Чтение 52–й страницы книги ~Дом глав Дюны~

Она приподнялась на локте и взглянула на него сверху вниз:

- Что это за язык?

- Очень старый. Лито как-то заставил меня выучить его.

- Переведи.

Повелительный тон. Ее прежнее "я" Чтимой Матре.

- Я ненавижу ее и люблю ее. Я измучен.

- Ты действительно меня ненавидишь? - недоверчиво.

- Я ненавижу быть связанным вот так, когда я не властен над собствен-
ным "я".

- Ты бы оставил меня, если бы мог?

- Я хочу, чтобы решение вызревало по капле. Я хочу контролировать его
рождение.

- Это игра, в которой один из элементов головоломки нельзя двигать...

Вот оно! Ее слова.

Вспомнив, Айдахо не ощутил озарения; просто было ощущение, что он
открыл глаза после долгого сна. Игра, в которой один из элементов голо-
воломки нельзя двигать. Игра. Его взгляд на не-корабль и на то, что де-
лали здесь Сестры.

Но в разговоре было кое-что еще.

- Корабль - наша собственная специальная школа, - сказала Мурбелла.

Он не мог не согласиться с этим. Сестры усиливали его способности
Ментата в том, чтобы изучать данные и выявить то, что не проходит. Он
понял, куда это может завести, и ощутил свинцово-тяжелый страх.

"Ты очищаешь нервную систему. Ты защищаешь свои мозг от отвлекающих
факторов и бесполезных блужданий мысли."

Ты направляешь свои реакции в то опасное русло, от которого предосте-
регают любого Ментата. "На этом пути ты можешь утратить себя."

Учеников водили смотреть на людей-растения, "Ментатов-неудачников",
которых оставляли жить, чтобы продемонстрировать опасность другим.

И все же - какое искушение. В этом чувствовалась сила и власть. Ничто
не скрыто. Все известно.

Среди всех этих страхов и опасений Мурбелла повернулась к нему, и
сексуальное напряжение стало почти невыносимым.

Не сейчас. Не сейчас!

Кто-то из них сказал что-то еще. Что? Он думал тогда об ограниченнос-
ти логики как орудия, способного раскрыть мотивы Сестер.

- Ты часто пытаешься анализировать их? - спросила Мурбелла.

Поразительно, как она умела отвечать на невысказанное. При этом она
утверждала, что не умеет читать мысли.

- Я просто читаю тебя, гхола мой. Ты ведь мой, ты знаешь.

- И наоборот.

- Слишком верно, - сказано было почти шутливо, но за веселостью скры-
валось какое-то более глубокое чувство.

В любом анализе человеческой души всегда был какойто просчет, и он
сказал ей об этом:

- Думая, что знаешь, почему ты ведешь себя так, а не иначе, ты подыс-
киваешь оправдания для неординарного поведения.

Оправдания для неординарного поведения. Вот еще один фрагмент его мо-
заики.

В голосе Мурбеллы слышалось что-то вроде размышления:

- Полагаю, ты можешь понять с точки зрения разума почти все, списав
это на какой-нибудь дефект.

- Понять разумом такие вещи, как сожжение целой планеты?

- В этом есть некоторая грубая решимость. Она говорит, что реши-
тельный выбор укрепляет душу и дает чувство подлинности - поддержку в
стрессовой ситуации. Ты согласен, Ментат мой?

- Ментат не твой, - но в его голосе не было силы.

Мурбелла рассмеялась и снова откинулась на подушки:

- Ты знаешь, чего хотят от нас Сестры, Ментат мой?

- Им нужны наши дети.

- О нет, гораздо большее! Они хотят, чтобы мы стали добровольными
участниками их сна.

Еще один элемент мозаики!

Но кто иной, кроме Бене Джессерит, знал этот сон? Сестры были актри-
сами, они всегда играли, не позволяя ничему естественному пробиться
сквозь их маски. Реальный человек был словно бы заточен в них; реальные
чувства отмерялись по капле.

- Почему она хранит эту старую картину? - спросила Мурбелла.

Айдахо почувствовал, что желудок у него сжимается. Одрейд принесла
ему голографическое изображение картины, которую держала в своей
спальне. "Домики Кодервилля" Винсента Ван Тога. Разбудив его в каком-то
жутком часу ночи почти месяц назад.

- Ты спрашивал о том, что привязывает меня к человечеству? Так вот
оно, - голограмма появилась перед его мутными от сна глазами. Он сел и
уставился на изображение, пытаясь понять. Что с ней было не так? В голо-
се Одрейд был такой восторг...

Она оставила голограмму в его руках, выключив свет; комната начала
внушать странное ощущение - множество острых углов, множество жестких
линий, все отдает чемто еле уловимо механическим - как, вероятно, и
должно быть в не-корабле. Где Мурбелла? Они ложились спать вместе...

Он сосредоточился на голограмме; она странно трогала его, словно свя-
зывала его с Одрейд. Ее связь с человечеством? Голограмма казалась его
ладоням холодной. Она взяла ее из его ладоней и поставила на столик у
кровати. Он продолжал смотреть на картину, пока она искала стул и усажи-
валась у его изголовья. Усаживалась? Что-то принуждало ее находиться ря-
дом с ним!

- Эта картина была написана сумасшедшим на Старой Земле, - сказала
она, почти прижимаясь щекой к его щеке, пока они оба разглядывали копию
картины, - Посмотри на нее! Зафиксированное состояние человека.

В ландшафте? Да, будь все проклято. Она была права.

Он устремил взгляд на голограмму. Эти великолепные краски не просто
краски. Все в целом, общее впечатление.

- Большинство современных художников посмеялись бы над тем, как он
создавал это, - сказала Одрейд.

Неужели она не может помолчать, пока он смотрит на это?

- Человеческое существо как лучший из записывающих приборов, - про-
должала Одрейд, - Человеческая рука, человеческий взгляд, суть челове-
ческая сфокусированы в сознании одного человека, который искал предела
возможностей.

Предел возможностей. Еще один осколок...

- Ван Гог создал это, пользуясь примитивными материалами и оборудова-
нием, - ее голос звучал так, словно она была пьяна. - Пигменты, знакомые
даже пещерному человеку! Изображение на холсте, который мог быть сделан
его собственными руками. Возможно, и свои инструменты он сделал сам из
меха и стеблей.

Она коснулась поверхности голограммы - тень ее пальца закрыла высокие
деревья:

- Культурный уровень по нашим меркам - на грани дикости, но - видишь,
что он создал?

Айдахо почувствовал, что должен что-то сказать, но слова застряли в
горле. Где Мурбелла? Почему ее нет здесь?

Одрейд отстранилась, и следующие слова ее, показалось ему, врезались
в него, как раскаленные шипы:

- Эта картина говорит о том, что мы не можем подавить дикости, осо-
бенности, которая будет проявляться в людях, как бы мы не пытались этого
избежать.

Айдахо оторвал взгляд от голограммы и пристально посмотрел на губы
Одрейд - а она продолжала говорить:

- Винсент сказал нам кое-что важное о наших приятельницах в Рассея-
нии.

Этот художник, умерший так давно? О Рассеянии?

- Они там делали и делают то, что мы не можем даже представить себе.
Дикость! Взрывное увеличение популяции Рассеяния убеждает в этом.

Мурбелла вошла в комнату и остановилась за спиной Одрейд. Она была в
мягкой белой рубахе, босая; волосы ее были влажными. Итак, вот, значит,
где она была. В душе.

- Преподобная Мать? - голос Мурбеллы был сонным.

Одрейд не обернулась к ней - только слегка повернула голову:

- Чтимые Матре считают, что они могут предупредить и взять под конт-
роль любое проявление дикости. Какая глупость. Они не могут контролиро-
вать это даже в себе.

Мурбелла подошла ближе и встала в ногах постели, вопросительно взгля-
нув на Айдахо:

- Похоже, я пришла на середине разговора.

- Равновесие, вот в чем ключ, - сказала Одрейд.

Айдахо был по-прежнему сосредоточен на Преподобной Матери.

- Разумные существа могут удерживать равновесие на весьма странной
почве, - говорила Одрейд. - Даже на непредсказуемой в своем поведении...
Это называется "попасть в тон". Великие музыканты это знают. Те люди,
которые занимались серфингом на Гамму в дни моего детства также знали
это. Некоторые волны сбрасывают тебя, но ты готов к этому. Ты поднима-
ешься снова, и все повторяется.

Безо всякой на то причины Айдахо вспомнил другую фразу Преподобной
Матери: "У нас нет складов или свалок. Мы перерабатываем все."

Переработка. Снова и снова. Круг. Части круга. Кусочки мозаики.

Он гнался за случайностями, а потому понимал это лучше. Такой путь не
для Ментата. Переработка - Иная Память не была складом, но чем-то, что
они считали переработкой. Это означало, что они пользовались своим прош-
лым только для того, чтобы изменить и обновить его.

Попадание в тон.