Чтение 18–й страницы книги ~Ловец душ~

чудо жизни закончилось."

Во время всех этих размышлений он действовал: левая рука вцепилась в
волосы Винса, оттягивая голову назад; правая рука взмахнула ножом вокруг и
поперек открывшейся шеи.

Не было даже вскрика, только тело отдернулось назад, направляемое
рукой в длинных волосах. Катсук присел на одно колено, принимая на него
тяжесть рюкзака и сдвигая тело вправо. Алая струя вырвалась из
перерезанного поперек горла, ясный цвет молодой жизни фонтаном хлынул на
тропу - сначала бурно, потом все медленнее. Тело дернулось и застыло.

Свершилось!

Катсук почувствовал, что это мгновение будет преследовать его до
конца жизни. Это только сейчас дошло до него.

Конец и начало!

Он все еще поддерживал тело, размышляя - а сколько же лет было этому
молодому человеку. Двадцать? Возможно. Сколько бы ему не было - здесь его
жизнь кончилась, превратившись в сон. Катсук чувствовал, что мысли его от
свершенного совсем перепутались. Странные видения захватили его разум: Все
превратилось в мираж - мрачное и затаенное; чей-то злой профиль; плывущие
под водой тучи; воздушные круги, движущиеся в нефритовых путах зеленого
кристалла; флюиды, оставляющие след в его памяти.

У этой земли зеленая кровь.

Он чувствовал тяжесть скрючившегося тела. Эта плоть была малым
отражением громадной вселенной. Теперь же это тело увяло. Он позволил,
чтобы труп упал на левый бок, поднялся на ноги и глянул вверх по склону,
туда, где за упавшим стволом спрятался Хокват. И внезапно, когда тучи
открыли Солнце, весь склон залился зеленым светом.

Глубоко-глубоко уйдя в себя, Катсук молился:

"Ворон, Ворон, сдержи мою ненависть. О, Ворон, дай мне ярости для
мести. Это я, Катсук, три ночи проведший в лесу, не обращавший внимания на
тернии, но пришедший к тебе с предложением. Это я, Катсук, твой факел, что
подожжет весь этот мир."

Хотя мы и подозреваем, что он мог сбежать в

какой-нибудь город, это не означает, будто мы прекратим

поиски в лесах. На сегодня мы располагаем только пятью

сотнями людей, работающих по всем направлениям этого

случая. У нас есть шестнадцать воздушных машин, в том

числе - девять вертолетов. В утренних газетах я читал о

некоем противостоянии: современности и дикарства. Мне так

не кажется. Я вообще не понимаю, как смог бы он пройти по

всем этим тропам, и его никто не заметил.

Специальный агент Норман Хосбиг,

ФБР, отделение в Сиэтле

Поднявшись из-за своего укрытия, Дэвид видел всю сцену убийства. Его
сознание заволокло ужасом. Этот молодой путешественник, который только что
был жив - теперь только труп. В глазах Катсука была только ярость, взгляд
его рыскал вдоль по склону. Может он выискивал следующую жертву?

Дэвид почувствовал, что истинные глаза индейца были спрятаны где-то
глубоко-глубоко и только теперь показались на свет божий - коричневые и
ужасные, такие же бездонные, как и то место, где таились раньше.

Мальчик вышел из-за своего укрытия. Ноги его подкашивались. Он знал,
что на его лице рисуется охвативший его ужас, он не мог набрать в грудь
воздуха. Но мышцы ему подчинялись, хоть и не совсем.

Ему хотелось только одного - избавиться от этого кошмара.

Он шел параллельно тропе, медленно переставляя ноги. "Надо отыскать
других туристов!" В конце концов он повернул вниз по склону, спотыкаясь о
корни и валяющиеся сгнившие стволы. Движение каким-то образом вернуло ему
контроль над собственным телом, он даже побежал, продираясь сквозь заросли
к реке.

Но здесь не было ни слуху, ни духу от путешественников. Катсука тоже
не было.

И тогда он побежал снова. Не оставалось ничего, только бежать.

Из-за какого-то каприза окружавшего его мира, Катсук увидал бегущего
мальчика: волосы развеваются, голова откинута - медленно-медленно
движущееся создание из сгустившегося света: темное, с каким-то внутренним
золотистым свечением, плывущее по зеленому фону воздуха и леса.

И только тогда до Катсука дошло, что он тоже бежит, громадными
скачками спускаясь по склону. У поворота тропы он притормозил, и когда
Хокват срезал угол, схватил бегущего мальчика и упал вместе с ним на
землю.

Когда уже Катсук смог говорить, слова, не имеющие особого смысла,
вырвались из груди диким барабанным боем.

- Гад! Я же говорил тебе!... Лежи!...

Но Хокват и так лежал без сознания, ударившись головой о ствол
дерева.

Катсук присел рядом, усмехнулся, вся его злость разом испарилась. Как
глупо поступил Хокват - неумелый полет птенца, только-только вышедшего из
гнезда. Ворон все предусмотрел!

На голове Хоквата была кровавая ссадина. Катсук положил руку на грудь
мальчика, послушал, как бьется сердце, поглядел, как облачком подымается
пар дыхания. Сердце и дыхание были едины...

Им овладела печаль. Чертовы лесорубы на Ле Пуш Роад! Посмотрите
только, что они наделали! Они убили Яниктахт. Его руками они убили
лежащего здесь парнишку. Пока еще этого не случилось, но... возможно. Они
убили Винса, стынущего теперь на тропе. У Винса уже не будет сыновей. И
дочерей. Уже никогда он не засмеется. Все они убиты этими пьяными
хокватами. И кто знает, скольких людей они еще убьют?

Ну как это хокваты не понимают того, что они натворили своим
насилием? Они остаются слепыми даже к самым очевидным фактам, не желая
видеть последствий своего поведения. Вот если бы ангел-хранитель спустился
с небес и показал им, как следует поступать, тогда они бы послушали.

Что сказали бы девять пьяных хокватов, если бы увидали тело Винса,
лежащее на тропе? Они бы сказали: "Мы этого не делали!" Они бы сказали:
"Это была всего лишь невинная шуточка." Они сказали бы: "Зачем столько
шума из-за какой-то девки?"

Катсук вспоминал Винса, расхаживающего по кампусу - недостаточно
невинного, чтобы удовлетворить Похитителя Душ, но весьма наивного в
правоте своих суждений. Всего лишь предварительная жертва, отметка на
пути.

Винс судил своих соплеменников строго, участвовал в детском бунте
своих времен, но он никогда не задумывался о своем пути в этом мире. И,
по-видимому, весь путь его сводился к безвременной смерти.

Катсук поднялся на ноги, схватил лежащего без чувств мальчика и
потащился вверх по склону.

"Я должен быть безжалостным, - думал он. - Надо спрятать тело Винса и
сразу же уходить."

Лежащий у него на руках Хокват пробормотал: "Моя голова..."

Катсук поставил мальчика на ноги, ощупал его.

- Идти можешь? Хорошо. Мы уходим.

Вы принесли своего чужого Бога, что отделил вас от

всей остальной жизни. Он представляется вам в смертный час

как самый большой дар. Ваши чувства затуманены его

иллюзиями. Его смерть вы бы отдали за все, имеющееся в

жизни. Но вы неотступно преследуете своего Бога смертью,

мучаете его, моля очутиться на месте смерти его.

Повсюду на земле вы шлепаете распятия. И там, где оно

появляется, земля умирает. Прах и меланхолия станут вашим

уделом до конца дней.

Вы слепо не замечаете ни зла, ни великолепия. Вы

мучаете себя своей же ложью. Вы попираете саму смерть. А

каким богохульством наполнена ваша притворно-убийственная

любовь!

Вы долго вырабатываете в себе честный взгляд. Но это

всего лишь маска, прикрытие, за которой скалится череп.

Ваши золотые идолы созданы из жестокости и насилия.

Вы забрали у меня мою же собственную землю.

Да, опасаясь за судьбу своего народа, я погублю вас

древними методами. Вы издохнете в пещере, созданной вами

же, и никогда не услышите песню птиц или шелест деревьев

на ветру - эолову арфу леса!

Псалом Катсука, написанный им

на обороте регистрационного бланка

и оставленный в Кедровом Доме

Дэвид проснулся, когда только-только начинался рассвет. Мальчик весь
дрожал от холода и сырости. Катсук тряс его за плечи. Индеец был одет в
вещи, взятые из рюкзака убитого путешественника: джинсы, которые еле
сошлись на набедренной повязке, рубашка из шотландки. Но на нем были те же
мокасины, голова обвязана той же полоской красной кедровой коры.

- Пора вставать, - сказал Катсук.