правительству, ни нашей прессе нельзя доверять человеческие жизни.
аристократ. Но Бог, должно быть, ненавидит рядового человека: уж очень
рядовым он его создал! Понимает ли ваш рядовой человек, что такое
рыцарство? Или что положение обязывает? Знакомы ли ему правила
аристократического поведения? Или личная ответственность за благополучие
государства? Да с таким же успехом можно искать мех на лягушке".
из того, что говорилось около двух ночи в Устричном баре "Бертон-Хауза" в
Канзас-Сити после лекции мистера Клеменса, в январе 1898-го года. Может
быть, это сказал мой отец, может быть, - мистер Клеменс, или они разделяли
эту мысль - память порой подводила меня после стольких лет.
и бренди. Мне дали рюмочку портвейна. И портвейн, и устрицы были для меня
внове - и ни то ни другое не понравилось. Аромат сигары мистера Клеменса
тоже не прибавлял удовольствия.
курите, пожалуйста. Это была ошибка.)
сидеть с ними всю ночь. На трибуне мистер Клеменс выглядел точно так же,
как на фотографиях: жизнелюбивый Сатана в ореоле белых волос и в прекрасно
сшитом белом костюме. Вблизи он был на фут ниже, излучал обаяние и усилил
мое преклонение перед ним, обращаясь со мной, как со взрослой леди.
уснуть. Лучше всего мне запомнилась лекция мистера Клеменса о кошках и
рыжих - должно быть, тут же им и сочиненная в мою честь: она нигде не
публиковалась, даже в собрании сочинений, изданных Калифорнийским
университетом через пятьдесят лет после его смерти.
впереди.
Мистер Барнаби, наш директор, собрал пас в актовом зале, объявил об этом и
распустил по домам. Когда я прибежала домой, оказалось, что мать уже
знает. Мы немножко поплакали друг у дружки на плече, пока Бет с Люсиль с
криками носились вокруг. А потом взялись за генеральную уборку - вдруг
отец и Том и мистер Смит (я не произносила этого вслух) вернутся на той
неделе. Фрэнку было велено скосить траву и вообще навести на дворе порядок
- не спрашивай как, а делай.
молебствию. Преподобный Тимберли развел еще более пространные
благоглупости, но никто не возражал, а я тем более.
школу - не только для тупиц из начальных классов, но и для
старшеклассников, - из патриотических побуждений: чтобы мальчики могли
пораньше получить аттестат и пойти в армию. Я тоже записалась на занятия:
и чтобы углубить свое образование, отказавшись от мысли о колледже, и
чтобы заполнить щемящую пустоту внутри, вызванную уходом отца и Тома (и
мистера Смита).
мужчин с войны. В том числе и тех, кто не вернулся.)
глаголы, скребя на коленях кухонный пол.
пренебрегать дополнительными занятиями. Ну-ка, марш. Сегодня я сама
приготовлю ужин.
к Новому году.
я впервые присутствовала на военных похоронах и плакала в три ручья.
Седовласый горнист сыграл Чарльзу: "В мире покойся, храбрый солдат. Бог с
тобой".
похоронный "отбой". И по сей день так.
возник вопрос: продолжать ли мне учиться, а если продолжать, то где? Я не
желала сидеть дома и быть нянькой при Джордже. Раз мне нельзя поехать в
Колумбию, то хотелось бы поступить в Батлерскую академию, двухлетнюю
частную школу, - там давали гуманитарное образование, которое и в
Колумбии, и в Лоуренсе засчитывалось как начальный курс. Я сказала матери,
что сохранила свои подарочные деньги - и на Рождество, и на свой день
рождения, и еще прикопила "яичных". "Яичными" назывались деньги, которые я
заработала сама - ухаживая за соседскими курами, торгуя в ларьке на
ярмарке и так далее. Заработки мои были редки и невелики, но на обучение и
на книги хватит.
твой брат: в хорошую погоду на двуколке, в плохую верхом, а в совсем уж
скверную оставался дома... Но твой брат - взрослый мужчина, а как
собираешься ездить ты?
Верхом? Я умела ездить почти не хуже братьев, но девушке не подобает
являться в школу в комбинезоне, а дамское седло не годится для такой
погоды, когда нельзя проехать в двуколке. И верхом ли, в повозке - с
октября по март мне придется уезжать до света и возвращаться затемно.
фермы в Ричхилл, за четыре мили от них. Лошадь с повозкой вернулась домой,
а Сару так и не нашли.
на двух ногах и порой рыщет по деревенским проселкам.
то и следующий. Школа была меньше чем в миле от нас, и по дороге везде
жили знакомые - только крикни. А главное, можно было заняться предметами,
которые я не успела пройти. Я продолжила занятия греческим и латынью,
начала учить дифференциальное исчисление и немецкий, а вместо обеда
слушала курс геологии и истории средних веков. А в субботу утром, само
собой, по-прежнему брала уроки фортепиано - первые три года меня учила
мать, а потом решила, что мне нужна более подготовленная наставница.
Музыке я обучалась "за так": мисс Примроз задолжала отцу и за себя и за
свою престарелую больную мать.
времени, чтобы каждую неделю писать письма мистеру Смиту (сержанту Смиту!)
с обилием новостей, но без сантиментов - и отцу, и Тому, и Чаку... пока
мне не вернули мое очередное письмо, а через неделю не привезли и самого
Чака.
бы говорить. Те, что получше, ушли на войну; оставшиеся казались мне
какими-то слюнтяями или совсем уж малолетками. Не то чтобы я стойко
хранила верность мистеру Смиту. Он не просил меня об этом, и я тоже не
ждала, что он будет хранить верность мне. У нас состоялось всего лишь одно
- весьма успешное - свидание, но это еще не помолвка.
У нас с Нельсоном имелась одна общая черта: оба мы были постоянно
озабочены, как целое козье стадо, но с миссис Гранди обходились бережно,
как лисица со своим выводком.
изобретатель. Во время свиданий мы удерживали друг друга от слишком бурных
проявлений страсти, чтобы не потревожить миссис Гранди. Я вполне бы могла
выйти за Нельсона, хотя он был моложе меня, если бы не наше близкое
родство. Он был очень славный мальчик (если не считать каверзы с лимонной
меренгой).
тела. Я присутствовала на похоронах - в память о Чаке.
поехали в Канзас-Сити встречать эшелон и смотреть парад. Пройдя маршем по
Уолнат-стрит, полк опять поворачивал к вокзалу, где большинство солдат
снова садились в вагоны и разъезжалось по своим родным городкам. Я
осталась дома с сестренками и Джорджем, в душе считая, что поступаю очень
благородно.
самом деле, по условиям моего контракта, меня, как военврача ополчения, не






Акунин Борис
Орловский Гай Юлий
Панов Вадим
Куликов Роман
Орловский Гай Юлий
Браун Дэн