное отражение: жиденькие седые волосенки
спутаны и торчат клочьями, с отвисшей нижней губы тянется ниточка мутной
слюны, бледную кожу избороздили морщины, глаза покраснели, взгляд жалкий,
как у дворняги. Несимпатичное зрелище, что и говорить.

Тут загорелась зеленая лампочка, замок щелкнул, дверь открылась, и мой
провожатый, подтолкнув меня мясистой ладонью, приказал:

-- Заходи!

Я споткнулся и с трудом восстановил равновесие. Позади хлопнула дверь.
Передо мной сидел, склонившись над толстой папкой, похожий на небритого
верблюда тюремщик.

-- Твоя папка. -- Он поднял голову и мрачно поглядел на меня. -- Личное
дело преступника. Джеймс диГриз, он же Стальная Крыса. -- Безразмерные губы
изогнулись в некоем подобии улыбки. -- Где уж там стальная -- просто ржавая.

Он радостно заухал над своей пресной шуткой, оскалив длинные зубы.

-- Все попадают ко мне, Ржавая Крыса. В конце концов, все предстают
перед начальником тюрьмы Сакксом. Как ни бегай, как ни хоронись, все равно
попадешь ко мне. Даже самый хитроумный преступник со временем стареет,
начинает хуже соображать и совершает одну-единственную ошибочку, необходимую
для того, чтобы его поймали и отправили в Каторжную тюрьму последнего
отбывания -- таково официальное название. А знаешь, как ее называют в
народе?..

-- Адский Предбанник! -- слова помимо моей воли соскользнули с губ и
липким комком упали на пол.

-- Знаешь. Да только так ее называют снаружи. Войти сюда можно, а вот
обратно -- ни-ни. Здесь мы не пользуемся этим замысловатым названием, у нас
есть другое, получше. Просто Чистило -- вроде как уменьшительное от
Чистилища, если ты не понял. А данное слово означает место, где муками
искупают...

-- Мне надо в туалет, -- просипел я, скрестив ноги и крепко их сжав.
Его оскал стал еще шире.

-- Все вы, старые клячи, только об одном и думаете. -- Он надавил на
кнопку, и дверь позади меня со скрежетом распахнулась. -- Боггер покажет,
где сортир, а потом отведет тебя на медосмотр. Мы будем следить, диГриз,
чтобы ты пребывал в хорошей форме и долго еще мог наслаждаться нашим
гостеприимством.

Плетясь по коридору, я слышал за спиной издевательский смех. Не могу
сказать, что подобный прием так уж меня поразил.

То же можно сказать и про медосмотр -- дебелые скучающие
садисты-тюремщики раздели меня донага, потом прикрыли выпирающие из-под кожи
ребра ветхим серым халатиком и начали таскать от одного диагностического
аппарата к другому, не обращая внимания на мои протесты и хныканье.
Результаты небрежно комментировались.

-- В бедре стержень. Вроде бы старый.

-- Не такой старый, как эти пластиковые суставы. Да, древняя кляча
изрядно побегала на своем веку.

-- Доку этот экземпляр понравится: в легких затемнения -- туберкулез,
пневмосклероз или что-нибудь в этом роде.

-- Еще не кончили? -- поинтересовался Боггер, явившись внезапно, как
жуткое воспоминание.

-- Кончили. Он весь твой, Боггер. Забирай. Прижимая скомканную одежду к
груди, я зябко переступал босыми ногами по холодному полу, а он волок меня
за собой. Затем впихнул в камеру. Невзирая на слабое сопротивление, Боггер
отнял у меня одежду, вытряхнул содержимое из карманов, швырнул на кровать
грубую тюремную робу и пару шлепанцев.

-- Обед в шесть. Двери отпираются за минуту до этого. Опоздаешь --
останешься голодным.

Лязг захлопнувшейся двери оборвал его гнусный смешок.

Дрожа и поеживаясь, я присел на кровать и спрятал лицо в ладонях, являя
собой жалкое зрелище для наблюдателя, следившего за мной через
замаскированные объективы. Вот и пришел конец гордому, хоть и преступному
человеку. Я -- просто обреченный столетний старец, подошедший к последней
черте.

Чего они не могли разглядеть сквозь заслонившие лицо ладони -- так это
мимолетной счастливой и довольной усмешки. Я таки добился своего!

Но когда я поднял лицо, от ухмылки не осталось и следа, а губы мои
опять тряслись.

Пластиковое стеклышко моих дешевых часов было так исцарапано, что цифры
удавалось разглядеть лишь с большим трудом. Я поднес их к свету и принялся
вглядываться, пыхтя от усердия. Наконец, мне удалось разобрать, который час.

-- Обед в шесть, Боженьки мои! Надо выходить, как только дверь
откроется.

Прошаркав к двери, я сразу после щелчка замка распахнул ее и
заплетающейся походкой вывалился в коридор.

При первом же взгляде на шаркающую в одном направлении толпу одетых в
серое дряхлых развалин стало ясно, где находится столовая. Я влил свои шаги
в общий шелест, у входа получил поднос и подставил его для получения своей
доли казенного месива. По виду нипочем не догадаться, что это такое, а по
вкусу -- тем более. Ну, надеюсь, хоть какие-то питательные вещества там
есть. Трясущейся рукой я начал таскать эту жижу в рот, ложка за ложкой.

-- Впервые тебя вижу, -- с подозрением заметил сидевший рядом старец
лет восьмидесяти. -- Ты что, провокатор?

-- Я осужденный рецидивист.

-- Добро пожаловать в Чистило, хе-хе, -- хрюкнул он, радуясь новичку.
-- Тебе приходилось угонять корабли?

-- Пару раз.

-- А мне трижды. На третьем и попался -- корабль оказался приманкой. Но
я пристратился и, сам понимаешь, недостаток средств, возраст, да и глаза
стали подводить...

Его воспоминания текли ручьем, сливаясь в однообразное жужжание, и были
ничуть не интереснее последнего. Я позволил старику бубнить, а сам тем
временем старательно приканчивал свой навозбургер с почесухой. Едва я,
давясь, пропихнул в горло последний кус этой гадости, как до омерзения
знакомый голос перекрыл заполнившие столовую бряцанье ложек и хлюпанье
старческих ртов:

-- Ржавая Крыса! Я вижу, ты покончил с обедом. Так что давай,
быстренько волоки свои старые кости к доку.

-- А как я его найду?

-- По зеленым стрелкам на стене, ты, тупорылый! Зеленые стрелки с
красным крестиком. Пошел!

Я выкарабкался из-за стола и потащился куда сказано. Стены были усеяны
разноцветными стрелками, указывающими разные стороны. Я заморгал и подошел к
стене вплотную, чтобы разобраться, потом повлек свои стопы налево.

-- Входите, садитесь, отвечайте на мои вопросы. Недержанием страдаете?

Молодой доктор сидел как на иголках, будто куда-то спешил. Я поскреб в
затылке и пробормотал:

-- Уж и не знаю толком...

-- Вы не можете не знать!

-- Да откуда? Не знаю, что это такое.

-- Недержание мочи! Вы мочитесь по ночам в постель?

-- Только если пьян.

-- Здесь, диГриз, такая возможность вряд ли представится. Я смотрел
вашу медицинскую карточку. Вы просто развалина -- в легких затемнения, в
бедрах гвозди, череп на скобах...

-- У меня было тяжкое житье, док.

-- Это ясно с первого взгляда, не говоря уж о взбесившемся обмене
веществ. Сейчас я сделаю вам пару уколов, чтобы приостановить процесс
деградации, а потом будете принимать вот эти пилюли три раза в день.