- Синтия! Син, милая ты моя!
Однако в конце концов наступил момент, когда даже он не мог больше
оставаться в одном положении. Болезненно морщась - застуженные вчера ночью,
а теперь к тому же занемевшие мышцы ног жутко болели, - Рэндалл кое-как
встал и, вздохнув, начал борьбу с трудностями повседневной жизни. Мысль о
еде вызывала отвращение, но никуда не денешься - надо питаться, чтобы
сохранить силы для ожидания и наблюдения, которые могут продлиться
неизвестно сколько времени.
При обыске, произведенном на кухонных полках и в холодильнике, обнаружилась
какая-то пища - всякая мелочь для завтрака, несколько банок консервов,
какая-то крупа, пучок вялого салата. Кулинарные вопросы никогда не
волновали Рэндалла, консервированный суп, решил он, - еда не хуже любой
другой. Открыв банку шотландской бараньей похлебки, он вывалил ее
содержимое в кастрюлю, добавил немного воды и зажег газ. Дав месиву
побулькать пару минут, Рэндалл снял его с огня и съел, стоя, и прямо из
кастрюли. Ничего, вполне прилично, правда малость смахивает на вареные
опилки.
Затем Рэндалл вернулся в спальню, сел и возобновил свое ненадолго
прерванное бдение. Однако вскоре выяснилось, что лучше было бы ему не
заниматься рассуждениями, а послушаться голоса организма - спешно выскочив
в ванную, он вытошнил все содержимое своего желудка. Вымыв лицо и почистив
зубы, Рэндалл снова уселся на свой стул уже в довольно приличном состоянии
- разве что бледный и обессиленный.
На улице стемнело, и это дало ему небольшое занятие - он встал, зажег
стоящую на туалетном столике лампу, прикрыл ее, чтобы не светила в глаза
Синтии, и снова сел. Состояние Синтии не изменилось.
И тут зазвонил телефон.
Резкость реакции Рэндалла, его удивление превосходили все разумные пределы.
Он так долго просидел здесь, с тоской и страхом глядя на неподвижное лицо
Синтии, что совсем забыл про всех остальных людей, живущих где-то там во
внешнем мире. Немного собравшись, он поднял трубку.
- Алло? Да, это Рэндалл.
- Мистер Рэндалл, все это время я много думал и пришел к выводу, что должен
извиниться перед вами - и дать некоторые объяснения.
- Что вы мне должны? Кто это говорит?
- Это я, Джонатан Хог, мистер Рэндалл. Когда вы...
- Хог! Вы сказали Хог?
- Да, мистер Рэндалл. Я хочу извиниться перед вами за беспардонность своего
поведения вчера утром и буквально умоляю вас простить меня. Хотелось бы
надеяться, что миссис Рэндалл не была оскорблена моим...
К этому времени Рэндалл достаточно оправился от начального своего
удивления, чтобы выразить все, что думал. И выразил свои мысли он сочно, с
использованием лексики и риторических фигур, освоенных за долгие годы
общения с теми личностями, с которыми чаще всего приходится общаться
частному сыщику. По окончании своего монолога он услышал в телефонной
трубке судорожный вздох, за которым последовала мертвая тишина.
Однако полного удовлетворения Рэндалл не чувствовал. Ему хотелось, чтобы
Хог заговорил, чтобы можно было прервать его и с новыми силами продолжить
свою тираду.
- Хог, вы еще у телефона?
- Э-э, да.
- А я еще хочу добавить следующее. Возможно, вам кажется милой такой шуткой
подстеречь жену в коридоре и перепугать ее до полусмерти. Мне это шуткой не
кажется. Но я не собираюсь сдавать вас в полицию, не дождетесь вы такого
счастья. Просто как только миссис Рэндалл выздоровеет, я отыщу вас, где бы
вы ни были, и тогда - тогда помоги вам Бог, Хог. Вам очень потребуется
такая помощь.
Рэндалл был уже уверен, что его собеседник повесил трубку - так долго
продолжалось молчание на этот раз. Однако, как оказалось, Хог просто
собирался с мыслями.
- Мистер Рэндалл, это просто ужасно...
- Да уж. Конечно!
- Насколько я понимаю, вы говорите, что я намеренно подстерег миссис
Рэндалл и напугал ее.
- Вы сами знаете, что вы сделали.
- Но ведь я не знаю, правда не знаю.
Тут Хог замолчал, а потом продолжил дрожащим, неуверенным голосом:
- Вот именно этого я и боялся, мистер Рэндалл, боялся узнать, что во время
провалов в памяти делаю нечто очень плохое. Но причинить страдание миссис
Рэндалл... и после всего ее доброго ко мне отношения. Это просто ужасно.
- Вы еще мне говорите!
Хог глубоко вздохнул, как безмерно уставший человек.
- Мистер Рэндалл?
Рэндалл молчал.
- Мистер Рэндалл, мне нет никакого смысла обольщать себя иллюзиями; выход
тут только один. Вы должны сдать меня в полицию.
- А?
- Собственно я понял это еще во время последнего нашего с вами разговора. Я
думал об этом весь вчерашний день, но никак не мог набраться смелости. Мне
хотелось надеяться, что я покончил с моей... моей другой личностью, но
сегодня это произошло снова. Весь сегодняшний день для меня белое пятно, я
пришел в себя только недавно, по возвращении домой. Стало окончательно ясно
- с этим необходимо что-то делать, поэтому я решил позвонить вам и
попросить о возобновлении расследования. Но мне и в голову не приходило,
что я мог сделать что-нибудь плохое миссис Рэндалл.
Ужас и потрясение, которыми был полон голос Хога, звучали очень
убедительно.
- А когда... когда это случилось, мистер Рэндалл? Рэндалл оказался в
крайней растерянности. Он разрывался между желанием пролезть каким-то
образом по телефонному кабелю, чтобы свернуть шею человеку, из-за которого
Синтия оказалась в таком состоянии, и необходимостью оставаться дома, чтобы
заботиться о Синтии. А тут еще этот Хог говорит совсем не так, как надо, не
как злодей. Беседуя с Хогом, слыша его робкие ответы, его встревоженный
голос, Рэндалл с большим трудом сохранял в уме образ некоего жуткого
чудовища, вроде Джека Потрошителя, хотя и знал, что подобные типы совсем не
редко обладают скромными манерами.
Поэтому на этот раз ответ Рэндалла был сухим, чисто фактографическим.
- Десять тридцать утра или около того.
- А где я был сегодня в девять тридцать утра?
- Не сегодня, вы (несколько непригодных к воспроизведению на бумаге
выражений), а вчера.
- Вчера утром? Но это невозможно. Вчера утром я был дома, неужели вы не
помните?
- Конечно помню, а потом я видел, как вы уходили из дома. Возможно, это вам
неизвестно.
Тут логика Рэндалла немного хромала - прочие события вчерашнего памятного
утра убедили его, что Хог знал об установленной за ним слежке - но сейчас
было не до логики.
- Но вы никак не могли меня видеть. Как раз вчерашнее утро - единственное,
если не считать моих обычных сред, про которое я знаю точно, где находился
и что делал. Я был дома, в своей квартире, и только около часа дня пошел в
клуб.
- Да что вы мне...
- Подождите, пожалуйста, секунду, мистер Рэндалл! Все это повергает меня в
такую же растерянность и непонимание, как и вас, но вы просто должны меня
выслушать. Вы поломали мой распорядок дня - помните? Моя вторая личность
так и не вступила в свои права. После вашего ухода я сохранил свою... свою
настоящую личность. Именно поэтому я и начал надеяться, что наконец
освободился.
- Хрена вы освободились. С чего это вы взяли?
- Я понимаю, что моим собственным показаниям не велика цена, - робко сказал
Хог. - но ведь я был не один. Почти сразу после вашего ухода пришла
уборщица, и она пробыла у меня все утро.
- Вот почему я только не видел, как она входит в лифт?
- Она обслуживает все этажи, - объяснил Хог. - Это жена дворника, миссис
Дженкинс. Может быть, вы хотели бы с ней побеседовать? Я, пожалуй, сумею
отыскать ее и привести к телефону.
- Но...
Теперь Рэндалл находился уже в полной растерянности. к тому же он начал
понимать невыгодность своего положения. Нужно было не вступать в разговоры
с Хогом, а приберечь этого проходимца на потом, до того момента, когда
появится возможность до него добраться. Ну до чего же скользкий и хитрый
тип, правду говорил Потбери. Алиби у него, понимаешь.
Кроме того, отлучившись так надолго из спальни, Рэндалл начинал чувствовать
себя все более неспокойным. Разговор продолжался уже не менее десяти минут,
а из угла кухни, где стоял телефон, заглянуть в спальню было невозможно.
- Не хочу я с ней говорить, - грубо ответил он. - У вас что ни слово, то
ложь.
Бросив трубку на рычаг, Рэндалл бегом вернулся в спальню.
Синтия лежала так же, как и прежде, можно было подумать, что она просто
уснула. И какая красивая, просто сердце щемит. На этот раз привычный глаз
Рэндалла легко уловил ее дыхание - неглубокое, но регулярное, а самодельный
стетоскоп одарил его такими прекрасными сейчас звуками сердцебиения.
Потом Рэндалл сел рядом с кроватью и начал смотреть на Синтию, всем своим
существом впитывая теплое, горькое вино печали. Он не хотел забывать о
своей боли, лелеял ее, на собственном опыте познавая, как это познали
бесчисленные его предшественники, что самая глубокая, разрывающая сердце
тревога о любимой предпочтительнее любого утешения.
Однако через какое-то время его вывела из ступора простая мысль: вот так,
упиваясь собственной болью, он вряд ли приносит большую пользу Синтии.